Желтый жасмин.

Аояма Юга давно для себя решил, что любовь Герою не нужна. Любовь хоть и может быть крыльями, что дают силы подняться, но также и является тяжелым камнем, что тянет на дно. Семья - сильное, важное, ценное, но очень слабое место, которое порой ты не в силах защитить. Он безмерно благодарен родителям за все, что они для него сделали. Но его пробирал озноб при мысли о том, на что он может подписать собственного ребенка. Он не желал страданий ни своей любимой, ни своей семье. Вот почему ему не нужен и любимый человек. И когда он заметил бледно-желтые лепестки в черном чае, был растерян, потрясен и удивлен. Его чай был классическим и очень простым. И ничего цветочного там быть априори не должно. И вокруг никого, так как он ест в одиночестве. Так откуда им там взяться? Юга отодвинул навязчивую мысль куда подальше, сильно хмурясь и выливая чай. Следующим колокольчиком было горло. Оно не то, чтобы болело, оно пылало и плавилось от воздуха, от еды, от воды. Аояма не мог описать это чувство. Он чувствовал удавку, шипы внутри себя. Но когда у него спрашивали, что с ним, нужные слова не могли найтись. Это было спонтанно, стремительно. Боль, жжение и удушье сменяли друг друга, и на чем-то одном сконцентрироваться было сложно. Юга не боялся. Ему было нечего бояться. Вот только в чае теперь плавали не лепестки, а цветы желтого жасмина. И Юга хорошо скрывал то, что с ним творится. Из него вышел бы хороший актер. Только вот с утра смотреть на себя было тошно и отвратительно. Пока что косметика ему хорошо помогала. А простые таблетки от кашля немного успокаивали горло. Только вот и этого было мало. В одну из ночей Аояма проснулся от того, что его трясет, а дыхание не хватает. Открыв глаза, юноша смог понять, что он задыхается от сильного кашля. На секунду ему померещилось, что легкие покинули его тело и лежат теперь перед ним. Но нет. Это были просто окровавленные цветы жасмина. Боль в груди становилась невыносимой. И многие вещи уже невозможно было прикрывать. Кожа становилась похожей на лист салфетки. Мешки иссиня-фиолетового цвета было уже нельзя маскировать. Сосуды в глазах все полопались, придавая белку насыщенный алый цвет. Щеки впали, будто их никогда и не было. Все, что когда-то было Аоямой Югой, превращалось в призрак его самого. Каждый раз из зеркала на него смотрел призрак. Лихорадочный. Больной. Становилось невыносимо. Но даже его вид, его увядающее состояние не шли ни в какое сравнение с этим запахом, что наполнял его легкие, комнату, всего его. Даже боль в груди, в сердце, в легких не могла сравниться с этим сладким нектаром, оседающим где-то на языке и против воли согревающим его существование. "Это не может быть оно... Просто не может быть," - словно заклинание про себя повторял Юга. Словно заклинание, которое должно помочь. Только вот заклинание против проклятия не действовало. И с каждым днем становилось все хуже. Он уже даже не мог почувствовать боль, когда Айзава-сенсей бесцеремонно и с особой жестокостью швырнул безвольное тело на пол медкабинета. В глазах Юги почти ничего не отражалось. И он искренне верил, что слова про простуду смогут более-менее отвести от него подозрения. Но увы, Сотриголова был проницательным. Даже чересчур. Будто до такого состояния люди не способны простужаться. Юга нетвердым и слишком слабым шагом элегантно дополз до кушетки и наигранно легко на нее забрался. Только вот потом кашель, что он пытался скрыть по пути, вырвался наружу. Аояма прикрыл рот ладонью, стараясь сдержать то, что рвется изнутри. Получалось плохо. Нежные, мягкие и элегантные цветы жасмина окрашивались в бурый цвет крови, походя уже на чайные розы. - Как можно было до такого докатиться? Совсем себя не бережешь, что ли? Герой еще называется! - голос Исцеляющей девочки доносился словно сквозь вату или очень толстое стекло. Юга не мог сконцентрироваться и расслышать его. Мир куда-то плыл и качался. И единственным желанием юноши было сдержать рвотные позывы от неожиданной качки. - Ты можешь что-нибудь с этим сделать? - юноша дернулся, как от удара. Голос сенсея был диким шипением разозленной змеи. А то, что мужчина был в ярости, Аояма просто догадался. - Увы. Это не та болезнь, которую я могу исцелить, - Чиё-сан сокрушенно покачала головой и стала гладить мальчишку по волосам. - Только не говорите, что он так и умрет, - Шота сузил глаза, смотря на болезненного подростка, что не прекращал кашлять. - Хорошо, не буду. Только... Аояма-кун. Почему ты довел себя до такого? - женщина потрясла мальчишку за плечо, заставляя сконцентрироваться на ней. Юга медленно открыл глаза и тяжело выдохнул. Смысл слов Исцеляющей девочки до него дошел не сразу. Медленно, плавно, будто он собирал очень сложный пазл. Каждый звук был своим кусочком, которому предстояло найти собственное место. Когда он смог понять, что у него спросили, Юга слабо качнул головой и зажмурил глаза. - Нам... невозможно... быть... вместе... Любимый... человек... ненавидит... таких... как я... Это... бесполезно... мадемуазель... Аояма расслабил глаза и провалился в темноту, не желая слушать ни слова жалости, ни утешения, ни что-либо еще. Его гордость не простила бы ему этого. Он все еще рыцарь, даже если так слаб. Он все еще защитник, пусть даже уже и собственных чувств. Юга не мог допустить, чтобы кто-то узнал про его любовь. Юга не мог допустить, чтобы кто-то заметил его взгляд, останавливающийся на любимом лице, тихие выдохи, дрожь пальцев, когда тот проходит рядом. Юга никак не мог допустить, чтобы хоть кто-нибудь смог бы даже предположить такое развитие событий. Он знал, что ненависть была направлена не конкретно на него, а на всех них. Но ничего не мог поделать с этой болью в груди. Было невыносимо знать, как сильно он его презирает. Было больно осознавать, что ему самому ни за что не развеять тот образ, что построился в его голове. Юга любил. Любил так, как написано в сказках. Любил чисто и нежно. И он действительно мог бы сделать все для него. "Хотя... надеюсь... одной помехой на его пути станет меньше... разве нет? И тогда он точно..."