Забвение

Сэр Гвейн любит женщин. Любит настолько, что пока не готов душой и телом принадлежать лишь одной из них. Сэр Гвейн еще молод, поэтому не считает нужным и правильным обременять свою жизнь узами брака. Сэр Гвейн убежден, что выбирать спутницу жизни ему еще слишком рано, поэтому он не брезгует растрачивать себя на короткие интрижки, начинающиеся после полуночи после парочки пинт горячительного и заканчивающиеся с первыми лучами восходящего солнца после нескольких словленных за ночь оргазмов. Сэр Гвейн верен себе и с началом нового дня неизменно забывает о ночной нимфе, владевшей всем его существом предыдущие несколько часов. Исключением из правил является лишь одна юная особа. Имя ее Мариан. Когда сэр Гвейн впервые увидел Мариан, он дал ей совершенно точное, но совсем не оригинальное определение — хорошенькая. Сэр Гвейн мысленно, а иногда и вслух, называл так каждую девицу, которую желал уложить в плоскость постели. Мариан должна была оказаться одной из тысячи, чье имя и лицо Гвейн должен был забыть со скоростью звука, но она стала той единственной, к которой он возвращался всякий раз после того, как рыцарям Камелота, коим является сэр Гвейн, удавалось справиться со всеми преподнесёнными судьбой трудностями и остаться среди живых. Сэр Гвейн всегда приезжает к Мариан без предупреждения, а она всякий раз удивляется его приезду. Он всегда обнимает ее дольше и крепче положенного, и она отвечает ему тем же. Гвейн закрывает глаза, утыкаясь носом в шею Мариан, а ей нравятся подобные моменты, когда она чувствует себя для сэра Гвейна кем-то больше, чем просто любовницей. — Как дела? — всякий раз задает Мариан дежурный вопрос. Сэр Гвейн знает, что это не пустое проявление хороших манер. Мариан, действительно, интересно, как у него дела, ее, действительно, волнует, чем была насыщена его жизнь со времени их последней встречи. — Сейчас значительно лучше, — расплывчато отзывается Гвейн в ответ. — Скучал? — лукаво улыбается Мариан. Ответом на этот вопрос всегда служит поцелуй. Сэр Гвейн — сильный мужчина. Мариан кажется фарфоровой куклой в его руках. Гвейн с легкостью подхватывает ее за бедра так, что она обхватывает его торс ногами, и несет ее прямиком на кровать. Страсть и долгая разлука играют свою роль: их первый половой акт всегда проходит в животной манере. Без предварительных эротических игр, ласк и прочих нежностей. Сэр Гвейн резко входит, а Мариан шумно вздыхает. Он задает бешеный темп, а она принимает его правила безоговорочно. Когда волна удовольствия накрывает Мариан, она прикрывает глаза, наслаждаясь сладостной эйфорией. Спустя несколько мощных толчков Гвейн делает то же самое. Сэру Гвейну нравится наблюдать за Мариан. Он признался себя в этом с большой неохотой много месяцев назад. Гвейн не знает, какое определение дать тому, что происходит между ним и Мариан, но любовью и прочими ванильными определениями он все это не именует. Но, иногда, когда Мариан принимается готовить ужин, а после они с Гвейном усаживаются трапезничать, он ловит себя на мысли, что именно такая она — семейная жизнь: дом с камином и вкусной едой, любящая женщина, которая всегда ждет и рада приезду, рядом с которой хорошо и спокойно. И ему это нравится. Мариан нравится подолгу рассматривать лицо сэра Гвейна. Она никогда не говорила и не скажет ему об этом, но он знает это наверняка и так, без лишних слов. Рыцарь давно догадывается, насколько неровно Мариан к нему дышит. Внимательно всматриваясь в карие глаза Гвейна, Мариан обводит большим пальцем руки контур его нижней губы, а затем целует его, засосав ее. Гвейн касается рукой спины Мариан и с легкостью расстегивает замысловатую застежку платья, обнажая тем самым ее округлую грудь. Мариан не стесняется своей наготы. Сэру Гвейну это нравится. Он обводит большим пальцем контур ее груди, но она желает иного: берет его руку в свою и опускает ее ниже, ниже живота, где в данный момент ей самое место. Гвейн понимает, что Мариан хочет от него, и идет у нее на поводу, проникая в нее пальцами. Мариан дышит отрывисто и прикрывает глаза. Сэру Гвейну нравится наблюдать, как она трепещет в его руках. Потом Гвейн поднимает Мариан под себя и снова входит в нее. На этот раз плавно, без малейшего намека на животную грубость. Мариан снова целует его, ласкает руками спину, сжимает манящую упругость, что находится ниже. Каждой клеточкой своего тела она отзывается на каждое прикосновение Гвейна, любовники буквально растворяются друг в друге. Мариан значит для сэра Гвейна так много, что вряд ли он сумеет подобрать слова, чтобы рассказать ей об этом. Жаль, что Гвейн понимает это слишком поздно... Эта ночь станет для Мариан последней. Грязная, слабо освещенная темница, любезно предоставленная ей стражниками Камелота, станет для нее последним пристанищем. Времена Великой Чистки остались далеко позади, но, людей, наделенных магической силой, виновных и невиновных, преследуют и убивают и по сей день. Ничего не предвещало беды, даже связь Мариан с сэром Гвейном — рыцарем Камелота, который, разумеется, ничего не знал об ее магических способностях. Он считал ее милейшим созданием с редким проблеском распутной девки, в которую она превращалась, оказавшись вместе с ним в койке. К слову, Мариан милейшее создание и есть. Свою магическую силу она всегда использовала во имя добра и никогда не обращалась к ней, руководствуясь дурными намерениями. Увы, магам в Камелоте не верят. В Камелоте магов ждет лишь верная погибель, если повезет, путем обезглавливания, а не сожжения заживо. Мариан со звуком выпускает воздух из легких, закрывает глаза и трет пальцами виски. Кто бы знал, как ей страшно … и совсем не хочется умирать. Сильной быть сложно. Особенно, когда знаешь наверняка, что тебя ждет костер или же плаха. Мариан маниакально покусывает внутреннюю сторону щеки, силясь не заплакать. Не привыкла она лить слезы, хотя … может, это тот самый момент, когда стоит начать? Мариан смотрит прямо перед собой, позволяя воображению недетские шалости: ее привязывают к столбу, палач подносит горящий факел к хворосту, и мгновение спустя древесные ветки вспыхивают одна за другой, огонь все ближе и ближе, почти любовно касается ног Мариан, и она кричит, кричит пронзительно громко и совершенно напрасно. Слезы по щекам. Как бы горько Мариан ни плакала, это не поможет потушить пламя, в котором ей, возможно, предстоит сгореть. Лить слезы напрасно, кричать напрасно … надлежит смириться. Мариан смахивает слезы со щек, а потом слышит, как ее зовут по имени. — Гвейн, — отзывается она в ответ, молниеносно подлетая к решетке в лёгком недоумение. Его не пугает, не отталкивает ее предрасположенность к магии? Рыцарь тут же оказывается рядом. Накрывает рукой ледяные пальцы Мариан, которые с силой вцепились в стальные прутья, и смотрит ей прямо в глаза. Плакала. Сэр Гвейн никогда не видел ее слез и хочет сделать все для того, чтобы Мариан не пришлось больше их проливать. Но он не может. Не может спасти, помочь. Он не может сделать ничего. Как никогда Гвейн бессилен, и он ненавидит себя за это. В этот самый момент сэр Гвейн понимает, что испытывает к Мариан настолько сильные чувства, что вряд ли он сможет подобрать слова, чтобы выразить их в полной мере. И совсем неважно, что она маг. Этот факт оказался шокирующим, а потом не имеющим абсолютно никакого значения. Мариан достаточно посмотреть в до дрожи любимые глаза, чтобы понять, что в костре или же на плахе оборвется не только ее жизнь. — Мне жаль, — говорит она едва слышно. Жаль, что подпустила так близко, позволила себе любить, а сэру Гвейну влюбиться. Жаль, что не оборвала все раньше. Жаль, что все закончиться именно так, а не счастливо, как в сказках. По осколкам разбитого сердца. Гвейн сможет собрать себя по частям, когда принадлежащее ему сердце перестанет биться? Мариан не уверена, что ответом на этот вопрос является однозначное «да». Она не может допустить, чтобы жизнь Гвейна пошла под откос. — Я… Мариан целует сэра Гвейна прежде, чем он успевает сказать то, что, несомненно, заставит ее рыдать, причиняя тем самым ему еще большую боль. Потом Мариан произносит слова на непонятном Гвейну языке и последним, что он видит перед тем, как потерять сознание, становятся ее карие глаза, объятые огнем. Заклинанием забвения Мариан владеет в совершенстве. Утром сэр Персиваль с трудом расталкивает друга и заставляет его подняться с кровати. — Нам не обязательно присутствовать на казни, — стонет сэр Гвейн, мучаясь адской головной болью. — Поедем на охоту, — не терпящим возражений тоном отзывается сэр Персиваль в ответ. Гвейн накрывает лицо подушкой, а Персиваль крепко стискивает зубы. Тяжело. Отчасти больно. Да помогут ему Боги унести в могилу тайну, которой Мариан дала жизнь прошлой ночью. Персиваль стал невольным свидетелем этого, и он пообещал ей молчать. Так будет легче, проще. Легче и проще Гвейну. — Мага приговорили к сожжению, — спустя четверть часа говорит сэр Леон, седлая своего коня. Мариан приговорили к сожжению. Персиваль со звуком сглатывает и переводит нервный взгляд на Гвейна. — Жаль девочку, — жмет он плечами, кажется, совсем равнодушно. — Молодая совсем. — Да, — кивает Леон, а сэр Персиваль не находит, что сказать. Тяжело. Больно. Древесные ветки вспыхивают одна за другой. Огонь исполняет дикий танец. Секунда. Вторая. Третья. Пламя почти любовно касается тонкой кожи. Мариан кричит. Абсолютно напрасно. Как бы пронзительно громко она не кричала, Гвейн ее не спасет.