I've got so much love for you my friend Ride or die until the end But only you can save yourself You just have to Listen, listen I hope that you know Listen, listen I won't let you go I wish I could save you from the pain you've been through And all I can tell you is the best thing to do (You gotta) Listen, listen To your heart
***
Молния лиловой ломаной ворвалась в землю. За ней последовал оглушающий гром, а после — тишина. Дождь лил, не переставая. Небо казалось почти чёрным. Ветви столетних дубов резко сталкивались друг с другом, когда ветер становился очень сильным. Мелкие водяные капли изредка попадали за шиворот, от чего на коже оставался неприятный холодок. Но воин стоял всё там же, на пике одной скалы. Он не жалел себя — даже больше, ему было плевать на себя сейчас. В долине понизу, у самых скал, притулившись к дубу сидела девушка с зелёными глазами. Она вся промокла, её тело дрожало; в её руках покоился портфель. Девушка прикрывала себя руками от дождя, но укрыться от неугомонной стихии никак не удавалось. Водяные потоки били по нежным плечам, смывая алые пятна крови с многочисленных ссадин и порезов. Его руки дрожали, когда он видел это. И ведь правду сказали ему несколько лет назад — оставаясь здесь, в Нагайя, и приглядывать за ней намного сложнее. Он каждый раз был вынужден терпеть, чтобы не вмешаться, когда Она приходила с синяками, или когда видел, как некто пытался ей навредить. Им нельзя было видеться. Нельзя пересекаться. Нельзя даже знать друг о друге. Он едва ли выбил разрешение на то, чтобы присматривать за ней, но при этом условием было оставаться незаметным. Это плохо успокаивало, но для него так было легче — он знал, что она жива. Но все эти беспощадные люди… Будучи жителем совершенно другого мира, Он не понимал людей. Каждый раз у него скрипели зубы, когда Она приходила сюда, чтобы перебинтовать руки или зашить свои вещи. Он хотел сорваться, помочь, но не мог. В противном случае, они никогда не смогут встретиться. А люди будто пользовались его терпением — как безжалостные монстры, они убивали как друг друга, так и всё вокруг себя. Он наблюдал и за ними, в надежде понять причину такого отношения. А выяснилось лишь то, что им так просто нравилось. Нравилось причинять боль, нравилось смотреть на раны, унижать и делать хуже. Он не понимал этого. Его прошлые «грехи» — убийства — были хотя бы обоснованы. Он убивал ради спасения своего дома. А люди? Присев на одно колено, уставший воин сильнее вгляделся в Неё. Все её руки были усеяны синяками, царапинами и кое-где дождь не сливался с текущей кровью. Он вспомнил, что Она никогда не ладила с одноклассниками. Неужели даже дети способны причинять такую боль? И ведь именно дети — школьники, даже если они и в старших классах… Это ничего не меняет. Она учащённо дышала и постоянно держалась за сердце — девушка бежала сюда, и по стёртым коленям было видно, что она падала. За ней гнались? Возможно — Он уже не ждал чего-то адекватного от людей. Едва сдержав себя от того, чтобы не взорвать к чёртовой матери приближающегося человека, Он пригнулся за выступом камня. Парень. Чуть выше самой девчонки. Улыбается. В руках зонт. Этот человек медленно подходит к Ней и что-то говорит — ветер мешает услышать слова. Она молчит, резко вжавшись в камень. Пришлось увеличить чувствительность слухового аппарата, чтобы понять их. — Снова ты здесь, а, Асаги? Она молчала. — Тебе не надоело? Тишина была человеку ответом. — Ты такая глупая, что подумала, будто сбежишь? Девушка сжала в руках портфель и попробовала подняться, но не смогла. Ноги не держали. — Ты никогда не знала слова «стоп», да, мелочь? Кричала, брыкалась, но ничего ты так и не сможешь. Надеялась уехать? Я сделаю всё, чтобы этого не допустить. Ако тебе разве не говорила, что нищенкам вроде тебя нет места в большом городе? — Уйди. Парень, не ожидая ответа, изогнул бровь. — Что ты там сказала?! Чтобы не обращать внимания, нужно первым эгоистом, коим Он не был. Пока человек делал ещё один шаг ближе, Он напряжённо сверлил его взглядом. Громкий шлепок. Удар. Пинок. Повторение около пяти раз. Воин смотрел на это так, словно видит кошмар наяву — по сути так для него и было. Человек насильно поднял Её на ноги, а затем ударил в колени. — Ты больше не посмеешь мне помешать, уродка. На твоё место встану я, а ты не поступишь в ВУЗ… И всё. У тебя больше не окажется шанса вылезти из этого дерьма. Никто и не заметит твоего исчезновения… Так что лучше моли о пощаде. На это было больно смотреть. Человек схватил Её за волосы, такие хрупкие и мягкие, вымоченные водой. Он специально тряс руками, чтобы Ей было больнее. Но девушка продолжала молчать ровно до тех пор, пока Человек не достал их кармана складной нож. — Не трогай… Мою… Семью. Из под чёлки так и полыхали изумрудные глаза. Они были полны ненависти, боли и страха. Её настолько измотали все эти люди, что каждая встреча вообще отбивала какой-либо интерес к жизни здесь, так ещё и теперь её пытаются ограничить в свободе. Так, впрочем, всегда было, просто она начала терять память при этих ежедневных покушениях на её жизнь. — Неправильный ответ, мелочь. Холодное лезвие едва коснулось кожи, как вдруг замерло. Рука того. кто его направлял, резко затряслась, а потом налилась алым цветом — сквозь неё прошло другое лезвие, золотое. Парень навсегда запомнит этот день. День, когда он увидел в темноте два кроваво-алых огонька на чьих-то глазах, одним своим видом говорящим о неописуемом бешенстве. Тяжёлый вздох, за ним — глухое «исчезни». Человек так и подумал — «зверь». И не ошибся. «Её можно оскорбить, легко ранить, возможно, довести до слёз, но причинить боль и убить — никогда. Ни за что, ни за какие подкупки я не смею сказать иначе. Она тоже человек!» Он сам не ожидал от себя такого. Резко выгнув спину и вытянув правую руку, Он оказался перед ней, полный желания уничтожать. Разъярённый, как волк, он скрипел зубами, хотя это и было скрыто за маской. Каждую клеточку тела словно прошибла молния, Он был полон решительности здесь и сейчас разорвать его на куски, выпотрошить, а кости перемолоть в порошок. Такие эмоции были вызваны в Нём в третий раз. И все три раза они были вызваны из-за того, что некто пытался поранить Её. И если ранее Его обуздывало терпение, то теперь эти оковы сорвались. Секунда. Буквально этого мгновения хватило, чтобы сделать резкий выпад. На асфальт пролилась тёмная, грязная кровь. Золотой клинок так же резко выскользнул из плоти. Человек пал на колени, пытаясь остановить поток алой жидкости — даже не останавливающийся ливень не мог смыть красные потёки, и он всё быстрее отползал как можно дальше от Него и Её. Взгляд хищника, Зверя, он не уходил с Его глаз. Нет, теперь казалось так, что он родился с такими глазами — глазами того, кто у н и ч т о ж и т кого угодно, лишь бы в порядке были те, кого Он любит. Но, обернувшись, Зверь становится спокойным и уравновешенным котёнком по сравнению с тем, кого можно было увидеть ранее. Маска* медленно раздвинулась, и взору испуганной девушки предстала едва уловимая улыбка — всё, что Он смог выдавить из себя. Алые глаза горели теперь беспокойством, тревогой, и Он всё так же быстро метнулся к Ней. Осторожно, чтобы не задеть ран, Он взял на руки девушку. Она медленно закрыла глаза, прошептав лишь «спасибо». А Ему и не нужно было слов. Обернувшись, он видит ещё с десяток человек. Мелкая банда. Позади них стоял тот самый противный парнишка с перевязанной рукой. Им показалось мало? Закрыв Её руками, Он аккуратно взлетел. Кто-то из толпы, похоже, был подготовлен к бойне, либо просто был на чеку — кто знает? — и топором рассёк Его левое крыло. Он не ожидал атаки со спины. Чтож, Она просила не убивать людей — но как насчёт собак? Пригнувшись, воин вытянул правую руку с мечом и сделал круг на месте — так Он поразил пятерых сразу. «Толпой, значит…» — незаконченная фраза срывается с Его уст прежде, чем глаза снова загораются тем самым огнём. Не позволяя никому коснуться Её, он сделал несколько петель и замер возле последнего стоявшего на ногах, того, чья рука была в вымоченных кровью бинтах. Не осознанный, животный взгляд на этот раз был присущ обоим — только у одного он был порождением страха, а у другого из-за исчерпанного терпения. Он задумался, но лезвие не дрогнуло — теперь воин точно решил, что нельзя всегда решать всё решать пощадой, нет. Он был схож с волком, загнавшим в угол добычу. Ему было плевать на всё моральное — если невинная должна страдать, то почему виновные должны радоваться жизни? Он провёл лезвием вдоль шеи и сделал пару резких надрезов на лице, и всё. Одинокий ветер остался единственным источником звука здесь. Парень лежал на земле, держась за собственное окровавленное… Нет, не лицо. Омерзительную физиономию, размазанную в красный цвет. — Теперь и ты пойми, что означает уродство. Таким образом, Он наказал Человека за его преступление. Убийство было бы лёгким шлепком, а так он будет страдать всю жизнь. И ему никто не поверит. Он не человек, как и его теперь уже мёртвые дружки — нет, они лишь мелкие собаки. Таких Он ненавидел. Парень вдруг сорвался с места. Он бежал, бежал как мог, будто и не болело у него ничего — словно ветер, он исчез. А Он лишь бережно держал Её на руках, теперь понимая, что никогда не простит себе того дурацкого решения, когда Он позволил себе покинуть её. И пускай Его могут изгнать из Бригадуна до самого ритуала Паскха, который произойдёт лишь через сотню лет — плевать. Он обещал, что будет с Ней до конца, и теперь больше не сможет врать себе. Отыскав госпиталь, он ничего не объяснит ни докторше Джун, ни её мужу Майку — нет. Он лишь будет ждать Её выздоровления, и лишь при Её возвращении объяснится. Он готов исчезнуть на месте, стать пылью, но теперь никогда не уйдёт, пока Она не попросит. Не смотря ни на что.