Мысли

Торн сидел в кресле уже около часа, а точнее пятьдесят шесть минут. Согласно всем соображениям, ему ещё полчаса назад нужно было убрать беспорядок, вызванный приходом Офелии и отправиться домой. Для того, чтобы в очередной раз в этом удостовериться, Торн привычным движением достал часы и посмотрел на них. Секундная стрелка мерно двигалась, ни на мгновение не сбивая чёткий ритм. Интендант щёлкнул крышкой и убрал часы в карман. Восьмой раз за вечер. Вся жизнь Торна напоминала часы, по крайней мере для него. Как стрелки знают, куда им нужно двигаться, так и Торн всегда знал свой следующий шаг. Даже в непредвиденных ситуациях он никогда не терял хладнокровия и ясного ума. Рассчитывая по теории вероятности каждый, даже самый невозможны вариант исхода событий, Торн мысленно готовил себя к нему, просчитывая каждое действие. Такой — чёткой и отлаженой — была его жизнь ещё недавно. Но с тех пор, как его нога ступила на Аниму, и он впервые увидел невесту, всё стало рушиться. Неизвестно как, но чтица умудрилась разрушить все его планы меньше чем за год. Торн, месяцами выстраивавший порядок действий, был бессилен перед её неуклюжестью и авантюризмом. Все попытки её усмирить, внушить ей, что Полюс — не место для подобных выходок, заканчивались ничем. Офелия ни в грош ни ставила жениха, предпочитая на своём опыте убеждаться, насколько царство Фарука отличается от её родной Анимы. Все планы рушились, едва в них появлялась Офелия, весь чётко отлаженный механизм расследования разлетался, как карточный домик, от малейшего прикосновения к нему неуклюжей девушки. Невеста, которая не должна была доставить особых затруднений, оказалась главной проблемой. Сбежать из замка Беренильды и появиться при Дворе на несколько месяцев раньше назначенного срока, притвориться лакеем и каждый день находится в гуще людей, желающих её смерти — список выходок Офелии пополнялся с каждым днем. Торну пришлось кардинально менять все свои планы, но и они трещали по швам. И все же анимистка, напоминавшая школьницу, сбежавшую с урока, что-то задевала в душе Торна. Предрекая ей смерть в первую же зиму, он и представить не мог, насколько ошибался. И даже сейчас она не исчезала из его мыслей, и интендант не мог не восхищаться её смелостью, хоть и граничащую с безрассудством. Неуклюжесть, очки, постоянно бьющиеся и меняющие цвет, и живой шарф. Любой, знавший Офелию, с лёгкостью бы опознал её по этому незатейливому описанию. Обещая ей защиту, он боялся признаться даже себе, что главная причина этого обещания — вовсе не потребность сберечь её руки и Дар чтицы, а искренняя забота и беспокойство за саму Офелию. Часы Небограда несколько раз пробили, но Торн, погруженный в мысли, даже этого не заметил. Щелк-щелк. На две минуты больше, чем в прошлый раз. Часы, лежащие в руке, тихо тикали, наполняя кабинет знакомым звуком. Торн твёрдо знал, что если у Офелии возникнут сомнения на его счёт, он просто даст ей прочитать часы. Единственная вещь, всегда находящаяся с интердантом могла рассказать о хозяине намного больше, чем он сам. Внезапный щелчок заставил Торна вздрогнуть. Повернув голову к столу, он увидел, как степлер весело прыгает по деревянной поверхности, пытаясь прищемить Торну пальцы. Это была, пожалуй, ещё одна вещь, к которой, как и к неуклюжести невесты, Торн не мог привыкнуть, а именно — умение потомков Артемиды оживлять вещи. Сначала пальто, пытавшееся сбежать от хозяина, затем ручка, перестававшая писать в самый важный момент, а теперь это. Интендант смахнул степлер со стола в ящик, и постарался не обращать внимания на гулкий стук из него. Торн поднялся из кресла, разминая затекшие ноги, и подошёл к шкафу. Два оборота ключа, и дверцы оказались надёжно запертыми. Впрочем, анимистке, решившей войти сюда через зеркало, стоящее в шкафу, наверняка не составило бы труда договориться, или попросить… в общем, заставить шкаф открыться. Однако договор, согласно которому Торн и запирал дверцы, все ещё оставался в силе, да и зачем Офелии приходить сюда снова, через час после последнего визита? Подобрав с пола несколько листков и ручку, которые Офелия задела, уходя, Торн несколько мгновений стоял, ожидая, не подаст ли ещё какая-нибудь вещь признаки жизни, и вышел из кабинета.