О касаниях и не только

Вот вам факт на затравку: пьяный Миша очень любит обниматься. Начинается все еще в 1703, где они празднуют переезд и начало самостоятельной жизни, продолжается в такси, пока шофер пучит на них глаза и бурчит «гомосеки!» куда-то в форточку. На лестнице все переходит на новую стадию: Совергон повисает на нем, заключая шею в кольцо из рук, а голову укладывая на плечо. Рэн сам не понимает, как тот умудрился это провернуть и почему он совсем не возражал в процессе. — Ну же, Миш, нам нужно подняться в квартиру, — почти умоляет он, потому что еще немного и пьяная туша уснет прямо на нем, стоящем в подъезде. — Пфхе, — откликается Совергон ему куда-то в шею, отчего по телу бегут мурашки. Ну, нет, это уже перебор. Он несколько секунд раздумывает, а не бросить ли его соседа на произвол судьбы, но потом все же внемлет голосу совести. Если с этим пьяницей что-то случится, то он же потом по гроб от вины не отделается. На свой этаж они взбираются с боем и матюками, Миша не хочет отлипать, а Даниил не хочет, чтобы соседи запалили их в такой позе. Он готов уверовать в Господа Нашего, Спасителя, когда на горизонте появляется нужная им дверь. — Постой вот тут, — командует Даня, опирая собутыльника о стену. Собутыльник этим явно не доволен. — Но я не хочу стоять, я хочу обнимашек! — орет он почти на весь подъезд. Рэнделл поспешно затыкает его ладонью, второй нащупывая ключи в кармане мантии. Благо, они там находятся. — Вот сейчас зайдем в квартиру, и будут тебе обнимашки, — заверяет он. Миша расслабляется и даже позволяет закрыть дверь за собой, чтобы не шокировать соседей. Правда на остальное время не выделяется: он виснет на нем прямо в прихожке, не давая ни разуться, ни раздеться. — Обнимашки! Хочу обниматься! Мне нравится обниматься со всеми, но с тобой особенно! — радостно и почти трезво визжит он. Даня возводит глаза к потолку, смиряясь со своей участью. В конце концов, где-то там карма должна засчитать ему это в двойной плюс. *** На утро Миша делает вид, что ничего не помнит, только легкий румянец на скулах выдает его ложь. Впрочем, Даниил не желает упрекать его в излишней тактильности. Его давно так не обнимали. Что уж, редко кому был приятен физический контакт именно с ним. — Не заморачивайся так, ладно? Все окей, — успокаивает он Совергона, когда приносит тому воды и таблетки с кухни. Миша благодарно улыбается ему. Он пытается изобразить свою самую лучшую улыбку в ответ. *** Аукается ему такой настрой, когда будучи в расстроенных чувствах Миша плюхается на диван рядом и почти тут же утыкается ему в плечо. Даня замирает, потому что понятия не имеет, что делать. Его друг на грани истерики хлюпает в его футболку, а он моргает глазами и пытается правильно расположить ладони у него на спине. Ощущение неправильности происходящего именно с его стороны не отпускает. — Тшш, все наладится, — в итоге шепчет он, вспоминая сцену из какой-то мелодрамы. Кажется, это работает. А потом Миша отодвигается рывком, извиняется и пропадает в своей комнате. Он не знает, почему чувствует себя использованным. *** — Почему тебе не нравятся мои прикосновения? — спрашивает Миша в лоб, отлавливая его в углу кухни. Он хмурится, потому что у него в руках нож, он должен выглядеть угрожающе, где твое чувство самосохранения, Совергон? С того памятного раза он прилгал максимум усилий, чтобы свести все телесные контакты с Мишей к минимуму. То чувство использованности еще долго не отпускало, и он не уверен, что готов пройти через это снова без веского на то повода. — А они мне не нравятся? — спрашивает он как можно невозмутимее. Миша фыркает, хорохорится и расправляет плечи, словно приготовившись драться. Полусонный, забравшийся на табуретку с ногами и в пижаме с лягушками, он выглядит скорее забавно, чем пугающе. — Если ты не заметил, то да, — с дерзкими нотками в голосе отвечает он. Даня корчит гримасу. Даня не знает, как это объяснить, чтобы не уязвить свои чувства еще больше. — Я не… Он теряется. Он не… что? Не чувствует себя не комфортно от чужих прикосновений? Не избегает их? Не пытается уйти от разговора? — Если тебе это не нравится, то все окей, но тебе же нравится, — своеобразно приходит на помощь Совергон. По нему видно, что последнее уточнение бросается наугад, скорее с надеждой, чем с верой. Дане хочется разбить это шаткое убеждение. Это многое упростит, в конце концов. — Все сложнее, — говорит он в итоге. Миша закономерно просит разъяснить. — Ну, ты был либо пьян, либо расстроен, когда в прошлые разы лез обниматься, так что я сделал вывод, что… -…ты идиот, — перебивают его, — За тот случай с пьянкой я, может, и извинюсь, но вот за остальные не собираюсь. Мне нравится трогать людей, которых я считаю своими друзьями. Даня как-то теряет дар речи на несколько секунд. Кажется, что этот разговор намного интимнее всего, что у них было до этого. Под кожей это отдается темплом и трепетом. — А мы друзья? — потерянно спрашивает он. Он не знает, почему в груди сердце так отстукивает чечетку кровью или почему внутри что-то замирает в ожидании ответа. — Да, блядь, — раздражается Миша, — ау, мы видимся почти 24/7, мы живем вместе, мать твою, уже больше трех месяцев, сам-то как думаешь? Он поводит плечом. Время — не гарант. У него куча знакомых еще со школьных времен, но друзьями он их никогда не назовет. И обниматься к ним не полезет. — Окей, — кивает он, — Окей. Значит, это не… не только в минуты душевного рассинхрона? Миша, кажется, собирается запустить в него яблоком из миски на столе. Яблоко, к слову, увесистое, а с такого расстояния сложно промазать. — Я понял, — поспешно заверяет он, — Ладно. Ты хочешь… обняться? Миша буравит его взглядом некоторое время, очевидно ища что-то. — Если ты хочешь. Он хочет. В этом он бы и под пытками не признался, но он хочет. Прикосновения Миши не были… неловкими, как это обычно с ним бывает, они, скорее, успокаивали и посылали тепло по телу. Ему понравилось. Миша ободряюще улыбается ему и медленно встает с табурета, делает жалкие два шага, разделяющих их, и аккуратно устраивает свой подбородок у него на плече. Даня закрывает глаза, подается чуть вперед, чтобы почти невесомо уткнуться носом Мише в волосы, и пытается просто наслаждаться. *** В конце концов, это превращается в традицию. Миша приучает его к прикосновениям, как дикого зверя приручают к человеческим рукам. Иногда ему бывает все еще неловко делать это при скоплении народа, но он пытается справится с этим ради Миши, потому что порой у того на лице написано, насколько ему необходима хоть какая-то поддержка. И если кто-то открывает свой рот, чтобы сделать им замечание об отсутствии у них личного пространства и о том, что парням это не подобает, то он просто закатывает глаза и шлет этого человека в пешее эротическое. Людям вообще много чего не подобает, но они с Мишей в этом уж как-нибудь сами разберутся.