Пусть будешь лучше ты всегда пьяная, но ближе ко мне.

      Руки Руслана теплые, с короткими аккуратными ногтями и выступающими венами. Даня ведет по ним своими пальцами, рассматривая каждый сантиметр, запоминая, отпечатывая на сетчатке глаз. Он бы зарисовал каждый его миллиметр, каждую черточку, каждый изгиб. Он бы прошелся по ним губами, но все потом, позже. — Иди ко мне, — голос Руслана хриплый, язык заплетающийся от энного количества алкоголя, и любимые глаза под мутной пьяной дымкой. Руслан лежит на диване, раскинувшись, словно звездочка, и тянет Даню на себя, той рукой, что Поперечный сжимает в своей ладони. — Не-а, не пойду, — Даня усмехается, когда губы Руслана обиженно надуваются, и он пытается вырвать свою ладонь. — Тогда иди к черту, — Руслан заводится с пол-оборота, Руслан злится каждую чертову секунду, и каждую следующую лезет к Дане за поцелуями. — К нему мы с тобой вместе отправимся, — отвечает Даня, вопреки своим словам нависая над Усачевым. Одним коленом он упирается между его ног, а второй прижимает бедро. У Руслана от такой близости вырывается тихий стон, и рыжий ловит его губами, довольно усмехаясь в поцелуй. — Я ненавижу тебя, бездушное чудовище, — канючит Руслан, упираясь ладонями в Данину грудь. Поперечному нравится. Нет, он с ума сходит от такого Руслана. От такого слабого, податливого, почти послушного. Такого абсолютно другого. Даниного. Только вот этому всему должен прийти конец. — Ты врешь, — Даня шепчет ему прямо в ухо, и чувствует, как это заставляет парня под ним выгибаться, словно кошка. — Ты любишь меня, — и это чувство куда лучше, куда приятнее, чем все остальное. Знать, что даже твой шепот имеет такое влияние.       У пьяного Руслана даже взгляд другой. Хоть он и смотрит сквозь, но Даня видит правду. Видит то, что трезвый он никогда ему не скажет. Да о чем уж речь, он даже не подойдет. Руслан как оборотень — меняется до неузнаваемости. Становится колким, холодным как льдинка. И Даню бесит это, вымораживает до глубины души. И хочется врезать Усачеву, побольнее, чтобы стереть эту надменную улыбочку с его лица. Но вместо этого Даня просто ждет. Улыбается, подливает в его стакан немного виски. А потом много. Больше, еще больше, пока Руслан не перестает держаться на ногах, и вот тогда уже он сам ползет к Даниле. Словно брошенный щенок, покинутый всеми, одинокий, нуждающийся в его ласке. А Даня уверен, что тот нуждается. Даже тогда, когда твердит об обратном. Потому что Даня нуждается тоже.       Дане от этого всего больно невыносимо, и скулить хочется, и волком выть, каждый раз, когда Руслан уходит от него с утра, окинув ненавистным бесчувственным взглядом. Без шанса на реванш, без единой попытки оправдаться. Руслан ненавидит его за это, каждый раз ненавидит его за то, что Даня пользуется моментом. Что Даня пользуется тем, что пьяный Руслан так откровенно ему предлагает. Даня тоже себя ненавидит, но перестать не может. У него уже все системы в голове поехали, все механизмы стерлись, пока он пытался решить хоть что-то. Пока он пытался понять, как будет правильней. А правильней было невозможно, не в их случае. И он решил оставить все так, как есть. Решил, что не в его правах что-то менять. Пусть Руслан ненавидит его, пусть, пусть врет сам себе. Но раз за разом он будет возвращаться к нему пьяный в стельку, раз за разом Даня будет чувствовать тепло его рук, и себя чуточку счастливее тоже. Пусть он будет пьяным в стельку, пусть, но ближе к Дане. Настолько, насколько это вообще возможно. — Я ненавижу тебя, — от шепота Руслана Поперечному самому становится плохо. И плевать бы уже на все условности. Дают — бери! Но Даня не может, не в этот раз. Руслан недостаточно пьян, и у Поперечного есть шанс исправить хоть что-то. Есть шанс заставить Руслана признаться в чем-то хотя бы самому себе. — Тогда я могу уйти, хочешь? — Даня ведет ладонью по его шее, к расстегнутому на пару пуговиц вороту клетчатой рубашки. Он приподнимается чуть выше, позволяя Руслану взглянуть себе в глаза. У Руслана во взгляде черти и…страх. Он и правда недостаточно пьян, больше притворяется. Даня знает, потому что сегодня не подливал. Потому что сегодня дал Руслану самому решить исход гребанного вечера. И Руслан решил. Только не все так просто. Не сегодня. Он приподнимается еще чуть выше и пытается отстраниться, но Руслан хватает его за плечи. — Стой! — выходит слишком уверенно, и Усачев пытается прикрыться наигранным смехом. Выходит плохо, но Даня подыгрывает ему, растягивая губы в такой же фальшивой улыбке. — Ты же ненавидишь меня, Руслан, чего мне здесь делать? — Даня совсем театрально надувает губки, и тут же опускает ладонь на ширинку Усачева, заставляя того застонать в голос. — А может ты все-таки подумаешь получше, а? — Руслан бьет его кулаком в грудь, но тут же цепляется в рубашку и тянет на себя. — Я ненавижу тебя, — повторяет он, и тут же впивается в Данины губы. Вопреки словам, вопреки всему, все еще надеясь, что Даня поверит во весь этот цирк с пьяным перевоплощением. Нет, Руслан, сегодня это не сработает. — Тогда пока, — Даня резко отцепляет его руки от себя и встает, не давая шанса зацепиться. Даня трезвый, ну почти трезвый. От двух стаканов виски с колой его только чуточку расслабило, и ни черта больше. А рядом с Русланом, так вообще чувствует себя стеклышком. — Скотина, — у Руслана на лице столько боли, что Даня мог бы о нее, наверное, порезаться, если бы своей было не больше. Они в одной лодке, они оба запутались. Только вот Поперечному хватило смелости что-то решить для себя, а Руслан до сих пор еще взвешивает все «против» и «за», разрываясь между тем, чего хочется, и тем, что он по ошибке считает правильным. Правильного нет, правды нет, ничего нет — вот что давно для себя понял Даня. Только вот до Руслана это никак не донести. Даня устал от этого. Ему бы каждый день Руслана накачивать, а если нет, то веревками к себе привязать. Чтобы никуда не делся, чтобы не смел больше смотреть на него, словно на пустое место. Чтобы никогда больше не делал вид, будто между ними ни черта нет. А между ними было, многое было. Только вот Руслан все бегает вокруг да около, сводя их обоих с ума. — Повтори, — Даня усмехается, опускается в кресло и тянется к недопитому стакану с виски. Руслан бесится. Руслан сыпется с каждой секундой, Даня буквально видит, как ломает его. И это одновременно прекрасно и больно. Даня знает, что поступает как мудак, но разве просто трахаться по-пьяни не мудачнее? Он хочет другого, хочет любви, доверия в конце концов. И трезвых осознанных решений, вместо пьяного тела, которым движет член вместо мозга. — Что именно? — вот. Губы Дани снова растягиваются в усмешке. Руслан даже не замечает, как выдает себя с потрохами. — Про ненависть, если хочешь, чтобы я ушел, — он делает глоток виски и поворачивается к Усачеву, ловит его взгляд, смотрит прямо в глаза. — Или признай наконец-то, что любишь, и я продолжу то, что мы начали, — в голосе столько стали, что даже ему самому становится не по себе. И он снова старается улыбнуться, старается сказать чуть мягче. — Я не давлю, даю время подумать, решай, а я пока выпью, — Поперечный опрокидывает в себя целый стакан, и встает из кресла, направляясь на кухню за новой бутылкой виски. Руслан остается на диване, и Даня буквально ощущает его страх.       Дане тоже страшно. Он боится, что когда вернется, Руслана там уже не будет. Даня боится, что потеряет его навсегда, и от этого становится совсем тошно. Хочется вернуться, хочется связать этого придурка веревками, хочется взять его, хочется иметь хотя бы его тело, если не душу. Если уж до сердца не достучаться. Но Даня не-может-так-больше. Это невыносимо, это убивает, разъедает его изнутри, словно кислота. Такие «отношения» токсичны для них обоих, для них обоих лучше решить что-то прямо сейчас, или покончить со всем этим наконец. — Дань, — дыхание сзади опаляет его шею, и теплые руки обвивают его со спины, оказываясь на животе. Внутри все переворачивается от ощущений, от того, что Руслан так близко. От того, что «сам». — Пришел попрощаться? — Поперечный и сам не знает, зачем говорит это, но сейчас у Руслана все равно нет выбора. Либо да, либо нет, потом уже не передумаешь, не скажешь, что просто был пьян. — Нет, — голос у Руслана хриплый, и Даня душу бы продал, лишь бы слышать его чаще. Но у рыжих, как известно, нет души. Потому ему и сложнее Руслана добиться, потому и приходится действовать так низко, ставить его перед выбором. — Тогда не тяни, — Даня выворачивается в объятиях Руслана, хватает его за плечи и резко припечатывает к холодильнику, заставляя Усачева издать протяжный стон. — Ну? — Даня смотрит ему в глаза, и теряется в этом омуте, тонет. А во взгляде Руслана столько, что и не разберешь. Страх, сомнение, но главное — желание. Его Даня не перепутает ни с чем, его Даня видел много долгих пьяных ночей. — Я люблю тебя, — Руслан шепчет, отводит взгляд в сторону, а Даня в этот момент рассыпается на кусочки, на осколочки. — Я люблю тебя, — повторяет парень чуть громче, и сердце внутри пропускает пару ударов. — Давно люблю, — Руслан не затыкается, кажется, он и сам в шоке от того, что говорит, но замолчать уже не в силах. Слишком долго держал в себе. — Я люблю тебя, — повторяет Даня, и наконец-то целует его, словно это единственный способ выразить все то, что он чувствует. Нет, это единственный способ закончить диалог. У Дани внутри все переворачивает, сжимается в комок, взрывается, рушится, и собирается заново. У Дани внутри тайфун, война, стихийное бедствие. И все, что у него сейчас есть — это чертово Русланово «люблю», и его глаза, губы, волосы — все, что сводит с ума еще больше. У Дани в эту минуту ни черта больше нет, и ни черта не надо. Только бы Руслан и дальше смотрел на него так же, смотрел осознанно. Только бы иметь хоть еще одну возможность услышать это «люблю», так робко слетающее с его губ. — Ну теперь-то мы можем продолжить? — губы Руслана растягиваются в довольной улыбке, стоит Дане хоть ненадолго расслабиться. Стоит Дане не сдержать стон, вызванный теплыми пальцами на собственном животе. От прикосновений Руслана все окончательно срывается с тормозов. — Конечно можем, прямо здесь, — Поперечный и сам не понимает, каким образом они оказываются на столе, только ворчание Руслана по поводу того, что Даня мог бы и поаккуратнее быть, заставляет его немного взять себя в руки. Надо успокоится, надо прийти в себя, иначе он может сделать больно, иначе может все испортить. А Руслан доверяет ему, и Даня себе этого не простит.       Со стола что-то сваливается, и со звоном катится по полу, но Дане на это уже плевать. Его пальцы в спешке пытаются расстегнуть пуговицы на рубашке Усачева, а они все не поддаются. Только с третьей попытки противные кругляшки соглашаются покидать свои петельки, и Данила почти стонет от удовольствия. У Руслана бледная кожа, и ее тут же хочется разрисовать, заклеймить засосами, укусами, оставить свой след, в чем Даня себе не отказывает. Руслан шипит, дергает его за волосы, но Поперечному уже все равно. Он дорвался, наконец-то дорвался до того, чего так сильно желал.       Футболка Данилы тоже летит на пол, одежда вообще становится ненужным атрибутом, и следом за футболкой и рубашкой, на пол отправляется все остальное. Разница температуры тел ощущается слишком ярко, и Даню от этого развозит еще больше. Холодная столешница, горячий Руслан, замерзшее собственное тело. И все это доводит до исступления, все это заставляет крышу Поперечного съезжать еще больше. Хотя с ней он попрощался еще пару часов назад, стоило Руслану появится на пороге его квартиры. Рядом с ним сложно оставаться в своем уме. — Возьми меня, Дань, — губы Руслана оставляют на теле Дани мимолетные поцелуи, он никогда не кусается. Руслан нежный, ласковый — чертова противоположность. Но он никогда не сопротивляется Даниным укусам, подставляется сам, дает полную свободу действий, и это действует получше, чем любая наркота. Руслана всегда мало, его всегда не хватает, и Даня уже не знает, как насытиться им. Руслан сам предоставляет ответ. — Подожди, — Даня не хочет делать больно, он хочет доказать Руслану, что тоже может быть нежным, что его слова о любви не простой треп. Даня целует его, зализывает собственные укусы, и пока Руслан растворяется в этих прикосновениях, аккуратно входит в него пальцами. — Я люблю тебя, — Даня шепчет это в пухлые губы, целует их, ловит своими губами болезненные стоны, когда входит чуть глубже, когда разводит пальцы в сторону, и Руслан сжимается. — Черт! — он сжимает плечи Данилы пальцами, больно впиваясь короткими ногтями в кожу, но все это, наверняка, и рядом не стояло с той болью, что приносит ему Данила. Только через какое-то время он перестает скулить, и выдыхает в Данины губы что-то нечленораздельное, что-то похожее на стон. — Тихо, — пальцы покидают тело Руслана, и он снова скулит, только на этот раз от желания, от пустоты, от того, что хочется больше. И Даня с удовольствием выполняет его каприз, наполняя его тело собой, двигаясь медленно до исступления, доводя их обоих, заставляя Руслана стонать и скулить, вцепляться пальцами в шею, кусать Даню в плечо. — Пожалуйста, — Даниной нежности хватает ровно до этого момента. Ровно до этого по-детски жалостливого «пожалуйста», и попытки Руслана насадится глубже. — Конечно, — он резко входит до конца, и с этой секунды только набирает темп. От каждого толчка у Руслана перед глазами взрываются салютики, звездочки, а у Дани просто все плывет. Но он не может закрыть глаза, не может оторваться от того лица, искаженного удовольствием и болью одновременно, не может, потому что не хочет. Даня снова ловит его стоны, он целует его губы и готов поклясться, что это лучшее, что он когда-либо видел и чувствовал. Руслан — гребанное искусство, Руслан лучше всего на свете, лучше всех, и Дане, черт возьми, ничего больше не надо. Лишь бы он рядом был, лишь бы любил его так же, как Даня любит его.       Их обоих не хватает на долго. Руслан кончает первым, даже не прикоснувшись к себе, и это окончательно добивает Даню, который кончает следом, завалившись на Усачева всем телом, и даже не потрудившись выйти. К черту, он уже и без того его, собственный, личный. Теперь уж Даня его точно никому не отдаст. Теперь он не позволит Руслану уйти, не позволит смотреть на него так же бесчувственно. — Если с утра ты попробуешь выкинуть что-то из своих этих штук. Обещаю, я трахну тебя перед ребятами, — Руслан под ним отчего-то смеется. Даня с большим усилием заставляет себя приподняться, чтобы посмотреть тому в глаза. — Чего ты ржешь? — Да я просто представил, — честно отвечает Руслан, и теперь уже Даня лопается от смеха, снова заваливаясь на него сверху. Поперечный думает, что это, конечно, не совсем романтично, но лучше и не нужно. Они кое-как слезают со стола, и, на шатающихся и совершенно не слушающихся их ногах, топают в ванную. — Мда, а нам еще есть за этим столом, — запоздало вспоминает Даня, когда они наконец-то выползают в коридор. — Ага, смотри не подавись, — Руслан усмехается, но не долго, так как от следующего шага морщится от боли. — Ненавижу тебя, — бурчит он, залезая в душевую кабинку. — Нет, теперь-то точно врешь, — Даня довольный залезает следом, запирая ее изнутри, и снова прижимает Руслана к стене, затягивая в поцелуй. Руслан случайно задевает кран, сверху льется горячая вода, но не обжигает, и рыжий наскоро добавляет к ней холодную, чтобы не испортить момент. Поцелуй не прерывается, и Даня вообще не хочет когда-либо отлипать от этих губ. — Я хочу спать, — но Руслан правда выглядит очень уставшим. Поперечный кивает, настраивает воду чуть теплее, и помогает парню смыть с себя остатки их «примирения», после которого последний, скорее всего, завтра будет чувствовать себя довольно паршиво. Но какая к черту разница? Даня все равно будет рядом, и сделает что угодно, выполнит любой его каприз, только пусть попросит.       Они выбираются из душа окончательно вымотавшиеся, наскоро обтирают друг друга полотенцем, и, наплевав на поиск чистой одежды, прямо голышом заваливаются в постель. Даня от этого дуреет, но держит себя в руках. Даже его сил уже ни на что не хватит. Он обнимает Руслана со спины и натягивает на них одеяло. Усачев, кажется, отрубается сразу, стоит его голове коснуться подушки. Даня целует его в шею, и сам не замечает, как засыпает следом.