От напряжения воздух загустел так, словно его можно было разрезать ножом, и толпа вооруженных до зубов злодеев отнюдь не воодушевляла на нечто сколько-нибудь благополучное. Скорее подчеркивала: тебе крышка. Надеясь на очередную победу, Шрек и неизменная компания слишком поспешили, угодив в хитро расставленную, очевидную ловушку. Удивительно, как никто из взаправдашних убийц, бандитов и отборнейших чудовищ всех мастей, не среагировал на какое-нибудь движение загнанных в угол героев и не всадил им меж ребер свой кривой кинжал. Те же, предпринимавшие по началу попытки вырваться, смиренно притихли, то ли обдумывая план, то ли все-таки принимая риск приблизить свою гибель. Совершенно бессмысленно начинать бегство отсюда, с нынешней точки, требовалось время выждать. Гвардия натасканных отступников настороженно ждала следующего распоряжения своего лидера, сверкая глазами. Как говорится, не проскочит и мышь.
Время как бы остановилось, пока Чарминг по-кошачьи плавной и размеренной походкой победителя направлялся к скрученному приспешниками мальчонке. Ему оказалось на вид лет пятнадцать, при том от силы, едва оперившийся птенец, вряд ли понимавший хотя бы раз, что от него требуется в жизни. Человек еще без интересов, идеалов, целей, но по какому-то злобному умыслу судьбы выбранный в короли. Очередной ребенок. Принц скривился от кислящей на языке зависти, от горькой несправедливости, поднимая лицо Артура за подбородок, заставляя встретиться взглядом с собой. О да, типичный подросток, в чьей тени ему предлагалось остаться. И пусть отголоски юношеской импульсивности и максимализма не отыграли и в самом Прекрасном Принце, он хотя бы добивался своего сам. Оказался вынужден.
Артуру
все преподнесли на блюдечке.
Чарминга в один миг
всего лишили.
Впрочем, помимо всего, они оказались удивительно похожи. Являясь принцами одного королевства они, разумеется, делили, пусть не в равной степени, и королевскую кровь, но впервые каждому присутствующему представилась такая возможность их сравнить. Благодаря совпадающим чертам лица, если бы не высокомерное самодовольство Принца, смакующего триумф, и не испуг Арти, их можно было бы спутать с братьями, старшим и младшим, увлекшимися какой-нибудь игрой. Что Чарминг сейчас вот-вот должен убрать оружие и обернуться на окрик родителей, зовущий детей к остывающему ужину. Забавная мысль для людей, которым больше всего недоставало именно семьи.
Чарминг рассудил, что Артур являл собой его безбожно упрощенную копию: светлые волосы отдавали в крестьянский пшенично-русый цвет, а не в идеальный блонд, глаза по краям радужки темнеют и переходили в яркую зелень. Нет не кристально чистого взгляда голубых глаз, пронзающий сердца поклонниц и поклонников насквозь, ослепительной улыбки, отточенной до миллиметра, чтобы подчеркивалась очаровательная ямочка на щеке. В Артуре отсутствовала вся сказочная сладость. И это разбавленное несовершенство уязвляло, потому что юный Пендрагон выглядел более живым и настоящим, не карикатурой, сошедшей со страниц глянцевого журнала. Он теплый, растрепанный, в том самом возрасте, когда застреваешь между несмышленым дитем и взрослым. Дворцовые интриги просто-напросто растоптали бы его в прах, благоразумно было отправить такое невзрачное создание в самое простое учебное заведение, подальше от всевозможных бед.
Грустная улыбка тронула губы Принца.
Дайте мальчику чашку горячего шоколада и место у камина, потому что он сам точно не имел ни малейшего понятия, где и зачем очутился. Отправлять таких на плаху даже немного «много» жаль.
— Ты, должно быть, Артур? Будущие короли нынче обязательно выглядят как жабы или потерявшиеся щенки? Что ж, теперь ясно, от чего я не прошел ваш кастинг.
— Нет, Чарминг. Ты ошибаешься. Он не первый в очереди на престол, а значит и не твоя забота, — громоподобный голос огра привлек к себе внимание всех собравшихся. Он хрипел пуще обычного, то ли от волнения, то ли от боли в заломленных руках. Шрек говорил недолго и внятно, будто не торчал всю свою жизнь на болотах, а обучался азам красноречия и выступлений. Единственной целью, казалось, было донести до Принца истинную суть вещей, но за всем сквозила попытка отвести его гнев подальше от пойманного Артура. Умирающий король назвал своего зятя первым претендентом на роль нового правителя Тридевятого Королевства. Великан оказался куда умнее старика, понимая, что против такого решения народ мгновенно бы воспротивился, в худшем раскладе вспыхнул бы бунт. Да и королевская жизнь подходила ему… мягко говоря, сомнительно.
Чарминг все пытался сообразить, куда клонит этот разговор, и, в конце концов, вопросительно вскинул бровь. Итог был предсказуемым и настолько нелогичным, как половина придуманных матерью Принца счастливых концов.
Да, сказочницей она была паршивой, но отлично держала бизнес. Шрек же с талантами повезло куда меньше, и он оказался обладателем совершенно ничтожной способности к убеждению.
— И поэтому я должен отпустить мальчика? Шрек, ты спятил? Из тебя при любом раскладе не получился бы король, ты сам фактически отказался от трона… да и к тому же. Убив тебя прямо сейчас, я сразу получаю в распоряжение второго кандидата. Если он останется на свободе, будет куда больше проблем, не так ли? Уж прости, великан, но мой взгляд на ваше положение кажется практичней. Эй, Артур, — Чарминг обернулся к юному Пендрагону, — а что думаешь ты на этот счет?
Стоило сожалеть о том, что поглощенный монологом огра Принц позабыл о виновнике торжества, в котором теперь нельзя было отрицать произошедших перемен. Когда они успели произойти? Обычно о таком говорят «как обухом по голове». Артур так и выглядел, пришибленным, чем усилил и без того не малый интерес к своей персоне.
— Я думал, мы друзья, — неуверенным шепотом проговорил наследник, дергаясь от смешка зеленого здоровяка. Какое потрясение, получить подобный удар под дых от огра. Само собой, тот пояснил, что пытался прикрыть свою спину, отобрав из возможных вариантов на свою замену наиболее сносный. Само собой, ни о каком товариществе речи идти не могло. Голова Арти опустилась так низко, словно способность говорить покинула его вместе с силами держаться на ногах. Послышался слишком отчетливый всхлип, и взгляд Принца становится неуловимо другим. Без точной характеристики, этой малости недостаточно, чтобы объяснить, что же в нем откликнулось. Он настороженно ждал продолжения, не торопясь, давая время подумать.
— Я считал тебя другом, Шрек, а теперь ты запросто от меня отрекаешься, просто говоришь возвращаться обратно в школу, где я черт знает что наговорил ребятам, и меня затравят там окончательно. Просто даешь надежду, врешь, что у каждого есть шанс стать чем-то большим… а я оказываюсь всего лишь заменой испугавшемуся ответственности огру, запаской, — губы Арти предательски дрожали, он не мог оторвать взгляд от пола, потому что не хотел разреветься, как маленькая девчонка, которую уж чересчур сильно дернули за косички. — Обо мне даже не сразу вспомнили.
«О нас забыли»
Чарминг понимал, что делал ошибку, допуская мысли об их схожести не только во внешности, но и в чем-то более глубоком, таким образом обычно легко формируются привязанности. Бесполезные и губительные, из бесполезного и губительного интереса Сочувствие убивало любого злодея, даже обладающего выдающимся потенциалом. К слову сказать, Принц им не то, чтобы хоть сколько-то обладал. «Он ужасно одинок, и если я живу с этим только последний год, то он с самого детства… И что он говорил о травле?» Неужели в школе осмеливались травить родственника правящей семьи? Как такое возможно?
Неужели в Тридевятом осмеливались толкать в спину любимца публики и единственного сына Крестной Феи? Как будто есть разница, над кем гоготать, когда тебе не могут ответить.
— Черте что… — прошептал немало растерянный Чарминг, и шестеренки в его голове начали работать куда быстрее прежнего под воздействием нахлынувших в мановение ока чувств. Он отошел в сторону, к туалетному столику, присаживаясь на самый край стула и сосредоточенно потирая пальцами подбородок. Отдельные кусочки то ли диалога, то ли смешавшихся монологов занимали место в общей картине. Он выбрал чертовски сложный путь не только захвата, но и удержания власти, раз на то пошло. Все уже свелось к анархии, а править наполовину разоренным королевством не было пределом мечтаний и воплощением всех амбиций, кои лелеял сын Крестной Феи. То, что получено силой, силой удерживать и придется, без какой-либо материнской магии, а это подразумевает войны, подавление бунтов, прочие отнюдь не радужные перспективы, которые ждут потенциального королевича после вечернего представления. Хватит ли сил и выдержки у тех, кто последнее время в самом крайнем случае выбирался за пределы таверны? Все они уже были единожды побеждены, и при том не сплотившейся группой восставших.
Откровенно дурные перспективы выстроились в воображении Чарминга буквально за прошедшую минуту размышлений. Обидно признавать, он весь угодил в мать: это была ее ошибка, продумывать все до финальной точки «и жили все долго и счастливо», до триумфа, и не загадывать, какой кульбит выдаст история в дальнейшем. Но есть, как оказалось, куда более действенный вариант. Думать после некой бодрящей, отрезвляющей встряски получалось легче. Взгляд вдруг наткнулся на приклеенный к зеркалу портрет матери. «Я люблю тебя, мой маленький ангел», каллиграфически выведенная роспись. Ее широкая, рекламная улыбка. Чарминг уже давно не подросток, но почему-то тоже не задумывался, чего же он хочет сам.
Кроме мести. Он так стремился в актерство, удумал даже этот спектакль с коронацией и декорациями, спасением Рапунцель, или любой другой заточенной девицы, как какой-то незакрытый гештальт, и прочим, и какая к чертям власть?!..
— Шрек не хочет править, — прокашлявшись, спокойно начал Чарминг, покусывая изнутри губу, — и получается твоя и Фионы единственная цель — убраться на свое треклятое болото. Придется признать, что матушка изначально просчиталась в таком простом пункте, все ее попытки выставить меня за другого человека, за не человека, а монструозное существо… Господи. Мерзость. Что ж, я буду умнее и задам вопрос, который ей, видимо, не дала задать твоей принцессе — о, прости, жене, — гордость. Артур! — названный по имени юноша смотрел, удивительно, не как затравленный зверек. С опаской, но без дрожи, не сжавшись, и, видимо, тоже о чем-то успев подумать. Откуда он набрался смелости? Безрассудство всех этих героев всегда поражало до глубины души. — Скажи мне, а как бы собирался править ты?
Его матери помешала тяга к власти, амбиции и стремление спланировать все настолько заранее. Ее маневренность, если выполнение плана заходило в тупик, резко стремилась к нулю. Крестная Фея так любила писать четко вымеренные по чайной ложечке, с первой же странички идеально складные сказки. Чармингу же просто хотелось признания и отмыться от идиотских насмешек, разве бросился он сразу в этот омут с разжиганием революции и государственным переворотом? Да ничего подобного! Злость, обида, месть, стремление расставить все по своим местам. Он осиротел, он пробовал играть в театре, проклятый год старался переждать, когда забудется вся эта история, и ему позволят насладиться на единственном вдохновлявшем его поприще.
Но грехи не спешили отмываться. Его обвиняли во всем, от бездарности до сообщничества главной злодейке. Но разве плохо слушаться своих родителей, единственного из них, кого тебе довелось знать? В конечном итоге, ему с самого рождения твердили:
мама знает лучше. Мама умней.
Он был слишком похож на Артура, и последним своим монологом тот как бы разбередил едва затягивающуюся рану. Злодеи нерешительно топтались с ноги на ногу.
— Что я собираюсь? — Арти изумленно хлопнул своими широко распахнутыми глазами.
— Править. Ты прекрасно меня понял, ответь на вопрос.
Разумеется, Артур начал с описания принятия мудрых решений, которые составляют львиную долю времени короля, руководство справедливостью и чувством долга перед своим народом. Обеспечение безопасности, осторожность, переговоры с соседствующими государствами, — с перечислением каждого следующего пункта, Прекрасный Принц делал все больше зарубок на память в поисках подходящего момента, который не заставил себя ждать. После описания пышных балов, несомненно, для увеселения людей в первую очередь, а не самого короля, как поспешил скромно отметить Арти, Чарминг поднялся. Осанка победителя по-прежнему украшала его вид, однако, пропала хищническая составляющая, готовность к броску. Взмахом руки был прерван Шрек, возмущенно спросивший, что за розыгрыш придумал смазливый засранец на этот раз.
— В отличие от вас, матушка приложила руку к тому, чтобы сделать меня королем по всем правилам, — о да, Чарминг в страшных снах вспоминал свое обучение на пути к становлению тем самым «прекрасным», так как вопреки расхожим мнениям, мать не приложила к его совершенству ни капельки магии. Часы изучения этикета, верховой езды, риторики, всего прочего, что пригодилось бы для облицовки идеального короля. Дрессировка, если так можно высказаться, любые методы, чтобы пропихнуть сына ближе к вожделенному. Иногда приходилось задумываться, а не родила ли его Фея лишь для участи усадить на трон и обеспечить себе «счастливый конец»? — А тебе, Артур, явно многое нужно подтянуть. Например, о политике и решениях. С какими королевствами и землями за последнее время были столкновения у Тридевятого?
— Я не… — «не понимаю, о чем ты говоришь», скорее всего, хотел закончить Пендрагон. Но если бы вопрос и задали бы менее спонтанно, едва ли наследник смог бы ответить на него с большей уверенностью.
— Правильно, в последнее столетие никаких войн и вообще конфликтов у нашего королевства не случалось, даже с владениями скандального лорда Фаркуада, — после очередного жеста руки пленники оказались на свободе, и Шрек было рванул вперед, чтобы как следует вправить мозги зарвавшемуся Принцу, но был остановлен уже Артуром, стремительно шагнувшим вперед. С самым откровенным вызовом. Мол «и что дальше?» — Тебе ведь понадобится советник во многих вопросах. Поверь, здешний учитель этикета, даже в проведении основных для короля церемоний, крайне плох. Как тебе идея небольшого договора?..
***
Про себя Принц Чарминг охарактеризовал это странное явление как «Артуротерапия».
Артуротерапия распространялась на всех без исключения живых существ и заключалась, сугубо по предположению сына Крестной Феи, в искреннем добродушии мальчика, что он изначально описал «простотой и теплотой». Этот необъяснимый свет буквально исходил от него, превращая наследника престола в портативный вариант солнышка, озарявшего собой любого желающего. Чертов бесплатный ходячий солярий для душевных ран. Поразительный эффект первыми испытали на себе злодеи, с которыми сразу на том же месте Арти провел потрясающе мотивирующую беседу, зачатки которой однозначно были почерпнуты из лекций одного из его учителей, Мерлина. Одновременно с этим он подтвердил и закравшиеся в душу Чарминга подозрения, что силенок выстоять в дальнейшем противостоянии с обозленной народной толпой у них не оказалось бы в нужном количестве, проигрыш был бы вопросом времени. Поэтому самолюбие особенно тешил факт, что удалось не только самостоятельно захватить весь замок, но первым начать весьма продуктивный по своему завершению разговор.
Арти магическим образом обратил толпу злодеев и монстров в обычных людей со своими слабостями и заботами, и Принц понимал теперь гораздо лучше, что же подвигло их всех объединиться. За каждым закрепилась определенная слава, не дававшая им двинуться вперед и попытаться еще разок, ткнуться в новое место и, внезапно, найти себя там и остаться поразительно счастливым. Каким образом до этого смог додуматься Артур? Неужто собственное прошлое изгоя, лучшим другом которого была стопка книг и подушка после очередного тяжелого дня, оставила на нем такой неизгладимый след и способность лечить чужие души?
Ну, или подталкивать их к исцелению. Просто даешь надежду, что есть шанс стать чем-то большим.
Артур сразу же отказался от предложения Чарминга назначить его советником короля, аргументируя это весьма здраво: после всей этой истории он будет последним человеком, коего будут терпеть при дворе, не ближайший десяток лет. Людям и всем прочим обитателям Тридевятого Королевства уже несладко от соседства с мгновенно перевоспитавшимися вчерашними преступниками, пусть никто из них даже во время захвата власти никого не убил. А уж Чарминг вовсе внушал своей персоной минимальное количество доверия и уважения, и лучше было бы отсидеться, пока Пендрагон регулировал бы воцарившийся бедлам.
Здесь же вопрос вновь уходил в тупик.
Как регулировать то, в укладе чего разбираешься весьма и весьма смутно, и лидерские задатки в тебе были выкорчеваны в самом зародыше еще в первые годы жизни вдали от близких?
Это было чертовски странно. Но они довольно долго беседовали в обеденной зале, под треск камина, в самой непритязательной атмосфере, оба без каких-либо званий и определений себя, как будто подвешенные в воздухе на неопределенный срок. Отказавшись взять кого-либо под стражу, Артур, поначалу, хотел разобраться, что вообще произошло и так стремительно омрачило его возвращение на родину. Принц так легко отказался от выигрыша, с такой ненавистью бросался на великана, звучали такие слова, что слабо верилось в искренность желания надеть на себя корону. В стремление исполнить последнюю волю матери и свершить справедливость — уже намного охотнее.
— Это было так глупо само по себе.
Ты ведь Прекрасный Принц, а не прекрасный король, совсем не подходит тебе такое имя. Да? — если Артур улыбнулся бы также неуверенно и открыто перед вражеской армией, можно поклясться, они задумались бы о капитуляции.
Про себя Принц Чарминг, усмехающийся, соглашающийся затаиться, пока будут якобы происходить все судебные разбирательства, которые на деле легко затмит рождение детей принцессы Фионы и коронация Артура, обещался изобрести лекарство от смертельного оружия своего нового знакомого. От его тяги обнадеживать и воодушевлять всех вокруг. Совместно они подписали кучу бумаг, обязывающих Принца возместить причиненный королевству ущерб, что, признаться, самый благополучный исход из всех представлявшихся. Накоплений матушки хватало на это, да и он смог теперь чем-то разжиться, особенно после продажи Злой Королеве нескольких партий безвредных ароматических и расслабляющих зелий для ее нового салона. Артура могли ненавидеть разве что палач и тюремщики, оставшиеся по его воле без работы.
Между ними двумя остался секрет, который были не способны закрепить никакие официальные документы, он просто не подчинялся никаким нормам. Условность, не предназначенная для лишних ушей, так как теперь Артур тайком будет брать уроки «светской жизни» у Чарминга, начиная от изучения бальных танцев, которые прежде доводилось наблюдать со стороны, этикета и заканчивая рассмотрением новейшей политической карты мира. Не зная, какие обязанности ждут его в будущем, в своем образовании Артур откровенно пинал балду. Он поблагодарил собеседника, крепко пожимая протянутую руку.
Они обсудили слишком многое из того, чего не надо было бы услышать другим, и Арти ужасно больно от того, какую степень родства он чувствовал сейчас. У того же Шрека или Осла была самая настоящая семья, а его отец не мог поторопиться и прибыть к сроку назначенной коронации. Один. Снова.
Рука Чарминга холодная, как лезвие меча, у Артура, наоборот, ладони всегда горячие, и его самого хотелось сравнить не со смертельным острием, а с рукоятью. Основой, опорой, точкой, без которой не был бы возможен взмах и удар даже самой лучшей кузнецкой работой.
То, насколько они похожи между собой, несомненно, ранит их обоих.
***
Как ты поймешь, что ты нашел своего избранного, родственную душу? О, поверь, очень просто — тебе хочется ее убить. И если такой принцип действовал бы наверняка, то Принц Чарминг уже давно решился бы предложить и руку, и сердце, правда, это не отменяло бы ответной попытки вырвать его пытливое сердце себе. Давайте признаем: Прекрасный в очередной раз облажался, по-крупному, переоценив возможности своего собственного милосердия. Хватило всего-навсего месяца вернувшихся с удвоенной силой насмешек и плевков в спину, о, хватило по горло.
Он не всепрощен всепрощением всех прощающих идиотов. Артур же в лоб того не замечал, приходя раз в неделю в отдаленную комнатку таверны, достаточно просторную для отработки танцевальных движений и достаточно освещенную для погружения в пыль книжных страниц. Все изменялось, стоило королю уйти, вернуться к лошади, что отвозила его обратно к замку и размеренной новой жизни, оставляя то ли друга, то ли наставника, то ли отрабатывающего должок врага чахнуть здесь.
Все виделось иначе, с соответствующим званием при короле и приближенных, ведь занятия имели толк, хотя бы на церемонии Арти не позволил вырядить себя безбожным средневековым пугалом в проеденном молью парике, явившись кем-то более величественным. Насколько это возможно в пятнадцатилетнем, почти-шестнадцатилетнем-и-я-все-равно-взрослый, возрасте. Никто заслуг Чарминга оценить в полной мере не мог. Лишний. Отверженный.
У тебя ничего не выйдет.
Он уверил себя в том, что практически целиком избавился от нездоровых амбиций, но с каждым днем восхваляемая по началу Артуротерапия теряла свое целебное свойство, и приходилось снова скатываться на дно той же самой бездны. Тянуть себя самостоятельно не выходило, как ни крути. Ведь там, на краю ущелья, никто не протянет руку, пока ты отчаянно карабкаешься вверх, обдирая об уступы пальцы. Ведь там тебя никто не ждет, как ты уже успел давным-давно себя убедить. Потеряв всех и теряя самого себя снова, Чарминг боялся обратиться к одолевшему прежде гневу, зная, что этот путь не удовлетворит его голода.
Но что тогда?
Он не хотел убивать Артура, разумеется нет, но что-то внутри жаждало этого больше всего на свете…
— Удивительно. Ты так долго молчишь, смотря в стену. Так всегда, когда я ухожу? — голос Арти застал Принца врасплох, и он крупно вздрогнул, обращая взгляд в полумрак. Половина свечей успела потухнуть, король попрощался с ним около двадцати минут назад, и еще ни разу после расставания не случалось подобного возвращения. Видя удивление на чужом лице, тот закрывает за собой дверь, скидывая с головы капюшон промокшего плаща, и только теперь Чарминг слышит отзвуки разгулявшейся снаружи непогоды. — Я бы не стал возвращаться только из-за ливня, но вспомнил, что вдобавок забыл здесь перчатки, и решил, что значит, верно, судьба. О чем ты думал, пока стоял?
— Почему ты спросил о «молчании»? Я ведь был один, с кем мне беседовать, — уклончиво отзывается Прекрасный Принц, увиливая от прямого ответа на вопрос.
— У тебя есть такая привычка, ты почти всегда размышляешь вслух. Иногда это весьма мило, — но на лице Артура вовсе не читалось умиления или подобного чувства, скорее грусть. Он не мог сказать прямо, что нередко сказанное являлось обращением к матери, «ты бы посмеялась», «почему же ты так не вовремя» и подобное. Это было как удар булавой по эмоциональному равновесию юного короля. И это правда ничуть не мило, а скорее отчаянно нездорово. — Что тебя беспокоит, Чарминг? То, что ты вновь один, что хочется вновь всех нас предать?
Лучше бы ему всыпали розгами, заперли в тюремную камеру без разрешения видеть небо, чем услышать подобное, спрошенное без тени сомнений. Эффект был бы весьма схожий. Унизительно. Как если бы от него отреклись, при том заслуженно, кинув в грязь, где за подобные метания ему самое подходящее место, и, как ни странно, это определяет его намного лучше любой дружеской заботы. Он как никогда четко понимает, почему его прошлое настолько дурное и неправильное, и почему так легко угадываются посторонним мотивы его теперешних поступков, даже несовершенных. Артур не спешит вызвать стражу или выйти прочь, наоборот, приближается, взяв его за руку.
Очередной контраст, и подобные различия спасают их. Вы не стоите напротив зеркала, а в действительности нашли понимающего человека, не обязательно повторяющего вас от и до.
— Знаешь, я ведь боюсь. Ужасно боюсь за тебя, — вдруг горячо шепчет Арти, стоя вплотную, глядя снизу вверх, но куда-то мимо его лица. — Что стоит тебе оказаться во дворце, ты попадешь в то самое Пекло, которое сварит нас обоих живьем, как было раньше. Не все готовы тебе поверить так же, как я, не все видят то, что смог разглядеть я… нет, не так. Не все способны увидеть, что честь и свет в тебе бросаются в глаза куда сильнее недостатков, и пусть многие не верят в твою полную порочность, они не готовы обжигаться снова. И я не боюсь, что ты сломаешься, ты ужасно силен, черт подери, ты ведь гребаный рыцарь! Но та же королева, мать Фионы, уж точно пожелает тебе отомстить за тяготы, причиненные ее беременной дочери, и…
— Ты заботишься о таком, как я, вот так, безвозмездно и по велению сердца? В этом и есть таинственная сила Артуротерапии для всех? — Чарминг тихо рассмеялся, потирая подушечками пальцев костяшки другой руки, так приятно вцепившейся в него. Пусть слишком сильно, так даже намного лучше. Держи. Пожалуйста.
Спаси меня от того, чего я хочу. Защити от всех тех желаний, к которым я успел по унаследованной глупости привыкнуть.
— Без понятия, о чем ты ляпнул, но в одном ты точно прав. Веление сердца, — он сделал шаг чуть в сторону и, очевидно, густо покраснел. — И отнюдь не «для всех».
Признание. Принц с капелькой сожаления и волной радостного облегчения берет назад свои слова, что в его короле нет сладости сказки. Просто она в нем в меру дозированная.
— Если ты так продолжишь, — в легкие пришлось набрать больше воздуха, чтобы голос не дрогнул в самый неподходящий момент. Как ни странно, он точно также волнуется, без игры, с настоящими чувствами совладать на практике куда сложнее. Шелковистый баритон Принца лился точно в самое ухо. Когда тот не пытался брать высокие ноты в ариях, то звучал чарующе красиво, — то я верно восприму все твои намеки и, наконец, поцелую.
— Знаешь, ты чересчур настырный, — задыхаясь от возмущения, говорит Арти.
— Но согласись, ведь работает, — прямо в губы собеседника заключает Чарминг, ныряя в его горячие объятия. Конечно, с ним не берутся спорить.
