Something Human

День рождения только через несколько дней, но у Доминика ощущение, что они уже празднуют. Что — а чёрт его знает. Быть может, просто момент расслабленного и бесцельного зависания в доме Мэттью: полным составом группы, но без висящих над головой концертов, релиз-дат, съёмок клипов, интервью… Значительную часть года они, конечно, провели вместе, но один спокойный вечер, когда не кружится голова от калейдоскопа сменяющих друг друга городов и не болят руки и спина после очередного концерта, ценнее многих месяцев в туре. И лучше праздника, кажется, и не надо. Дом ржёт, сгибаясь пополам, наблюдая за отчаянной рубкой Мэтта и Криса в гонки на приставке, а потом не менее отчаянно под не менее истерический смех Криса рубится уже сам. Первый раунд продувает вчистую — когда только Мэтт успевает совершенствоваться? — но во втором, подстёгиваемый ущемлённым самолюбием, всё-таки на волоске побеждает, радостно вопит, получает от Мэтта тычок в бок, после непродолжительной борьбы валит его на пол и сам же поднимает назад, тяжело дыша, но чувствуя моральное превосходство. Крис, как оказывается, снимал их всё это время, и Мэтт с Домом, быстро забыв о разногласиях, подключают убийственные взгляды, тактику «двое на одного» и небольшую дозу шантажа и всё-таки предотвращают попадание видео во всевозможные соцсети. — Компромат на себя я и сам выложу, если надо будет, — Мэтт, широко улыбаясь, с видом победителя ложится на спину прямо на полу, закидывая руки за голову, пока Крис с недовольным лицом закрывает твиттер, но, как замечает Дом краем глаза, видео не удаляет. Дом подмигивает ему и достаёт собственный телефон, на котором немалую долю памяти занимают обрывочные фото и видео с разных концов света. После сорока минут рассматривания, возгласов «а помнишь, как…», хохота и регулярно повторяющихся просьб «удалить это к ебеням», лучшей фоткой из Drones-тура признают селфи Дома с Мэттом, отрубившимся на его плече в самолёте после особенно убойного гига. — А чего качество-то такое отвратное? — Мэтт с притворным недовольством прищуривается на экран, но уголки губ подрагивают. — Руки потряхивало, наверное, не ты один полумёртвый был. И пытался не ржать слишком громко, чтоб не разбудить. — А я? — интересуется Крис. — А ты тоже дрых. На сиденье впереди, поэтому извини, сфоткать не дотянулся. — Вот повезло-то, — они дружно фыркают. С кривых и расплывчатых своих видео переходят на снятые профессионалами — ударяться в ностальгию по туру, так по полной. Все сумасшедшие, суетные год-с-лишним, конечно, не охватить, но отрывки запомнившихся выступлений — вполне, и про себя Дом делает немного, казалось бы, очевидный вывод: всё было не зря, они зажгли, и зажгли охрененно. Крис с Мэттом тоже удовлетворённо улыбаются, не прекращая, впрочем, поддразнивать друг друга за странные выражения лиц во время исполнения. Дом случайно задерживается взглядом на Мэтте и замечает, как он едва уловимо морщится, когда на экране на миг чуть фальшивит, и становится одновременно и смешно, и, как ни странно, досадно. У тебя в голове рождение и смерть миров, революции и идеалы, чёрные, мать их, дыры и откровения, теории заговора и параллельные реальности, ты во всём этом хаосе видишь одному тебе понятную систему и как-то ещё умудряешься писать про это песни, которые поднимают на ноги толпы, а тут одна (не слишком) неточная нота, Мэтт, нахрен, серьёзно? Но вслух Доминик всего этого не произносит — выйдет неловко и странно, да и вряд ли ему под силу совладать с въевшимся в сознание перфекционизмом Мэттью. Да и надо ли, если, гоняясь за недостижимым идеалом, он создаёт что-то идеальное в процессе? Мэтт, конечно, не оторванный от реальности гениальный идиот — всё он знает, и про толпы (сложно, знаете ли, не заметить), и про то, что мало кому угнаться за его воображением. Дому иногда кажется, что в интервью Мэтт врёт, когда его спрашивают про смысл песен, и не то чтобы намеренно, а просто потому что облечь в слова живую, постоянно эволюционирующую картину в своём разуме не получается. Слушает чужую версию — и согласно кивает, хотя она наверняка неполная и блёклая по сравнению с его внутренним видением. — Эй, Хов, — Крис щёлкает пальцами у него перед лицом, и Доминик вздрагивает. — Ты чего завис? — А, — он рассеянно переводит взгляд на экран, где в разгаре очередной концерт, потом на приподнятую бровь Мэтта. — Ничего. Задумался. — А по-моему, тебя вырубает, — пожимает плечами Крис и косится на часы. — Блин, нехило засиделись. Я спать валю, — в подтверждение своих слов широко зевает. — Спокойной ночи, — нестройным дуэтом отзываются Мэтт с Домом. — Вы продолжаете полуночничать? Дом, вообще-то, почти уверен, что Крис прав, и половина второго — достаточно подходящее время, чтобы перебраться в кровать, но Мэтт перебивает, не успевает он открыть рот: — Да, ещё немного посидим. — Как хотите, — Крис шумно топает в гостевую спальню на второй этаж, а Дом безмолвно переводит вопросительный взгляд на Мэтта. — Я вижу по глазам, что ты тоже хочешь спать, Дом, но потерпи меня ещё десять минут. — Ты что-то задумал? Мэттью с неожиданно серьёзным видом кивает и, знаком прося его подождать, исчезает где-то в темноте за порогом комнаты и возвращается через пару минут с гитарой. — Не перебудишь всех, кого только можно? Мэтт прикрывает за собой дверь. — Я постараюсь негромко. Он устраивается на диване, на пробу перебирая струны. Доминик остаётся сидеть на полу, прислонившись к этому самому дивану спиной, и чувствует едва заметно передающуюся телу вибрацию струн. — Я тут немного с акустикой решил поэкспериментировать, — движения пальцев Мэттью становятся мягче, плавнее, и отдельные ноты сливаются в спокойную мелодию. — Оно недоработанное от слова совсем, но послушаешь? Дом молча кивает, чтобы не мешать себе слушать звуком своего же голоса. Мэтт начинает негромко петь, и Дом откидывает голову назад, закрывает глаза, концентрируясь на песне — незатейливый мотив, но голос Мэтта, тоже без зашкаливающе высоких нот и сложных мелизмов, и слова, в которых притаилась почти неуловимая тоска, цепляют что-то внутри. — Десять тысяч миль пути впереди, пять сотен часов, прежде чем я доберусь домой, мне нужно что-то человечное, человечное… Песня о тоске по дому — ну что, вроде бы, можно придумать банальнее, но чувства не спрашивают, банально или нет, — они резонируют и отзываются в унисон мелодии, и дыхание невольно перехватывает на тихом, почти неуверенном «и мне нужно твоё прикосновение»*. — Меньше мили пути впереди, я доползу до твоего порога… Доминик даже вздрагивает, когда отголосок последней ноты растворяется и повисает тишина. Медленно открывает глаза и встречает внимательный, вопрошающий взгляд Мэтта. Первый инстинкт — отвернуться, чтобы скрыть сбившееся дыхание и приоткрытый в изумлении рот, но зрительный контакт разорвать уже не удаётся. — Мэтт, — наконец хрипловато говорит Дом. — Это… — …Странно? Не то, что мы обычно делаем? — Издеваешься? — Доминик почти возмущённо прочищает горло. — Это красиво. Очень. — Правда? — допытывается Мэтт, и Дому начинает хотеться потрясти его за плечи. — Нет, блин, я сижу тут и не могу связать двух слов, потому что вру. Правда, конечно. Мэтт приподнимает угол рта, и Дом фыркает, расплываясь в ответной улыбке. — Я серьёзно, это круто. Да и «обычно делаем» мы всё, что угодно, так что… Это начало нового альбома? — Не знаю, — Мэттью откладывает гитару и запускает пальцы в волосы, ероша их. — Хотелось бы… — Мне тоже. — …Но я понятия не имею, что за альбом в итоге выйдет. Может, я немного перестарался с концептуальностью в «Дронах», и этот получится без концепта вообще, — Мэтт сползает на пол рядом с Домом и смеётся, видимо, своим мыслям. — Лоскутное одеяло из несвязанных идей? — Что-то вроде того. — Мне нравится, — хмыкает Дом и несильно толкает Мэтта плечом. — Просить тебя немного передохнуть бесполезно? — Совершенно, — Дом и без всяких слов может прочесть это по загоревшимся глазам Мэтта. С таким настроем он работал над лучшими их творениями, и Дом не может — совсем немного — не заразиться его энтузиазмом. — Всё, иди спать, — машет рукой Мэтт, потягиваясь. — А ты? — И я, наверное, пойду. — Врёшь ведь. — М? — Ты со стороны себя не видишь, — смеётся Доминик. — Как будто альбом хоть сейчас записывать готов. — Ладно, — Мэтт поднимает руки, словно сдаваясь. — Я сейчас не усну, ты прав. Прогуляемся? — В два часа ночи, — Дом скорее констатирует, чем спрашивает. — Пойдёшь? — Мэтт поднимается на ноги и, не очень успешно подавляя улыбку, протягивает руку. — Пойду, — вздыхает Дом и позволяет рывком поднять себя на ноги. Когда они, стараясь не шуметь, надевают куртки, Доминик разглядывает очертания Мэтта в полумраке и вдруг удивляется, что тот показал песню только ему. — Мэтт, а почему Криса ты не попросил остаться послушать? — Она же без басовой партии совсем, ему там нечего ловить, — будто серьёзно отвечает Мэттью, но Дом продолжает сверлить его взглядом. — Да не знаю я, Дом, честно. Космические волны нашептали, что ты будешь более благодарным слушателем, — и в такие моменты Доминик уже перестаёт понимать, смеётся над ним Мэтт или говорит на полном серьёзе. Но тот едва заметно улыбается, косится на Доминика со странной благодарностью во взгляде, и становится всё равно — Дом коротко сжимает плечо Мэтта и выходит вслед за ним в ночь, встречающую холодным дыханием, что приятно обдувает лицо, но украдкой пытается пробрать до костей. Вдалеке с едва слышным гулом проносится машина, и Мэтт зачем-то поворачивается на звук и провожает его взглядом вдаль. — Застегнись, — Дом дёргает его за распахнутый ворот. — Декабрь, вообще-то. Ожидает в ответ что-нибудь язвительное вроде «хорошо, мам», но Мэтт рассеянно кивает, запахивается плотнее и прогулочным шагом направляется вниз по улице — Доминик, пожав плечами, догоняет. — Куда идём? — спрашивает, поравнявшись. — Просто хочу проветриться. Если я случайно попрусь на другой конец города, заверни меня. — Так ты для этого меня с собой позвал? — Разумеется, — кивает Мэтт с каменным лицом, но Дом видит, что он сдерживает улыбку. Немного посерьёзнев по-настоящему, Мэтт добавляет, не поднимая глаз: — Когда ты идёшь рядом, думать легче. Мог бы и не говорить — как будто Доминик не догадался ещё двадцать с лишним лет назад, что Мэттью нужно что-то — нужен кто-то, кто способен иногда возвращать его из космоса в собственной голове на землю. Вдруг думается, что, может, и новая песня об этом: Мэтт слишком долго пробыл в мрачно-апокалиптическом мире «Дронов» и тянется к чему-то банальному, но греющему душу? Дом качает головой — да он хуже фанатов, строящих безумные теории. Просто лирическая песня, каких по одной-две есть в каждом их альбоме. Одни становятся легендарными, другие проваливаются — за «Путеводный свет» ему втайне обидно до сих пор. Не будь этих песен, можно было бы шантажировать Мэтта тем, что они с Крисом расскажут журналистам, какой он на самом деле неисправимый романтик, думает Дом и улыбается. Можно было бы, но Мэтт их опередил — кому теперь откроешь Америку, сказав, что человек, написавший «Исчезая вместе с тобой»**, сентиментален? Надо, конечно, следить, чтобы задумавшийся Мэттью не завёл их черт знает куда, но Дом позволяет и себе тоже отключиться от реальности, засунув руки в карманы и глядя под ноги. Вспоминает — сначала не без труда, но чем дальше, тем проще, — как Мэтт и раньше такими вот вечерами впервые играл и пел их будущие хиты и как потом, когда под их звуки бесновались или затаивали дыхание стадионы, Доминик вспоминал, как впервые слышал их, и невольно гордился, что прикоснулся к ним раньше остального мира. Смотрел на рвущиеся наружу эмоции фанатов и заново переживал свои. Приятно осознавать, что хоть одну вещь в жизни ты абсолютно точно сделал правильно — в тот день, когда притащил в свою группу чудаковатого, но безмерно талантливого парня. Доминик поднимает взгляд на взрослого Мэттью, шагающего рядом, и в эту секунду он уверен, что всё это было несколько жизней назад. И в то же время — самое главное осталось неизменным. «И я полюблю всё, чем ты станешь, и забуду безрассудства, что мы совершили…» — О чём ты думаешь? — Мэтт вдруг останавливается и поворачивается к нему. Дом вздрагивает от неожиданности, теряется под его внимательным взглядом и машинально отвечает следующей строчкой: — Я думаю, что наши жизни только начались. Мэттью недоумённо хмурится пару секунд и фыркает в кулак, когда наконец узнаёт слова собственного сочинения. — Это я тебя песней в такую сентиментальность вогнал? — Похоже. — Извини, не хотел. — Заставлю тебя спеть ещё раз, когда вернёмся, — ухмыляется Дом и наконец оглядывается по сторонам: они ушли на несколько кварталов, приблизившись к оживлённым улицам. Холод медленно, но верно пробирается под одежду, да и глаза начинают слипаться. — Пошли домой, — бормочет Дом сквозь зевок. Мэтт тоже зевает и бросает на него притворно укоризненный взгляд. — Пошли. — И о чём ты думал? — толкает его плечом Доминик, когда они неспешно тащатся обратно. — Да о том же, о чём и ты, — отмахивается Мэтт. — Разводил ностальгию. Видимо, вечер сегодня такой. — Три часа скоро, — «в сторону» замечает Дом. — Ладно, ночь. Домой они идут в окружении темноты и тишины, но они не кажутся давящими. Краем глаза Доминик видит, что с лица Мэттью не сходит слабая улыбка. В доме Мэтт вместо того, чтобы снять куртку, долго растирает руки, и Дом дотрагивается до его пальцев — ледяные. — В карманы хоть прячь, если перчатки не надеваешь, — вздыхает он, на пару секунд сжимая их в своей тёплой ладони. — Хорошо, мам, — поднимает бровь Мэтт, и Дом бьёт его кулаком в плечо. Кое-как они стаскивают верхнюю одежду, не включая свет, чтобы никого не будить — не обходится без нескольких ударов плечами о шкаф и друг о друга и приглушённых ругательств. — Ладно, спокойной ночи, — шепчет Доминик и уже поворачивается к лестнице, но Мэтт вдруг перехватывает за руку — у него, кстати, ни капли не согрелась — и улыбается в ответ на непонимающий взгляд. — Ты хотел заставить меня ещё раз спеть. — А если перебудим народ? — протестует Дом для приличия. — Закроемся в твоей комнате и будем надеяться на лучшее. Никакому здравому смыслу не победить против такого предложения, так что Доминик кивает и, дождавшись, пока Мэтт возьмёт из гостиной гитару, первым идёт наверх. Его спальня в небольшом отдалении от других: может, и правда обойдётся. А если и нет, то заснуть под пение Мэттью — всё равно того стоит. Мне нужно что-то человечное, повторяет Доминик про себя, и мне нужно твоё прикосновение. И берёт Мэтта за руку, помогая в полной темноте преодолеть ступеньки.