Bonds of love

«Меня зовут Шисуи. И я болен. Неизлечимо».

— Привет, Шисуи! — радостно выкрикнул парень, завидев своего друга одиноко стоящего в коридоре. — О, Итачи! — оторвался от чтения учебника по анатомии парень с кучерявыми волосами. — Я тебя сегодня весь день в школе не видел! Где ты был? Что читаешь? — заинтересованно спросил парень, пытаясь разглядеть название книги. — В классе сидел. Это анатомия человека. Нам, э… — замешкался Шисуи, наспех придумывая отговорку, — задали изучить строение дыхательной системы человека. Парень неспешно закрыл учебник, напоследок продолжительно оглядев изображение бронхов. Подняв усталый взгляд на друга, он вяло, лишь уголками рта, улыбнулся. — Вот как, — задумчиво протянул Итачи. — Ты неважно выглядишь. Болеешь? — Нет, устал просто. Спал плохо. — С чего бы это? — нахмурившись, спросил парень. — Сам не знаю, — в очередной раз беспечно улыбнувшись, соврал Шисуи. — Думаю, совсем скоро это пройдёт. Давай… сегодня после школы сходим куда-нибудь? — отводя взгляд в сторону, предложил он. — Конечно. Встретимся здесь. — Напоследок махнув рукой, Итачи развернулся и ушёл. «Познав тепло, Я захотел огня, Но я сгорел бесследно…» — Ты в кофте? Тебе не будет жарко? Зимой не носил, а весной похолодало что ли? — удивился Итачи, завидев друга в толстовке. — Нет, мне нормально. На поле ветрено, поэтому я точно не зажарюсь, — сунув в карманы руки, ответил Шисуи. — Идём? — Так значит на поле? — прищурив глаза, хитро заулыбался парень. — Да. На то, куда мы ходили неделю назад, — утвердил он, зная, что друг ему не откажет. — Зачем? А впрочем, какая разница? Главное, что ты со мной. «Нелепая случайность, Приведя к мучению, Спасёт меня навсегда». — Смотри, после дождя здесь столько цветов расцвело! — развёл руками от удивления Итачи. — Ты прямо как знал. — Это примула. Многолетние цветы, так что ты сможешь увидеть их цветение не раз, — оглядев необъятное, наполненное разноцветными красками, которые так приятно резали глаза, поле, произнёс Шисуи. — Ты даже это знаешь, — буркнул Итачи, усаживаясь под итигааси. — Оно похоже на битое стекло, не находишь? Смотри, если прищуриться, то кажется, что все маленькие цветные стекляшки собраны на этом поле и разбросаны. Это так красиво! — Опять ты фантазируешь, Шисуи, — засмеялся Итачи, радостно толкнув друга в бок. — Эх, мне бы такую фантазию… — Я говорю то, что думаю. Все цвета перемешаны между собой и создают красочную общую картину. И это действительно похоже на стекло, но только издалека. Подойдя и присмотревшись, можно оценить всю красоту соцветия. Мягкие бархатные листья, яркие, наполненные самыми разными цветами лепестки, прекрасный аромат, исходящий от них. Так и с людьми. Многие могут оказаться не такими, какие они есть на самом деле. Они могут скрывать что-то, выдавать себя не за того, кто они есть, но лишь узнав их изнутри, глубже, можно оценить его, как личность. Открыть самые потайные уголки сердца, стать ближе, излечить его душевные раны, а может, и внести смысл в существование. Понимаешь? Вот я… Шисуи хотел было продолжить говорить, но каков был смысл? На его плече лежала голова Итачи. Парень уснул под монотонную, но наполненную смыслом речь друга. «Его нельзя за это винить. Ни в коем случае», — подумал парень и, вдохновлённый пейзажем, погрузился в мысли. «Это все была моя вина, с самого начала. Возможно ли такое, что я перепутал привязанность и дружбу с любовью? Я знаком с Итачи с самого детства. Мы всегда были вместе. Я никогда не задирал его, пусть и был старше. Нам было весело проводить время друг с другом, гуляя днями напролёт. Мы вместе познавали мир, играли. Я научил Итачи читать и писать, хотя он ещё не ходил в школу. Наши узы крепли, становясь неразрывными. Казалось бы. А потом появился он. Дейдара Тсукури. Парень, что в 10 классе перевёлся к нам из школы в Коганеи. И наши связи стали слабеть. А я стал понимать, что Итачи для меня больше, чем просто друг или брат. Мы так и поддерживали связь, но что-то изменилось. Это что-то, что нельзя просто так объяснить, не выразить словами. Это чувствуется сердцем. «Лишь отпустив нечто важное, Я понял цену этого, Но час уже пробил». Я не знаю. Я запутался. В себе и чувствах. Итачи стал больше проводить времени с ним, а не со мной. Я старался погрузиться с головой в учебу, но каждый раз в коридоре видел мелькающую фигуру парня с пшеничными волосами, а рядом с ним Итачи. Моё сердце замирало при виде его в школьной столовой. Я садился поодаль всех, лишь бы не встречаться взглядом. Я остался один. «Закрывшись от мира, Заперевшись в комнате души, Я вырыл для себя в могилу». Мы все дальше и дальше отдалялись друг от друга, наши связи рвались, как рвутся нитки. Локонами. Медленно, но последовательно. Эта назойливая и продолжительная боль от утраты человека и связанных с ним воспоминаний. В этом и есть наше проклятие. Воспоминания стираются, стареют, тускнеют. Преодолевая изо дня в день желание заговорить, я сдался. — Итачи! — окликнул я его, удаляющегося по коридору. — Что такое, Шисуи? — через плечо оглянулся он, останавливаясь. Он махнул Дейдаре рукой, показывая, чтобы тот шёл без него. — Ты не хочешь со мной сегодня куда-нибудь сходить после школы? — робко спросил я, будто впервые разговаривая с этим до боли близким человеком. — Хм, конечно. Куда пойдём? — На поле за парком. Мне было неловко говорить о таком. Почему? Я будто заново знакомился с тем, с кем провёл большую часть жизни. С тем, кто был для меня роднее брата. — Хорошо. Покажешь, где это? — как ни в чем не бывало заулыбался Итачи. — Конечно, — сглотнув горький ком, сдавливающий горло, ответил я. «Забытое чувство проснулось, Но принесёт ли оно счастье, Мимолетная надежда». — Тут довольно пусто, не находишь? — спросил парень, оглядев пустынное, заросшее травой, поле. — Это только пока, — шагая по высокой траве, утвердительно произнёс я. — Смотри, тут среди зарослей и поляна есть. Может, тут и остановимся? — Конечно. А потом над нами нависло молчание. Создавалось ощущение, что для каждого из нас второго не существует. И я, и Итачи. Поодиночке. Слова застряли посреди горла, и я решил молчать. Сгущались тучи. Еле пробивающаяся зелёная трава разбавляла серый пейзаж, сглаживая тона. От выцветшего жёлтого до нежно-зеленого. Было душно и влажно. Погода предвещала быть пасмурной — вечером точно прольётся дождь. Наворачивая круги по поляне, я следил за Итачи, сидящим под итигааси. На его лице было выражено полное умиротворение. Проходя мимо толстого ствола дерева, я заметил одинокий цветок. Это был жёлтый тюльпан. На сердце лежал груз, который хотелось сбросить, но я боялся, что избавившись от него, я обрету ещё больше боли, чем есть сейчас. Я боялся… Остановив внимание на таком хрупком цветке, я думал, что делать дальше. Мысли путались, сердце неистово билось о ребра, а дыхание сбилось к чертям. Но нельзя подавать виду, нельзя. Я собирался дотронуться до этих нежных лепестков, но остановил тонкие пальцы в паре миллиметрах от них и задал судьбоносный вопрос, ответ на который я так боялся услышать: — Итачи, скажи, кто для тебя Дейдара? — Он мой парень, — без капли эмоций в голосе проговорил он. Легкое прикосновение — и лепестки опали на холодную землю. Ещё пару секунд я не мог поверить услышанному. Дыхание непроизвольно затаилось, ноги онемели, а кровь в висках текла с такой скоростью, что я мог это слышать. Все в моих глазах померкло. Желудок скрутило в неимоверно неприятном чувстве, и я упал на колени. Голова отяжелела, а руки затряслись, закрывая моё лицо. Они были холодными. Холодными и мокрыми от слез, которые в миг потекли солёными струями по бледному лицу. Мне хотелось кричать. Кричать так, чтобы горло осипло и болело. Чистая боль рвалась из глубин сознания и сердца, а я насильно закрывал рот руками, чтобы не закричать. Страх, пробирающий с головы до ног, эта боль, которая стократно хуже физической, и беспомощность, которая беспощадно ставила на колени. Но Итачи сидит по ту сторону. Он ничего не знает, ни о чем не подозревает. Он блаженно сидит и вдыхает весеннюю прохладу, запах травы. Ему не понять, что чувствую я. «Удар судьбы не приняв стойко, Я сбегу от неё, Но не спастись мне». Опираясь мокрыми ладонями о землю, шатаясь, но все же поднявшись, я без оглядки побежал домой. Я не слышал тех слов, что кричал мне Итачи, не слышал раздающейся в чёрном небе грозы. Ничего. Ноги не слушались; я падал, но тут же судорожно поднимался и бежал. Я чувствовал, как по моему бренному телу бьют большие дождевые капли. Небо плачет… Я не мог вспомнить, как я добежал до дома, но, оказавшись внутри, я обессилено упал на пол. Свернувшись в позу эмбриона, я обнял ноги руками, прижав колени к вздымающейся груди. Я кусал их, я кричал на весь дом, не боясь сорвать голос, я ронял солёные капли слёз на пол. Беспомощное тело корчилось на холодном полу, крики эхом отражались о стены пустого дома, а боль никак не утихала. Мне не становилось легче. Смешанное с болью и опустошённостью, непонятное чувство разливалось в моей груди. Семенем ненависти и неразделенной любви прорастало оно во мне. Через некоторое время я успокоился. Пустым взором я смотрел в потолок. Воспалённые глаза искажали реальность и все сливалось в единую смесь цветов. Поднимаясь с пола, я угодил рукой в лужу из слез, которые пролил. Вытерев влагу с поверхности и сходив в душ, я уснул на диване, не дойдя до спальни. «И пройдя через боль Испытав её телом и душой Я обрету покой». Громкий звук будильника заставил вернуться в реальность, пропитанную болью. На утро я испытывал слабость. Моё тело неимоверно ломило, а головная боль заставляла сжимать зубы до скрипа. Веки опухли, а горло зудело от крика. Через силу поднявшись с кровати, я в миг ощутил тошноту, подступающую к гортани. Но это чувство так же быстро улетучилось, как и появилось. Я не испытывал никакого чувства голода, но мне очень сильно хотелось пить. Казалось, вся влага из моего организма испарилась. Спустившись на кухню, я не мог напиться. За пару минут я выпил столько воды, сколько не выпил бы от физических нагрузок. Умываясь и ощупывая лицо ладонями, я понял, что у меня жар. Как только я дошёл до школы, я ощутил тяжесть в груди и затруднённое дыхание. Мне было тяжело вдыхать весенний воздух полной грудью, будто что-то мешало мне. «Не мог же я заболеть. А если и так, то заполучить воспаление легких или бронхит менее чем за сутки? Невозможно», — перебирал разные варианты в голове. Чувство удушения не покидало меня весь день. Жар только усиливался, а вся вода, выпитая мною с утра выходила в виде пота. Меня клонило в сон и я всеми силами боролся с тем, чтобы не отключиться посреди урока. Я не выходил в коридор, боясь встретиться с Итачи. Но и он меня, однако, не искал. Мне было обидно понимать, что человеку, ближе которого были только родители, стало абсолютно на меня наплевать. На мои чувства, переживания. «Семя боли и неразделенной любви Проросло в сердце горячем, Превратившись в цветок». Добредая домой, пару раз я испытывал рвотный рефлекс, стараясь немедленно подавить его. Чувство голода так и не настигло меня. Лишь неутолимая жажда и усталость. Темные круги под глазами подчеркивали красные глаза: буквально за день я осунулся. Также я понял, что все чувства, которые я питаю к Итачи, многократно обострились. Но усилились и ненависть, а ещё… всепрощение. Могут ли люди винить других за то, что они испытывают? Что они не могут любить насильно, если кроме слов «брат» или «друг» иначе быть не может? «Задыхаюсь от любви», — ненароком подумал я, стараясь отбросить эту нелепую, но очень правдивую мысль. Эти слова были наполнены правдой и горечью, но в этом только моя вина. Возможно, я упустил тот момент, когда должен был отчаянно, не теряя момента, сказать Итачи о своих чувствах. — Я и в этот раз умолчал… Хотя, какой смысл это имело, если исход был ясен? Я бы пошатнул своё достоинство и ввёл бы Итачи в заблуждение. Ему было бы тяжело… Я бы нагрузил его ненужными думами. Для него я «друг», и эту черту не переступить. Невозможно заставить полюбить человека насильно, из жалости. Притворяясь возлюбленными, мы бы не жили спокойно; ежедневные ссоры и разногласия никогда не принесли счастья. Это было бы равносильно хождению по мукам. Как же я слаб, безнадёжен и жалок… Я сидел и рассуждал, ведя монолог в пустой комнате. Я один на один со своей болью, неразделенной любовью и ненавистью. Никто мне не сможет помочь, ничто не излечит меня. Мне было тошно от самого себя. Или, возможно, не от себя… Забежав в ванную комнату, прикрыв рот рукой, я добежал до раковины и закашлялся. На белой эмалевой поверхности виднелись три безобразных жёлтых кляксы. Во рту стояла горечь, отдающая запахом растения. Приблизившись к раковине и приглядевшись к ней, я смог разглядеть скомканные лепестки окропленные алой кровью. Это зрелище ввергло меня в шок, и голова пошла кругом. Я не мог понять, как инородное тело попало в мой организм. То, что я видел, казалось неземной выдумкой, достойной фантастической книги. Руки в судороге сводило, я не могу дышать. Казалось, в моем горле застряло ещё больше этих чертовых жёлтых лепестков. Грудь сдавливало изнутри и дыхание перехватывало. Бесполезно ловя ртом воздух, я с широко открытым ртом склонился над раковиной. С бледных губ стекала вязкая слюна с чёрными вкраплениями. — Что со мной не так?! Что это такое? — давясь слезами и захлёбываясь собственной слюной, кричал я. Все тело дрожало, было холодно и больно. Умывшись, смыв воду и прополоскав рот, я ушёл на кухню. Во мне впервые за сутки проснулось чувство голода. Я ел все подряд, не различая вкуса. Как одичалое животное, я давился, но не переставал запихивать в себя куски побольше. Я не мог ни о чем думать, страх не покидал меня, а мысли в голове сплетались в единый клубок, который было невозможно распутать. В этот день я не пошёл на дополнительные факультативы. В течение вечера я искал в интернете симптомы, схожие с моими. Жар, но в тоже время холодный пот, головокружение и тошнота, слабость, затруднённое дыхание… А главное — рвота цветочными лепестками. Ещё несколько раз за день я вырывал. Лепестков становилось с каждым разом больше; это было мерзкое зрелище, которое до конца вывело меня из себя. На холодном кафеле, забившись в углу, сидел я: парень с большими испуганными глазами, с поджатыми к животу коленками, побледневшей кожей и чёрными кудрями. В полной тишине я слышал бешеное биение собственного сердца. С уголка потрескавшихся губ стекала тонкая красная струйка. «Это начало конца Прекрасные цветы ужасной любви Расцвели». В течение вечера я искал информацию в интернете. От сайта к сайту, от форума к форуму. По крупицам я собирал общую картину происходящего, несобираемый пазл. И вдруг по счастливой случайности, когда казалось, что все исчерпано, я нашёл: «Ханахаки — редкая человеческая болезнь-паразит, вызванная неразделенной любовью; характеризуется произрастанием внутри организма заражённого цветковыми растениями. Пути заражения: касание цветка, который пророс из тела больного или вдыхание его пыльцы (воздушно-капельный путь). Симптомы: обострение чувств, удушье, кашель и рвота цветочными лепестками, обезвоживание, температура, бессонница. Средняя статистика: выживают 5% из 80% заболевших. Методы лечения: взаимная любовь, хирургическое вмешательство, приводящее к полному исчезновению чувств или летальному исходу.» «Но как я мог заразиться? Когда и где?» — думал я, сидя в кромешной темноте и сверля взглядом воображаемую точку. — Касание цветка, который произрос из тела больного… Касание! Черт подери! Так значит, тот цветок… Неужели это была чья-то могила?! Этот человек был болен. Жёлтый тюльпан… Цветок безответной, безнадежной любви. Везение да и только. Хриплый шёпот нарушал тишину ночи. Надоедливые мысли не позволяли уснуть. Я все вторил и вторил слова, которые стали уже заученными: «Взаимная любовь или операция, которая приведёт к стиранию всех чувств». «Уж лучше смерть», — промелькнула в мысль моей голове. Что сейчас чувствует Итачи? С кем он? Где он? Что он делает? Думает ли он обо мне? Почему он не нашёл меня? Не позвонил? Наверное, ему все равно на наши с ним узы. Возможно ли такое, что человеку просто необходимо верить во что-то? Что-то, что приносит ему сил? Вероятнее всего, я так же верил в нашу особенную дружбу, как любом верят в высшие силы. Я полагался на это, надеялся. Страх пробирал до костей. Я не хотел умирать, но выхода не оставалось. «Сделать суицид сейчас? Облегчить страдания? Или же ждать? Мы не сможем оплатить операцию, да и смысла в ней нет. Я не смогу жить дальше, не чувствуя ничего. Химия любви, горячность страсти и трепет сердца от радости. Я не буду видеть смысла в таком существовании. Бесполезном. Терпеть боль, чувствовать, как корни прорастают сквозь сердце и лёгкие? Да, я хочу это почувствовать. То самое, единственное. Последние ощущения перед мучительной смертью. Хотя бы что-то. Для меня нет выхода, не существует спасения…» На утро я обнаружил, что в районе груди на белой коже явно стали выделяться глубоко лежащие вены. Они взбухли, стали темно-синими. Это было похоже на паучью сетку. Ужасно, но завораживающе. Руки, ноги — то же самое. Мышцы болели, как после тренировок. — Видимо, они начали прорастать по венам и проникать в мышцы, — рассуждал вслух я, осматривая тело в зеркале. Немыслимый, невообразимый страх ушёл на второй план. Я сам себе не верил, что так быстро отошёл от шока. Видимо, просто смирился с судьбой. Я смирился с фактом того, что за всю жизнь не чувствовал взаимной любви. Мне нравились, я кому-то симпатизировал, но это никогда не совмещалось по времени. Но никто не был для важнее Итачи. И даже в этом жизнь меня обделила. Я не внёс никакой пользы, не оставил после себя ничего, не сделал того, чего хотел. Я никогда не смогу понять, каково это, когда ради тебя делают всё, потому что любят. Что значит жить вместе и не сковать своих эмоций. Но самое последнее, что мне хотелось бы сделать — разрушить жизнь и Итачи. Вдруг у них с этим Дейдарой все серьезно, вдруг они действительно любят друг друга? Это прожигало мое сердце насквозь в очередной раз, ломало изнутри, но что я могу себе позволить? Каким тогда я буду другом, если все уничтожу… Лучше я позволю себе погибнуть, чем поступлю так. Лучше пусть Итачи будет счастлив. Ведь так поступают близкие люди, да? «Смертельный отсчёт пошёл Бесполезное спасение не успокоит душу Став тленом». Выходные я провёл дома. Я лежал на кровати, читая недочитанные книги, слушал музыку, внимая ритмы, смотрел фильмы, которые давно хотел посмотреть, но все никак не хватало времени. Бред. Сейчас его действительно не хватает. Я старался сделать все дела, успеть все, что не делал всю жизнь. А может быть, просто старался отвлечься от надоедливых мыслей, подавить эмоции, переключиться на что-то, чтобы перестать заниматься самокопанием и самобичеванием. Я играл на гитаре, мягко перебирая пальцами струны… пока не почувствовал прохладу на кончиках пальцев. Кровь. Они начали кровить, но не от того, что я долго играл. Кожа чрезвычайно истончилась из-за прорастания цветов внутри меня, и это стало причиной кровотечения. Присмотревшись в фалангам, я заметил маленькие тонкие стебельки, схожие с мягкими иголками. Они прорастали прямо под кожей, стремясь наружу. Пальцы опухли, кровили и неимоверно болели. От вида молодых ростков, растущих прямо из моего тела, меня стошнило. Лепестков становилось больше. Семян тоже. Во рту чувствовался отчетливый привкус крови и растительности. Горький, с привкусом кислоты. Тело содрогалось в конвульсии от рвотного рефлекса. Челюсти сводило, горло нестерпимо зудело. В раковину упал жёлтый бутон. На пятый день хотелось кричать от боли. По всему телу прорастали стебельки тюльпанов. Рвота лепестками и бутонами не прекращалась. Я много ел и пил, из-за чего заработал несварение. Организм начал истощаться, отторгая пищу. Я заметно исхудал. Кожа приняла нездоровый вид: посинела, стала сухой и потрескавшейся. Я увядал, как цветок. С утра пришлось провести некоторые процедуры. Спиртом я обеззаразил кожу, потом начал вырезать выступающие наружу ростки, попутно заклеивая поражённые участки кожи пластырем. «Стоит носить закрытую одежду», — подумал я, оглядев пораженное исхудалое тело. В школе я мельком увидел Итачи. Ритм моего сердца сбился к чёртовой матери, от волнения закружилась голова, а желудок неприятно скрутило. Моё лицо впервые за долгое время приняло здоровый розоватый цвет. Чувства смешались, а в голове крутилась единая надоедливая мысль: «Мне нужно к нему подойти, я должен всё ему рассказать, иначе потом будет поздно». Но, как говорится, хорошо, когда разум преобладает над чувствами. Забившись в класс, я понял, что нет смысла говорить об этом. Я упустил шанс ещё давно. Рассказав сейчас, я вызову ненужное волнение, которое никак не поможет Итачи и никак не спасёт меня. Я просто сделаю ему больно, обратив на себя ненужное внимание, заставив его заново привязаться. Несколько раз на уроках меня тошнило. Три раза я выходил в туалетную комнату. Весь платок был в крови, а жёлтые лепестки безобразными кляксами обклеивали раковину. Ходить становилось тяжело, а силы медленно, но верно покидали меня. На уроках меня клонило в сон, а соображать было того сложнее. Никакого желания выходить за пределы кабинета не было. Но… — Шисуи, прости меня. Я увлёкся Дейем, забыв о своём верном друге детства, о брате. Я больше никогда так не поступлю, обещаю. Я забыл о ценности наших с тобой уз. Я вёл себя как полный идиот… — распинался Итачи, который поймал меня, возвращающегося домой, в коридоре школы. Его рука легла на моё плечо, отчего я сильно испугался, глупо подпрыгнув на месте. В этот момент я почувствовал сильный испуг, но притом некую теплоту. Мне было приятно это слушать; возможно, в дальних уголках сознания, я мечтал об этом. Или даже бредил. В голосе Итачи явно звучала нотка стыда и даже раскаяния. Но я не мог его винить. То, что что я надумал себе о «нас» было полной бессмыслицей. На что я надеялся? Каков смысл, если я сидел на месте, не прилагая усилий? Мне было даже страшно признаться в своих чувствах, не говоря о попытках действия. — Это не имеет значения. Все хорошо, — бесцветно ответил я, насильно улыбнувшись. Действительно, это уже бессмысленно. Мне осталось максимум два-три дня. Все, что только можно было, я потерял. — Точно? Тысячу раз, прости меня. Я был слеп, глуп и безрассуден! — вскрикнул Итачи. Дальше все как в тумане. Я не помню, что происходило в коридоре, видели ли нас учителя или ученики. Да и это было неважно. Я получил самые тёплые, родные и нежные объятия в своей пустой жизни. Сильные руки аккуратно оплели мою спину, захватив в свои путы. Я ощущал горячее дыхание на своей шее, я чувствовал своей грудью вздымающуюся грудь Итачи, который так сильно прижался ко мне. Мне хотелось плакать от счастья и от горя. Хотелось, чтобы этот миг длился вечно, но понимание того, что это невозможно, приносило новую порцию боли. Я чувствовал себя в безопасности; во мне проснулось забытое чувство нужности человеку, нужде во мне, необходимости. Мои глаза покраснели и налились слезами, но нельзя, чтобы их кто-то видел. «Достигнув желаемого, ты не удержишь его, Сквозь пальцы утечёт момент, Как вода». Этой ночью я не спал. Слезы лились из моих глаз не прекращаемым потоком. Мне было плевать, что из некоторых ран, из которых утром росли маленькие черенки, пробились бутоны, разрывая плоть и окрашивая кожу алым. Я наконец понял, что физическая боль несравнима с душевной, адской. В груди чувствовалась тяжесть: боль и легкие, сжатые тисками цепких пут растения. — Зачем?! — взахлёб повторял я надоедливый вопрос. — Зачем я позволил подарить себе этот момент? Мне показалось, что между нами возможно могло что-нибудь быть, но теперь, когда я на грани смерти… Я не хочу умирать! Испытав это чувство раз, я не хочу его терять. Моя подушка пропиталась горячими слезами горя. Алая кровь окропила простыни. Смятые жёлтые лепестки, которые я с болью отхаркивал всю ночь, украсили одело. На тумбочке лежала пачка обезболивающих и снотворного. Утром я снова провёл ту процедуру. На этот раз трудность возникла с удалением соцветия из груди. Казалось, оно росло прямо из легких сквозь ребра, выбираясь на поверхность прекрасным бутоном. Тело было испещрено разрывами тканей, болячками и язвами. Но мне было все равно на изуродованного себя. Хотелось жить. Сильно.» «Ловя, словно воздух глотками, Последние моменты жизни, Не забывай чувства». Итачи всё также спокойно спал на плече друга, тихо посапывая. Шисуи смирно сидел, изредка касаясь шелковистых волос друга. Он запоминал. Запоминал всё: подрагивающие ресницы, морщинки у глаз, тонкие губы, черные пряди, развивающиеся на ветру, тонкие пальцы. Всё, на что падал взор. В очередной раз после кашля на руке Шисуи оказались окровавленные лепестки дикого жёлтого тюльпана. — Итачи… Как много мне хочется сказать, о многом хочется рассказать. Как хорошо, что ты меня сейчас не слушаешь, — шептал Шисуи. — Ты спишь крепким сном и даже не подозреваешь, что со мной происходит. Возможно, ты поймёшь, но будет очень поздно. Такова моя судьба: несчастная, неправильная. Ты никогда не узнаешь, что ты мне был не просто братом. Я люблю тебя, безмерно. Так отчаянно, так нежно, так безответно. По щекам потекли слезы счастья. Спокойствие наполнило его сердце; наконец он был счастлив… под конец пути. Беспокойные мысли не тревожили его. Разве что… — Я нарушил своё обещание, — с вялой улыбкой произнёс он, — я проиграл. Сухие потрескавшиеся губы легко коснулись мягких розовых губ Итачи. Прекрасное нежное чувство, наполненное такой горячей любовью, разлилось по телу Шисуи. Он почти его не чувствовал из-за ран и принимаемых обезболивающих, но поцелуй будто вернул его к жизни. Ненадолго, но в самый нужный момент. Он обещал себе не показывать своих чувств Итачи, чтобы не сделать ему больно. Но это было его последнее желание. В конце пути. — Если бы я только знал… Если бы был шанс все исправить!.. Черные тучи сгущались над Такаямой. У могилы стоял парень в чёрном дождевом плаще с букетом белых хризантем. Его лицо было искажено в нескрываемой боли и отчаянии. Покрасневшие опухшие глаза грустно смотрели вниз. По щекам, сливаясь с дождевыми каплями, текли слезы. Сожалел ли он об упущенном? Безусловно. Он сам не разобрался в своих чувствах, а ведь настоящая любовь таилась на глубине сердца. Он прекрасно осознавал, почему так произошло и что за цветы росли из тела парня. Но он был слеп. А сейчас, стоя у мокрой могилы, было поздно. Наклонившись, Итачи положил на чёрную влажную землю букет прекрасных белых хризантем. Проведя ладонью по гравированной надписи, он обратил взгляд на цветное пятно. Это был цветок с жёлтыми лепестками. Недолго думая, парень дотронулся до него, отчего хрупкие лепестки опали. На лице Итачи появилась еле заметная улыбка. — Шисуи, моя судьба также искалечена.