***
За спиной сам Бог. У Бога взгляд тяжелый, прожигающий, осуждающий за неверие, за попытки играть не по его правилам и заниматься косплеингом его персоны. Он не же никому подобного с рук не спускает. В комнате от этого жарко, в комнате душно. Артур окно открывает, а воздух с улицы жженым воняет, бензином, сыростью прошедшего дождя. На улице не лучше. На улице небо роняет слезы, оплакивая несостоявшийся мир мечты, где человеку человек не нужен, потому что родственные души всегда рука об руку. У Артура температура под сорок и руки трясутся. Он не знает от чего: лихорадит второй день. Аспирин уже не спасает. От кашля легкие наружу просятся и горло надорвано, голос хрипит. Дежурный врач сказал, ангина. Дежурный врач сказал, надо лечиться, и все пройдет, а еще выписал кучу лекарств, которые притащил друг. Которые второй день собирают комнатную пыль. Лучше бы и не стояли тут, разве что глаза мозолят и мешаются, руки на них постоянно натыкаются, а пузырьки, пластинки и склянки — вот ведь открытие — оказалось, имеют обыкновение падать от любого неправильного движения. Артур чувствовал себя Штольцем, закрытым в сюжетной линии Обломова. За два дня он сам себе сделался еще и Дьяволом. А надо бы приправленным английской твидовой тройкой, байстрюком. И чтобы интриги у барной стойки плелись с той же невозмутимой легкостью, как косы у девиц. Чтобы во взгляде читалось: вынянчен Камергерским, воспитан Никольским, вскормлен Старым Арбатом. Или выродком сёдзе, чьих-то баек, бульварных мифов. Чтобы родственная душа торопилась подшафейно влюбляться в неалебастровость впалых щек.***
Попадинец распахивает подъездную дверь, и с видом истинного джентльмена пропускает вперед пару девиц, смех которых на все лады переливается. Он им что-то в анкордовском стиле бросает, и тут же взгляд на руку опускает, не проявились ли цифры. А там по-прежнему пустота — ремешок от часов и ничего больше. Обидно, но уже также привычно, как щелчок магнитов, когда закрывается тяжелая дверь, или теплый ветер в лицо, когда делает шаг от подъезда и попадаешь в вечный сквозняк. Москва уже залита огнями. Ночь еще не спустилась, а иллюминации уже зажглись, и красота неземная, аж дух захватывает: все золотом переливается, светло, как днем, и почти необидно, что не видно ни единой звезды на небе из-за всего этого светового великолепия. Только воздух заметно прохладнее, недавно прошелся дождь — в лужицах золотистые огоньки пляшут. Но оттого только лучше. С набережной холодным ветром веет, дышится легче.***
Артур думает, если еще хоть на минуту в комнате задержится, то задохнется. Не оттого, что дышать сложно и больно, а оттого, что находиться в четырех стенах уже сил нет. Серые стены душат. И неплохо бы задуматься о распятии для пристально глядящего Бога. Любого ведь Бога могут распять под шумок. Любую деву Марию сжечь на костре, как бывалую ведьму. Уж не в этом ли была проблема тех, кто придумал знать точное время окончания жизни? Не в том же смысл, чтобы ценили родственную душу, потому что время на часах рано или поздно закончится. С набережной веет холодом. Уже хорошо. Духота спала. А главное, нет больше этой гнетущей тишины, от которой лихорадило еще сильнее. Только прохладный ветер и перспектива заболеть еще сильнее. С которой, на самом деле, черт.***
Проезд бы давно закрыть. Поворот тут резкий, и ограждение реки набережной все чиненое-перечиненное, ни единого живого места на нем нет, оттого что дураки всякие за рулем катаются и не видят ничего, дальше носа собственного. Иным еще везет, из реки выплывают живыми, потом еще по страховым бегают и пытаются выбить компенсацию, другим не очень. Их жалко. По ним потом родня навзрыд ревет тут на набережной. Попадинец и до конца аллеи дойти не успел — к автобусной остановке, а на повороте уже двоих чуть не занесло, благо, что вырулили. А навстречу юноша: высокий, нескладный, болезный совсем — черт знает зачем из дома вышедший и никуда не спешащий. Они мимо друг друга проходят, не знают друг друга. И даже в сердце ничего не ёкает. Расходятся кораблями в море. Женя только в автобусе, когда проездной к валидатору прикладывает, замечает скачущие на запястье цифры. И тут же выскакивает. Их подозрительно мало осталось. А тут еще поди разбери, кто из прохожих «та самая».***
Бог в голос смеется. Заливается смехом, когда Артур, кашлем давясь, пытается в легкие никотиновый едкий дым впустить, и пепел на грязную муть воды роняет. Глаза огнем горят, голова тяжелая, во всем теле слабость, но дышится лучше, тут ведь не так душно. Это в комнате душно. Это в комнате воняет паленым и бензином. А тут ничего, сойдет за реконструкцию рая. И даже вальс этот венский, который из динамиков льется не кажется упаренным концентратом. Земля уже вполне сходит за место рождения первосортных гениев. И хотелось бы верить, что он из их числа. Не сейчас, конечно, попозже, когда закончится лихорадка, муштра, когда пройдет еще несколько лет и на голову упадет яблоко. Артуру не до чего. Вдохнуть бы и уже хорошо. И на том бы спасибо. В глазах бы не плыло и уже прекрасно. А то ночной город — смесь суми-э и боке. Красиво, но не сочетается и на стилистику фрески, увы, не ложится.***
Женя ошалело туда-сюда носится, ищет глазами на чужих запястьях время, и пытается в злость не сорваться, потому что дурному быть уже вот-вот. Считанные минуты, нужно же торопиться, а эта девица, будь она неладна, куда-то запропастилась и не знает, наверное, что времени все меньше и меньше. Или знает, и также мечется, и они, среди других, никак друг друга найти не могут. 00:00:58 Сердце пропускает удар. За поворотом на бешеной скорости серебристый «Фокус». 00:00:50 У ограждения стоит один единственный человек. Курить пытается. Он единственный стоит. Остальные торопливо ходят. Они успеют отойти, наверное. 00:00:30 Серебристый «Фокус» перед поворотом не сбавляет скорости. Вот-вот он в него не впишется. Только водитель этого пока не осознает. Попадинец бросается в сторону человека. Он, уже понимает, что не успеет добежать. Но попытаться, наверное, стоит. 00:00:08 «Форд» заносит на повороте. Водитель не может вырулить. Машину несет прямиком на ограждение набережной. Артур затылком чувствует неладное, оборачивается, и видит, что в его сторону человек бежит, руками машет и не понимает, к чему. Бог смеется громче. Бог готов выкинуть пару грешников из своей реконструкции рая. 00:00:00 Резкий грохот. Артур не успел ничего понять, а Попадинец закрыл глаза, чтобы не видеть, как ягодами граната на асфальте кровь остается. Визги словно через вакуум слышит, страх в горле застревает. Не успел и хуже сделал. Слева неприятно колет. Кто-то кричит: «зовите понятых». Можно нести еще и распятие. Реконструкция, кажется, рая рухнула.