Спасательница

Пляжный сезон — крутая вещь. В этом Папирус уверен на все сто процентов. Так получилось, что в первое лето на Поверхности он на море не попал — слишком был занят хлопотами с обустройством… Зато во второе — вполне. И попал не один, а со своей — так уж вышло — девушкой Андайн, которую одна мысль о близости моря приводила в ещё больший энтузиазм, нежели его. Правда, эти двое справедливости ради взяли с собой ещё и Санса, но он большую часть времени дрых на пляже, на тёплом песочке, укрывшись влажным полотенцем, и совершенно не мешал. Папирус всегда гордо выходил на пляж в одних плавках яркой жёлто-оранжевой расцветки, демонстрируя обнажённый костистый торс — показывал свои воображаемые мускулы и превосходную осанку. Плавки, к слову, были довольно длинными и доходили почти до колена. А довершали образ неизменные чёрные очки, для надёжности прикреплённые к черепу на дорогой скотч. Что ни говори, а довольно внушительное добавление к Андайн, носившей жёлтый купальник — раздельный по типу, но довольно закрытый по покрою — и поигрывавшей уже не мнимыми, а вполне реальными развитыми мышцами. Папирус с удовольствием фотографировал себя и окрестные пейзажи и активно размещал фото в сети. Даже не ради хвастовства, а потому, что он искренне считал, что это поднимет настроение тем друзьям, что на море не попали. Например, Дриимуррам. Королевская семья оказалась занята настолько, что и во второе лето море оставалось далёким от них. Скелет по десять раз на день слал им то вид на закат, то себя на фоне песочного замка, то руины от этого же замка, потому что Андайн не смогла удержаться и плюхнулась в него с разбега… И постоянно сопровождал всё это приписками: «Не грустите! Улыбнитесь! Просто посмотрите, как тут круто, и забудьте о грусти!» Возможно, это могло бы только раздразнить, но чистая искренность Папируса заранее развеивала возможные тучи. Когда Папирус думал, каково бы пришлось «на югах» остальным, он невольно им сочувствовал. Возможно, Дриимуррам бы доставила немало хлопот шерсть. А, например, Меттатону… Вообще-то робот заезжал ненадолго. Дня на три. Но… Папирус собственными глазницами видел, как тот быстро позирует на камеру в изящных позах, а затем столь же быстро прячется в тени. Он выходил нормально прогуляться только вечером. Купаться ему нельзя, загорать бессмысленно, а долго сидеть на солнце попросту опасно — перегрев ему самому (или очень быстрый разряд батареи при усиленном охлаждении) и верный ожог тому, кто случайно прикоснётся к раскалённому металлу. Не повезло телезвезде. Так что Меттатон надолго не задержался. Андайн таким большим количеством проблем не озадачивалась. Андайн любила купаться. Причём в буквальном смысле взахлёб и запоем. Папирус успевал по несколько раз наплаваться и отдохнуть на берегу — а рыба за это время могла даже не всплыть ни разу на поверхность. Дышать под водой она умела, перемещалась с редкостными скоростью и выносливостью, и иногда Папирусу чудилось, будто его девушка всегда жила в море, совершенно случайно попала в Подземелье, а теперь вернулась домой и вот-вот исчезнет навсегда. Как-то раз он на пару секунд даже всерьёз забоялся, что с ней что-то случилось. Он встал на четвереньки, заполз в воду по подбородок, опустил лицо и попытался «крикнуть»: «Андайн!» Ответом ему, естественно, было молчание, но когда Папирус уже развернулся, чтобы выползать, что-то с силой схватило его за ногу и резко потащило в волны с головой. Сначала — страх. Потом — даже с возмущением — осознание: родная рыба. «Наверное, как-то так чувствуют себя жертвы акул», — подумалось почему-то. Помутнение длилось недолго: Андайн вскоре выбросила скелета на берег. — Чего орёшь? — поинтересовалась она, широко ухмыльнувшись и устроившись лёжа на мокрой полосе песка, где её постоянно омывало прибоем. Папирус даже залюбовался на время: влажные распущенные волосы красиво (по его мнению) сбились на голове, облепив лицо отдельными прядями, чешуя поблёскивала в лучах солнца, здоровый глаз сиял благодушным озорством — второй, уже не прикрытый повязкой, Андайн старательно зажмуривала. — Ты меня напугала! — громко ответил скелет, подняв указательный палец, и прибавил уже тише: — Ты не могла бы возвращаться почаще? Я беспокоюсь за тебя! И к тому же… Я успеваю соскучиться! — И ты туда же, Папс, — засмеялась Андайн. — Вам не угодишь. Одного пугаю тем, что меня нет, других — тем, что я есть… Я скоро должна летать научиться такими темпами. — Это ещё страшнее, — подумав, возразил Папирус. С прибытием на море Андайн народу в той части пляжа, где обычно отдыхала парочка, заметно поубавилось. Одни решили уйти ещё тогда, когда просто увидели клыкастую улыбку воительницы, другие исчезли немного позже — когда пару раз чуть не подхватили сердечный приступ, заметив, как вот это прелестное создание неожиданно подплывает снизу. И это не говоря уже об остатках ксенофобии у части населения. Да и громкие вопли с яростным разрушением песочных конструкций (а в минуты особого увлечения — и заборчика вокруг курорта) как-то не успокаивали. Благодушно рыбу воспринимали, наверное, только те, кто каким-то чудом успел узнать её поближе, да те, кого она относила к категории «бессмертных остолопов». К первой группе принадлежали дети и подростки — этих Андайн называла «остолопами» ласково. Им почему-то нравилось с ней играть. Возможно, потому что парочка затесавшихся на юг монстрят быстро просветила человеческих сверстников, что «это же крутая героиня Андайн, она очень классная!» Она была у них то подводным чудовищем, от которого нужно спасаться, то, наоборот, сказочной русалкой, то просто морской колдуньей. В первом случае Папирус с бравым «нье-хе-хеканьем» помогал малышне спасаться, во-втором воительница давилась от смеха, пытаясь красиво накинуть мокрую шевелюру на глаза и изобразить что-то вроде интонаций и жестов Меттатона, в третьем практически была собой, только осторожно брала кого-нибудь в плен магическими копьями и требовала выкуп ракушками. Родители такие игры одобряли далеко не всегда и дежурили поблизости, готовые броситься отнимать отпрысков у «страшной рыбины», но, кажется, постепенно лёд таял. Ко второй группе принадлежали те, кого Андайн не терпела всерьёз — и Папирус старался отгораживать её от них. В основном это были пьяные ухажёры и «самоуверенные болваны», вытворявшие невесть что, в том числе преподносившие одну попытку подойти к воительнице как шанс крупно попонтоваться перед друзьями. Если никто из них и не получил до сих пор кулаком в челюсть так, чтобы зубы повылетали, то только благодаря неусыпно бдящему Папирусу. …Представив на мгновение себя в полёте, Андайн расхохоталась: — Ладно, согласна, летающая я — тот ещё бред. Хорошо, хорошо, вылезаю, раз ты так хочешь. Тогда давай сходим в кафе. Я успела зверски проголодаться. Забрав с собой Санса (или попросту сунув его подмышку завёрнутого в пляжное полотенце), парочка направилась в местную забегаловку. Там, впрочем, низкий скелет быстро проснулся от запаха еды. Заказали как обычно — Андайн ела за двоих, сметая всё мясное (при этом она оставалась в хорошей форме), Папирус предпочитал что-то более лёгкое и «спортивное», Санс же выбирал самый дешёвый фастфуд и не спеша жевал его, невзирая на периодические неодобрительные взгляды спутников. В разгар обеда захрипел громкоговоритель. «Штормовое предупреждение! Завтра ночью ожидается шторм! Повторяем: штормовое предупреждение! Завтра ночью ожидается шторм! С четырёх часов вечера пляж будет закрыт! Администрация оставляет за собой право закрыть пляж и раньше в случае преждевременного ухудшения погоды». — А ветрище в последние пару дней и правда посильнее, чем обычно, — заметила Андайн. — Правда, особо прохладнее пока не стало. Хей, Папс. Есть идея. Давай сходим посмотреть на бурю. — Но Андайн! Пляж будет закрыт! Нас не пустят! Ты же не будешь нарушать закон? — Пффф! Кто сказал, что мы пойдём сюда? Я предлагаю отправиться на дикий галечный. Ну, тот, где мы с тобой три дня назад встречали рассвет. Там никто ничего не охраняет. Посидим, посмотрим издалека. Никто попереться за нами не должен. И не смотри на меня так! Я не идиотка и в воду не полезу. Мне, конечно, пофиг на шторм, никакие волны меня не укротят. Но проблема в том, что если унесёт слишком далеко, то я не найду дороги назад. А оставаться в море на пмж мне как-то не очень улыбается. Так что зря ты боялся. Подумав немного, Папирус согласился. Он знал, что отговаривать будет бесполезно, а зрелище беснующейся стихии наверняка очень воодушевит девушку и останется в её памяти приятным воспоминанием. К следующей ночи море и вправду разволновалось, а к часу успело рассвирепеть. Папирус и Андайн, заранее надевшие тёплые куртки для защиты от сильных порывов холодного ветра, устроились на обрыве на безопасном расстоянии от галечного берега и смотрели вдаль. Море с рёвом нахлёстывалось на камни, переворачивало их, уносило с собой, мутно-белая пена пузырилась бурунами. Андайн пребывала в восхищении. — Нгхаааа!!! Это так круто! Мощь! Стихия! Раааарх!!! Я как будто у себя дома! — Но Андайн! — простодушно возразил Папирус, стараясь перекричать шум волн. — Ведь твой родной дом — Тихая Зона в Водопадье! — Я в своём ментальном родном доме! — упрямо мотнула головой рыба и вскочила на ноги, любуясь. — Круче! Сильнее! Яростнее! Давай! Похоже, воительница подбадривала сам шторм. Папирусу ненадолго показалось, что она и есть колдунья — повелительница морей, по-настоящему, а не понарошку, как представляли себе все те дети. Между тем обнаружилось, что они не одни. Издалека, со стороны города, к воде приближался — судя по силуэту, видневшемуся в темноте — мужчина. По крайне нетвёрдой походке можно было сделать вывод, что он пьян, и сильно. Парочка заметила его не сразу, но как только незнакомец подошёл, воздух прорезало гарканье Андайн — воительница умудрилась переорать стихию: — Эй, там! Убирайся куда подальше! Утонешь, идиот! Никакой реакции. Поворот головы, полуосмысленный взгляд — и путь дальше. — И откуда его принесла нелёгкая… — проворчала Андайн. — Среди ночи-то. — Так бары же в городе работают! Оттуда, надо думать! Андайн, его срочно надо остановить! — заволновался Папирус. — Нажрутся до поросячьего визга… Сейчас ты у меня получишь, чел, за испорченное свидание… Андайн сиганула вниз прямо с обрыва и быстрыми шагами направилась к незнакомцу. — Стоять, кому я сказала!!! Но, похоже, того это только испугало. Вот он сделал ещё несколько шагов… Воительница слышала когда-то, как называются волны такого размера, но всё вылетело из головы — то ли восьмой вал, то ли девятый, то ли бывают они у берега, то ли случаются только в открытом море… Это было уже не важно. Человека смыло на её глазах. Взвыв от ярости, рыба кинулась за ним — пусть смертельно опасно, но кому, как не ей, сильнейшей и храбрейшей, спасать этого дурака? Она-то выживет в любом случае. Позволить же умереть другому — это явно не то, что должен делать Страж. — Андайн!!! — тут Папируса пронзила паника. И хотя в его случае было бы лучше довериться рыбе и не лезть, создавая дополнительные проблемы, он тоже не усидел. Быстро сбросив куртку, скелет полез в воду следом. Пожалел сразу же — непроизвольно. Во-первых, взбаламученное море оказалось не просто холодным — ледяным. Во-вторых, справиться с волнами скелету было не по силам: его несколько раз перевернуло с головой, а перед глазницами всё померкло. Наглотаться немагической воды Папирус не мог — всё выливалось между костей. Но менее неприятно от этого не становилось. Скелет тщетно боролся, пытаясь взглянуть поверх бурунов и найти взглядом Андайн, но ничего не выходило. Он пытался кричать, но крики быстро прерывались — как только его в очередной раз топило с головой. Ему относительно повезло: по странной прихоти судьбы его вышвырнуло на берег. Правда, так, что едва не переломило кости. Он успел отползти, поднялся и, трясясь от холода, взглянул в море. Стало ещё холоднее. Андайн поймала бедолагу… Но отнесло её метров на пятьсот. Ему почудилось, что она что-то кричит. Разобрать ничего не смог. В душе кипела смесь отчаяния и надежды, страха и отваги. Он выглядывал среди волн красную шевелюру, как вдруг его осенило. Не факт, что это сработает с такого расстояния, но он обязан попытаться. Душа вспыхнула и засияла ярким белым светом. Папирус вытянул руки вперёд. Он вложил в эту магию всю свою веру, всю свою надежду, всю любовь. Он не чувствовал, сколько тратит энергии, как будто чувство усталости моментально атрофировалось. И… у него получилось?! Андайн приближалась обратно. Вряд ли только из-за его усилий — как-никак, она отчаянно сражалась со стихией, а попутно и со спасаемым, который, как это стало видно позже, инстинктивно пытался ухватить её то за волосы, то за шею — но её душа светилась синим. Папирус нервно улыбнулся. Он «достал»! У него получалось магией подтягивать Андайн понемногу всё ближе! Наконец воительница выползла на берег и вытащила полуживого человека. Её трясло. Она устала, она замёрзла, мышцы расслаблялись с трудом, а в воздухе навязчиво преследовал запах перегара. Не говоря уже о сильном эмоциональном напряжении. Куртки на ней уже не было — видимо, она как-то умудрилась её то ли снять, то ли потерять — так что Папирус одолжил свою. Человеку вызвали скорую — и его скоро забрали, перепуганного, наполовину протрезвевшего и наглотавшегося воды. Хотели забрать и Андайн, но одно рявканье «НЕТ!!!», сопровождавшееся безумным сверканием единственного глаза и свирепым оскалом жёлтых клыков, заставило медиков переменить намерение. Уехали без неё. Вряд ли Андайн помнила, как дошла до дома. Папирус всю дорогу придерживал её за плечи, бормотал что-то успокаивающее, а в номере отеля — долго отогревал, отмывал, растирал полотенцем и отпаивал чаем. Даже несмотря на то, что девушка почему-то периодически огрызалась в стиле «Да уймись, Папс, отвали уже, в порядке я, просто тот дебил меня вынудил». Но Папс не хотел «отваливать». В пылком желании уж наверняка добиться того, чтобы воительница чувствовала себя хорошо, он зашёл с другой стороны — правда, уже тогда, когда девушка как следует выспалась. — Знаешь, что я скажу тебе, Андайн?! — громко начал он, пока та, держа тарелку на коленях, завтракала прямо в номере. — Ты… Ты богиня, вот. — Чего? — Андайн недоумённо уставилась на него. Меньше всего, с её точки зрения, она сейчас походила на богиню: всё ещё растрёпанная со сна, в домашних шортах, с набитым едой ртом. Но Папирус, похоже, не шутил. — А того! Андайн, ты была потрясна! Ты была невероятно крута! Ты настоящая укротительница стихии! То, как ты разгоняла шторм! То, как ты отважно бросилась вперёд! То, как ты выбралась, хотя никто другой бы не справился — даже я, великий Папирус! Ты рождена быть героем, Андайн. Я, правда, плохо разбираюсь в богах и не могу вспомнить, как бы тебя звали… — Да и нечего вспоминать! — вдруг рассмеялась Андайн, хлопнув рукой по матрасу. — Я не какая-то там ассоциация на человеческие фантазии. Я Андайн! У меня самое крутое и «говорящее» имя! — Андайн Бессмертная! — не унимался Папирус — отчасти потому что сам был всё ещё под впечатлением от пережитого, отчасти чтобы точно поднять дух любимой. И ведь поднял. — Спасибо, Папс. Хех, знаешь… Даже круто, что опасности и подвиги могут происходить в том числе и здесь, на Поверхности. Когда я давно уже вовсе не глава бравой Королевской Стражи. Пожалуй, сменить титул грозы сухопутных на морскую богиню или на морское чудовище не так плохо, а? — Андайн заметно повеселела. — В любом случае, этот отпуск мы с тобой явно запомним надолго. Ещё б спасать не алкаша, а кого поприличнее… И знаешь что, ты тоже молодец. Безумная черепушка, которая не должна была это делать, но молодец. На твоём месте никто бы больше не отважился за мной полезть. А тем более вряд ли бы сообразил насчёт магии… — Я всё готов сделать ради тебя! Идиллически-патетическую сцену прервал Санс. — Я прошу прощения, что вмешиваюсь… Но Андайн, ты там кому-то понадобилась. Для награждения или типа того. Новости разлетелись быстро. От медиков и самого спасённого информация утекла к журналистам, от них расползлась дальше — и воительницу действительно собрались награждать медалью «За спасение утопающего». Награду она получила довольно скоро и, чего скрывать, была счастлива, но вот от всевозможных интервью и подобных этому вещей наотрез отказалась — она же не Меттатон. Ей достаточно было и того, что её воинская честь была не запятнана, совесть — чиста, любимый находился рядом, а обычные люди перестали шарахаться и даже наоборот — теперь старались расположиться поближе, зная, что в случае чего Андайн вытащит. Несколько раз действительно приходилось вытаскивать. Но в основном это были ребятишки, случайно заплывшие дальше мелководья и перепуганные. Ничего экстремального больше не происходило. Ей даже предлагали переехать и переквалифицироваться в прибрежного спасателя. Но Андайн отклонила это предложение — Папирусу в любом случае сначала нужно было доучиться в колледже. Да и по детям с уроков физкультуры она втайне скучала. Возможно, отчасти она даже вздохнула спокойнее, когда пришла пора уезжать. В последний вечер перед отъездом Андайн и Папирусу удалось остаться наедине. Они уселись на широкие качели где-то в дальнем конце пляжа — и никого, кроме похожих влюблённых парочек вдали, на горизонте больше не наблюдалось. Над морем полыхал закат, а в вышине реяли чайки. Андайн, не то вздохнув, не то зевнув, положила голову Папирусу на плечо. — Знаешь, Папс, я пришла к выводу, что отдыхать надо так, чтоб потом сил отдыхать не было. И тянуло работать. Сейчас, похоже, тот самый случай. — Хм… Наверное? Я рад, что тебе понравились наши каникулы! — А знаешь, что мне нравится ещё? — Хм, что же это… Дай подумать… Это я? — Блин, Папс! Ты весь подкат сорвал! Разве я часто так делаю? — хохотнула рыба. — Я неуклюжа в романтике, как пиранья на подиуме, а из-за тебя сейчас ещё и морально упала лицом в песок! Ну уж нет! Я тебя сражу! — У тебя ещё остались силы сражаться? — В любви — до последнего издыхания! Итак, Папс! Назови мне самое великое чудо морских глубин! — Бессмертная Андайн? — Ага! Вот и не угадал! Самое великое чудо — скелет с затонувшего корабля, который стережёт сокровища и тайны и… — Андайн замялась, пытаясь придумать что-то особенное — с романтическими легендами дело у неё по-прежнему шло туго. — …целует морскую богиню так, что она забывает про всё! — закончил Папирус и тотчас же нежно прижался челюстями к губам опешившей воительницы. С флиртом у него дела обстояли явно намного лучше. Андайн сначала замерла от неожиданности, но затем с силой прижала скелета к себе. Не будь он уже натренирован, он испугался бы. Но Папирус не боялся. Его душа снова светилась и горела — только уже не от страха, а от переполнявшей её светлой страсти. Слишком уж дорога ему была грозная морская богиня Бессмертная Андайн — или, если проще, превосходный пловец и великая спасательница.