До встречи в саванне

      Самые яркие воспоминания человек обычно связывает с первым разом. Первый поцелуй, первая поездка на машине, первая победа на спортивных соревнованиях, первый ребёнок. Разумеется, если речь идёт о каком-нибудь страховом агенте из Омахи с годовым окладом в пятьдесят штук, играющим в гольф по субботам и не выезжавшем за пределы родной Небраски.       Для Хантера же таким воспоминанием была первая охота.       Он родился в Миннесоте, но детство и раннюю юность провёл в Африке. Его родители, Абрахам и Дарла Квотермейн, склонные к авантюрам двадцатилетние потомки хиппи, буквально бредили помощью темнокожим детишкам, поэтому, стоило их собственному чаду чуть подрасти, вступили в Корпус Мира и махнули на чёрный континент.       Это была воистину земля контрастов — край, где растущие города соседствовали с усыхающими деревушками, закутанные в многослойные одежды бедуины — с обнажёнными племенами нуба, а верховное божество Ньянкупонг — с христианским Творцом, привезённым из-за океана. Многоликий мир голодной смерти и счастливой, хоть и по-своему, жизни скрепляла в единое целое лишь дикая, необузданная природа, отступающая под натиском промышленного прогресса.       Переезжая с места на место минимум раз в полгода, Хантер рос, как трава кикую на бескрайних просторах саванны, — сильным, выносливым, но никому особенно не нужным. Чужие дети отняли всё внимание и любовь родителей, принадлежавшие ему по праву рождения. Возможно, поэтому сам он альтруизмом не отличался и почти не плакал, когда они погибли от малярии, борясь с эпидемией в крошечном, отрезанном от цивилизации селении Ганы.       На похоронах, среди толпы, собравшейся почтить память «славного Эйба» и «милой Дарлы», было от силы десять белых человек: их коллеги из Корпуса, сам Хантер и его дядя по отцовской линии.       Старк Квотермейн жил в Нигерии почти четверть века, но связь с братом не поддерживал, да и отец отзывался о нём не особенно лестно. Поэтому для Хантера стало неожиданностью, когда тот позвал его к себе.       — Тебе пятнадцать — перекантуешься у меня три года, а там решай сам. Можешь махнуть обратно в Штаты, можешь остаться здесь, — сообщил Старк, заворачивая табак в самокрутку и прикуривая. — Детей я заводить не собираюсь, да и поздно уже, так что, глядишь, продолжишь моё дело.       Хантер выхватил у него сигарету и, не получив возражений, затянулся.       — А кем ты работаешь?       — Вожу богатеньких европейцев на сафари, — усмехнулся Старк.       — Типа гида?       — Не, на настоящее сафари — с карабинами, штуцерами, иногда с собаками. Тебе такое не по душе?       Хантер пожал плечами. Он пока не определился, чего хочет от жизни и что ему нравится. В школе особыми достижениями он не блистал, да и о каких достижениях может идти речь, если половина «учреждений», где ты обучался, походили скорее на халупу Робинзона без света, доски и с тремя учебниками на весь класс?       — Охота так охота, — кривясь от горечи дешёвого курева, решил Хантер.       Впрочем, решил — это громко сказано. Скорее просто отдался течению — авось куда-нибудь вынесет.       — Сэр, могу я узнать, куда вы направляетесь? — окликнула его белокурая девушка из-за стойки ресепшена.       — Триста сорок пятый, вас должны были предупредить, — вежливо улыбнулся Хантер и, дождавшись, пока она сверится со своими пометками, направился к лифтам.       В просторной, отделанной деревом кабине играл лаунж с нотками калимбы. Дизайнеры постарались на славу, выдержав африканский стиль во всём — не хватало только бушмена в набедренной повязке, с ожерельем из скорлупы страусиных яиц в качестве лифтёра. И название у отеля под стать.       Впрочем, внезапно налетевшие воспоминания с этим никак не были связаны.        Просто сегодня Хантер наконец пришёл за ним.       Анмар Эсса тоже был охотником за головами, и за жалкие шесть месяцев пребывания в Чикаго успел собрать вокруг себя дохрена недоброжелателей и слухов. Одни считали его бывшим офицером из Сирии, другие — беглым заключённым из Ливана, третьи — чуть ли не внучатым племянником эмиратского шейха, впавшим в немилость влиятельного родственника. Боссы же нервничали из-за того, что он брал заказы у всех подряд, не вникая ни в отношения, ни в расстановку сил местных группировок.       — Ты должен вывести его из игры, — приказал на днях Хантеру Лакки Ди. — Работает он первоклассно, но уж больно непредсказуемый. У нас намечается большая сделка с Западным картелем — не хотелось бы, чтобы этот выскочка подложил мину в самый неподходящий момент. Проследи за ним и помни хорошенько. В крайнем случае — убери совсем.       Хантер только кивнул. На самом деле ему не нужны были указания. Он и так следил за Эссой уже два месяца, с момента их встречи в «Конферансье» — небольшом ресторанчике даунтауна, считавшемся нейтральной территорией, где можно обсудить серьёзные дела без больших пушек.       Хантер пропускал второй стаканчик, вполуха слушая болтовню подружки-однодневки, когда в зал зашёл Эсса. Вроде бы ничего необычного — высокий брюнет в серой рубашке и брюках приветливо поздоровался с хостес и направился к столику в углу. Но Хантер сразу почувствовал в нём своего. Рыбак рыбака, как говорится.       Есть такие люди, которые, пройдя через плотно забитое помещение, не заденут никого плечом, не столкнут ни одного бокала, даже тень ни на кого не уронят — в общем, останутся вроде бы незамеченным. Но при этом каждый присутствующий ощутит их появление нутром, на уровне дрогнувших поджилок и участившегося пульса.       Эсса пересёк зал от края до края, и никто не повернул в его сторону головы. Разномастные компании дилеров, сутенёров, вышибал — все чинно продолжали набивать желудки, как стадо бизонов на выпасе, но Хантер готов был побиться об заклад, что как минимум у половины из них кусок пошёл не в то горло.       Жвачные и всеядные, они унюхали настоящего хищника.       Эсса подсел к Алфи Даймонту, правой руке Папы Квинси, и пока они неспешно что-то обсуждали, Хантер внимательно изучал черты новоприбывшего. Смоляные волосы, брови вразлёт, аккуратная горбинка на носу, но для чистокровного араба слишком светлая кожа и глаза — значит, метис. Жесты скупые и какие-то ленивые, особенно на фоне собеседника, активно машущего руками и звякающего вилкой по тарелке. Говорит негромко, притом сразу заметно — специально: стоило ему приоткрыть рот, и головорез Квинси замолкал, наклоняясь в его сторону и вслушиваясь в каждое слово.       Внезапно разговор перешёл на повышенные тона. Вернее, монолог — в одностороннем порядке. Алфи вспылил и, хлопнув по столешнице, смачно выругался, а Эсса сделал первое и единственное за вечер резкое движение. Сохраняя абсолютное спокойствие, он положил руки на стол — словно просто хотел опереться на них, чтобы встать. Может, так оно и было, но Алфи оценил ситуацию по-своему. Вздрогнув, он отпрянул, словно ему дуло пистолета ко лбу приставили, и чуть не завалился вместе со стулом назад.       Зал всколыхнули недовольные шепотки: в «Конферансье» было не принято устраивать сцен. Глядя, как нарушитель спокойствия поднимается, неловко принимая помощь подоспевших официантов и отирая со лба пот, Хантер не удержался от смешка. Но тут же поперхнулся им, поймав на себе пристальный взгляд.       Издалека глаза Эссы казались жёлтыми, и впервые за много лет он вновь почувствовал запах саванны. Мили пыльных шоссе, десятичасовой перелёт, синее плато океана — отмотались, как бобина старого кинопроектора, назад, ровно до того кадра, где пятнадцатилетний Хантер прильнул к своей первой винтовке, лёжа в зарослях слоновой травы под остывающим нигерийским солнцем.       Дорога заняла больше времени, чем планировалось: старенький джип на полпути заглох, и Старк полтора часа с матами препарировал внутренности его капота. В долину, расходившуюся от устья реки Оян, они приехали ближе к закату, но импалы ещё выпасались, не торопясь отходить ко сну. С гребня пологого холма мелкое стадо, кучковавшееся у водопоя, просматривалось как на ладони.       Хантер на удивление быстро привык к ощущению оружия в руках. Надёжно упираешь приклад в плечо, одной ладонью мягко придерживаешь цевьё, другой крепко сжимаешь рукоять удержания — вот и вся наука.       — Верно, — шёпотом похвалил лежавший рядом Старк. — Теперь нужно прицелиться. Дыши спокойно, но не глубоко. Так. Используй тот глаз, которым лучше видишь. И не концентрируйся на самой мишени, она должна быть как бы на втором плане, немного размытой. Всё внимание — на мушку.       Следуя инструкциям, Хантер водил це́ликом от одного коричневого бока антилопы к другому. Крупный самец с закрученными винтом рогами, молодая тонконогая самка, стайка молодняка, заботливо окружённая старшими сородичами…       В долину ворвался харматан — ветер, несущий зной Сахары к Гвинейскому заливу, всколыхнул воздух, поднимая эфиры шерсти, сухого навоза и стоячей воды. Море злаков, только что тихое и спокойное, подёрнулось гребешками, расходясь в стороны. Уловив в одной из образовавшихся прорех лоскут чужеродного цвета, Хантер мгновенно перенёс на него мушку.       Сквозь нетоптаные заросли травы, по подветренной стороне примерно в ста ярдах от них, крался леопард. То и дело замирая, он низко припадал к земле, оставляя в зоне видимости лишь пятнистую изогнутую спину, лоб и закруглённые уши.       Несмотря на долгое пребывание в Африке, Хантеру ни разу не доводилось наблюдать больших кошек в дикой природе, по крайней мере, настолько близко.       Когда порыв ветра вновь сорвал с леопарда растительный камуфляж, он вдруг остановился и, распрямившись, повернул голову — точно в направлении холма. Очевидно, Хантера со Старком выдал запах или шум, неслышный человеку, но прекрасно улавливаемый чутким ухом хищника.       Зверь был действительно красивый — совсем молодой, с мощными лапами и лоснящейся тёплыми переливами шкурой. Опушка из густых усов расходилась от его ещё по-подростковому узковатой морды белым ореолом. Хантер завороженно, дюйм за дюймом исследовал грациозное тело через видоискатель, пока не сфокусировал линзу на глазах. Типичная для рода пантер палево-жёлтая радужка, ожидаемо крошечные, съёжившиеся от яркого света зрачки, а вот взгляд — совершенно необычный.       «Это моя империя, глупый двуногий, так что убирайся в свой безопасный каменный город и живи своей безопасной жизнью, — словно бросал он с вызовом. — А может, хочешь проверить, что настигнет этих аппетитных импал быстрее — твоя пуля или мои когти?»       Внезапно Хантер почувствовал прилив адреналина. Ладони вспотели, желудок ухнул вниз, резонируя в ушах частой, тёплой пульсацией. Во рту резко пересохло. Что за на хрен? Он мельком ощупал лоб на предмет температуры: умеренно прохладный. Да и вообще — никаких признаков болезни не наблюдалось. Впрочем, даже жёлтая лихорадка вряд ли заставили бы его оторваться от окуляра, с которым он буквально сросся.       Антилопы продолжали безмятежно щипать подножный корм, топча влажный грунт и кромки берега. Старк что-то глухо бубнил на фоне — о направлении ветра, о том, что целиться нужно чуть ниже — или чуть выше? — намеченной точки, об отдаче, без учёта которой недолго и глаз себе выбить. В другой ситуации — информация весьма полезная, но сейчас для Хантера был важен только леопард и их немые переглядки.       Он всегда тяжело сходился с людьми и легко налаживал контакт с животными, но тут было нечто иное — чуточку выходящее за грань человеческого и животного. Жёлтые глаза в линзе прицела мерцали, как искры пламени, пожирающего сухую степь в сезон «дымов». Так в Западной Африке называют бабье лето — время пожаров, сходящих с плоскогорий, время линий огненных зигзагов на фоне вечернего неба, время обновления.       Хантер чуть ли не с ногтями впился в винтовку. Согретый прикосновениями металл, жёсткая трава под локтями и огонь, который, казалось, жёг его изнутри, были до чёртиков правильными. Нет свободному дрейфу и сомнениям, в задницу затаённые ребяческие обиды: мёртвые родители уже не полюбят его сильнее. Пусть всё сгорит, и в новой жизни, рождённой из пепла старой, он сам будет выбирать направление.       Нажимая на хвост спускового крючка, он наконец-то ясно осознал, чего хотел.       Он хотел Эссу. Как достойного соперника, как добычу, как ценный трофей. Возможно, он захотел бы его даже как мужчину, если бы в постели не предпочитал миниатюрных, покладистых партнёров без навыков убийцы — рядом с которыми не нужно засыпать, обнимая обрез. С Эссой же было невозможно оставаться спокойным: всё в нём, вплоть до точёных, благородных черт лица, было каким-то острым, как сталь молодого клинка, только-только вспоровшего своё первое подреберье.       Короткие выходы в свет он чередовал с долгими уходами в тень, поэтому тщательная слежка дала не так уж много. Работал Эсса исключительно ночью, использовал холодное оружие, за мокруху брался редко. Но если уже брался — проворачивал эффектно.       Хантер предпочитал «мягкую» охоту: когда нужно было кого-то убрать, делал всё чисто и аккуратно. Одна пуля — одна крошечная дырка в жизненно-важной точке. Эсса же и здесь не изменял своей хищной натуре. Агрессивный социопат наверняка оценил бы красоту брызгов крови и глубоких ран, граничивших с расчленёнкой, которые оставались после него.       Но Хантер точно знал, что подобный стиль продиктован исключительно рациональностью, пусть и несколько животной, а не желанием порисоваться.       По-настоящему ценная информация вскрылась неделей раньше. Птичка на хвосте принесла, что Эсса от раза к разу пользуется услугами салона Миледи — самой уважаемой «мамочки» города, собравшей под своим дородным крылом сеть борделей «Этуаль». Интуитивно Хантер почувствовал, что это — та самая слабая точка, идеальное место для засады. То, что Эсса не принимал конкретную сторону, сыграло против него: подкупить одну из помощниц Миледи не составило труда. Через пять минут после заказа у Хантера уже был точный адрес.       Табличка «345» в тон ручке блестела тусклым, антикварным золотом. За дверью — ни звука. Постучав, он отступил на полшага назад.       Каждая секунда затянувшегося ожидания подстёгивала фантазии о предстоящей встрече. Рука сжимала в кармане джутовую верёвку — прочную, но при этом достаточно мягкую, чтобы не нанести ощутимых травм. Серьёзно калечить он не собирался — из оружия взял только балисонг, и тот для подстраховки.       Дверь наконец распахнулась, и Хантер, не планировавший вступлений, подобрался.       — Детка, ты, наверное, дверью ошиблась.       Он не мог сказать точно, что выбило его из колеи больше: нелепость приветствия или вид Эссы, облачённого в один лишь незавязанный гостиничный халат.       — Нет, это ты ошибаешься, детка. Я по адресу, — после некоторой паузы выдал Хантер, отпуская верёвку и высовывая руку из кармана.       Момент был упущен — теперь действие переходило в плоскость импровизации.       Эсса осклабился, опираясь локтём на косяк и ещё больше демонстрируя свою наготу.       — Для хрупкой куколки-азиатки ты как-то неважно выглядишь.       — У меня был очень тяжёлый день. Видишь, даже побриться не успела. В отличие от тебя, — парировал Хантер, намекая на его гладкую грудь.       Хотелось отвесить себе хорошего пинка: за ёрничаньем он едва успел скрыть вспышку заинтересованности. Тело Эссы, видневшееся сквозь широкую прорезь распущенного халата, было словно намагниченным — взгляд сам собой тянулся к нему, переходя от открывшейся половинки соска к рельефному прессу и ниже — туда, где лоснящийся атлас кожи постепенно обрастал тёмными завитками волос.       — Надеюсь, хоть подмыться ты не забыла, — ещё шире ухмыльнулся Эсса и, развернувшись, приглашающе махнул рукой: — Заходи.       Халат развевался за ним, как плащ племенного вождя, и Хантер мысленно воздал почести непрозрачности махры: привлекательность его будущего трофея оказалась слишком яркой, и это сильно сбивало с нужного настроя.       Обстановка номера была не менее навязчивой, чем в холле и коридорах. Без спальной мебели и секции с мини-кухней она вполне могла бы подойти одной из лавок дорогих сувениров в международном аэропорте Йоханнесбурга. Со шкафа, комодов и туалетных тумбочек пялились десятки статуэток животных, по обоям расходились ветви баобабов, а над изголовьем кровати висела фигура Ошун. Весьма тонкий намёк от декораторов: йорубская богиня любви и плодородия словно благословляла постояльцев на плотские утехи.       Эсса сразу же направился к барной стойке, разделявшей номер на спальную зону и кухню.       — Выпьешь? — открыв небольшой шкафчик и зазвенев стаканами, предложил он.       — Не откажусь.       Хантер пристально следил за каждым его движением, замерев посередине комнаты.       — Дизайн здесь, конечно, дрянь, — буднично прокомментировал Эсса.       — Не любишь африканские мотивы? — хмыкнул Хантер.       — Вообще не люблю стилизаций.       — Почему же ты выбрал этот отель?       — Здесь хороший бар. — Продолжая стоять к нему спиной, Эсса помахал в воздухе початой бутылкой. — Особенно ликёр.       — Не ожидал, что у тебя такие бабские вкусы.       — Не ожидал, что у тебя такой острый язык.       — О, я полон неожиданностей.       Хантер не спеша подбирался к своей цели и отвечал, только чтобы заглушить звук собственных шагов. Складывающаяся ситуация, как и нелепый разговор, вызывала лёгкую растерянность. Почему Эсса медлит? Явно же догадывается, зачем он явился, но ведёт себя так, будто встретил старого приятеля.       — Не понимает он! — отчитывал Старк Хантера, гоня внедорожник по ухабистой грунтовке. — Знаешь, что говорят о «большой пятёрке»? Носорога добывают деньгами, слона и буйвола — ногами, льва — сердцем, а леопарда — умом. Сечёшь? Умом! — Оторвав от руля одну руку, он постучал себя по лбу. — Этот зверь башковитый, быстро учится и играет по своим правилам. Под каким углом он к нам шёл? Градусов семьдесят, считай, почти в лоб. Если бы ты пальнул — запросто мог кинуться. Скажи спасибо, что я вовремя тебя остановил.       Хантер хмуро уставился на приборную панель. За что спасибо-то говорить?       Он уже прицелился в выбранную импалу и наверняка успел бы раньше леопарда, если бы старый хрен не запаниковал. Беда в том, что намеченное животное находилось слишком близко к его пятнистому сопернику. Старк решил, что цель Хантера — именно леопард, поэтому не раздумывая схватил его за шкирку и поволок с холма, не забывая материться и отвешивать оплеухи.       А теперь ещё принялся читать нотации.       Хантер был готов броситься на своего горе-наставника, трясти за плечи и бить по щекам. Он безо всяких экскурсов знал, как умны и опасны леопарды.       Не желая больше ждать и тем более играть по чужим правилам, он метнулся к притихшему Эссе. Верёвка, перекочевавшая в руки, уже была готова затянуться петлёй на открытом горле жертвы, как вдруг на его висок обрушился тяжёлый удар. Голову расколола адская боль, в стороны полетели осколки.       — Твою мать, — выругался Хантер, пытаясь сфокусировать зрение и чувствуя, как по лицу побежали влажные струйки.       Кровь вперемешку с травяным ликёром — понял он, на автомате облизнув губы. Сукин сын размозжил об его черепушку стакан!       Не давая ему передышки, Эсса занёс кулак, метя в челюсть, но Хантер успел отразить атаку — перехватив запястье противника, резко дёрнул вниз, впечатывая его животом в колено. Эсса согнулся, закашлявшись: удар вышел точный, выбивающий дух.       Однако для победы этого было маловато. Секунда — и Хантера подхватили под бёдра, наваливаясь всем весом. Несмотря на внешнюю легкокостность, Эсса правильно рассчитал опорную точку, без видимых усилий опрокинув его на спину и надавив на кадык предплечьем. Дышать стало трудно — теперь настала очередь Хантера судорожно откашливаться, пытаясь вобрать побольше воздуха.       — Надо же, какая честь. За мной послали лучшую легавую стаи,— иронично протянул Эсса, заглядывая в его покрасневшие от недостачи кислорода глаза. — Или ты сам пришёл? Хороший пёсик. Ну давай, полай.       Хантер в ответ зарычал, сгребая его шею в локтевой захват. Давление на кадык ослабло — Эсса задёргался, силясь выскользнуть из живой удавки. Пользуясь случаем, Хантер завалил его набок, оказавшись сверху.       — Сперва ты помяукаешь, — передразнил он, зажимая пытающееся скинуть его тело. — Котёнок.       Видимо, последнее слово особенно взбесило Эссу — его лицо, до этого безмятежное и надменное, несмотря на проигрышное положение, исказилось бешенством. И это стало его стратегическим просчётом: ярость — не лучший союзник в любой битве. Валяя Хантера по полу и нанося сокрушительные, но беспорядочные удары, Эсса быстро выдыхался. Оставалось только терпеть и ждать, блокируя самые опасные выпады.       Неожиданно на глаза попалась верёвка, всё ещё лежавшая у бара, и в голове созрела идея получше. Уйдя от крутого хука слева, Хантер стремительно двинулся в её сторону, с кувырка подхватывая джутовые кольца и наматывая их на руку. Пока он совершал эти манипуляции, Эсса тоже не дремал, вскочив на барную стойку и занимая выгодную позицию.       — Пёсик решил вернуться за своим поводком? — занося ногу, бросил он.       Под атаку вновь попал висок. Разница была в том, что Хантер, пусть и на уровне рефлексов, подготовился к ней. Голову сильно мотнуло в сторону, но у него получилось схватить противника за лодыжку.       Падение Эссы было неловким и опасным — только в последний момент Хантер успел подставить ладонь, частично смягчая встречу его затылка с острым углом столешницы. Странно, но это тоже произошло на уровне рефлексов. Несмотря на бурлящий в крови адреналин и боевой раж, калечить и тем более убивать по-прежнему не хотелось.       Запястье и пальцы глодала тупая боль, но мешкать было нельзя. Натиск дезориентированного Эссы ослаб, позволяя осуществить задуманное. Отбивая скользящие удары, Хантер играл верёвкой, исподволь формируя вокруг его шеи и рук петли, как паук, окутывающий ловчей сетью рвущееся насекомое. Это была одна из его особых техник, смешанная из сибари, искусства связывания, и айкидо, использующего энергию противника против него самого.       Последнее кольцо легло особенно немягко — Эсса зашипел, поводя плечом и вытягивая длинную шею. Подцепив верёвку, Хантер притянул его к себе, хватая за волосы и откидывая назад голову:       — Это не поводок. Это шлейка — для непослушного, шкодливого кота.       Бессильный гнев, отразившийся на лице его трофея, однозначно стоил пары десятков кровоподтёков, разбитого виска и опухших пальцев. Хантер придирчиво оглядел плоды своих трудов: вязь узлов вышла ассиметрично-небрежной, но основную функцию выполняла — заключала в надёжные путы плечевой пояс, значительно снижая подвижность.       Теперь, когда Эсса стоял вплотную, стало заметно, что он ниже ростом. Совсем чуть-чуть, на пару дюймов, однако и эта, казалось бы, незначительная разница, добавляла чувству победы приятного веса.       Добавляла, но не делала полным.       Что-то пошло не так. Жар, распаляемый борьбой и остывающий с победой, никуда не делся, даже наоборот — стал ещё сильнее.       Глубоко вдохнув, Хантер обвёл взглядом номер. Наверное, Хиросима в сорок пятом, и та выглядела лучше. На сбитом ковре вповалку лежали деревянные тельца статуэток — бездумные взгляды жирафов, слонов и павианов сейчас казались чуть осуждающими. Хрупким предметам повезло ещё меньше: большинство из них превратились в осколки, утопающие в складках сбитого ковра. Даже мебель пострадала, особенно тот стул, которым совсем недавно Эсса огрел его спину.       Как ни странно, царивший вокруг хаос куда больше напоминал настоящую Африку, где до сих пор властвовал древний, нецивилизованный принцип «выживает сильнейший». Или дело было в капельках пота, скатывавшихся по груди Эссы — казалось, они вот-вот зашипят, как вода на гладком камне, опалённом экваториальным солнцем.       Попытки успокоиться прервал тихий смех.       — А кобелёк-то, похоже, давно не трахался.       Хантер скосил взгляд вниз, и без того прекрасно зная, что у него стояк, притом весьма заметный.       Слова Эссы неожиданно разозлили. Он до последнего был уверен, что не воспримет добычу как объект сексуальной тяги, что охватившее его возбуждение — не более чем естественный спутник боя. Тестостерон — гормон многогранный, и обычно скопившееся напряжение легко снималось парой постельных раундов с хорошенькой девочкой, иногда — мальчиком. Но сейчас этого казалось слишком мало. Всё равно что выпить сладкую газировку вместо чистой воды, когда тебя мучает жажда.       Хантер швырнул Эссу на кровать. Не из романтического порыва — просто она единственная уцелела после их схватки. Пышногрудая Ошун возвышалась над ней, как раскидистая сенегальская акация, принимающая под свою тень путников, измученных полуденным зноем. Слизнув бисеринки влаги, выступившие над верхней губой от жары, она широко раздвинула ноги, развратно прошептав:       — Ну давай, засади мне.       Сглотнув, Хантер несколько раз усиленно моргнул — нет, не показалось: Эсса действительно сказал это, лёжа перед ним с разведёнными в стороны коленями, открывающими стояк не меньше, чем у него.       Сознание будто раздвоилось: одна его часть не могла оторваться от зрелища налившегося члена, увенчанного коричневато-розовой, влажно поблёскивающей головкой, а другая — от затуманенных карих глаз, обрамлённых густыми ресницами. Картинки накладывались одна на другую, как накладываются прорези целика и мушки винтовки, предвосхищая вектор выстрела. Застыв на невидимой линии, проведённой между ними, Хантер впервые почувствовал себя не стрелком, а всего лишь пулей — оболочкой из свинца с мельхиоровым сердечником, рабски подчинённой спуску курка.       Он забрался на кровать, на коленях подползая ближе к Эссе и попутно высвобождая распирающий ширинку член. Чувствительную кожу обдало холодком, и по телу побежали нетерпеливые мурашки. Мужчина, по которому два месяца выла его лимбическая система, затыкаемая логичным разумом, лежал перед ним, как пойманный капканом зверь — приняв уязвимую позу вместе со своим поражением.       Хотелось вставить ему прямо сейчас, и плевать как — хоть насухую. Но рефлекторная дуга, закреплённая за идеей «не покалечить», пробилась даже сквозь марево накачанного дофамином мозга. Хантер бегло обшарил глазами прикроватные тумбочки — безрезультатно. Даже если там и было что-то геле- или кремоподобное, оно кануло в Лету во время их оживлённой «прелюдии».       — А ведь я могу и передумать, — вздохнул Эсса, закидывая ногу на ногу и принимая скучающий вид. — Или ты просто не знаешь, как это делается? Могу научить, только придётся поменяться местами.       — Заткнись, — осадил его Хантер, превозмогая вновь накатившее раздражение. — Участь твоей задницы в твоих же интересах. Что не́ в твоих интересах, так это ставить условия. Ты немного не в том положении.       — Бедный, неопытный, неразвязанный кобелёк, — игнорируя его, продолжил Эсса, покачивая из стороны в сторону пяткой. — И хочется, и боязно. Ты и работаешь так же? Долго целишься, ходишь кругами, думаешь о кантовской морали. Теперь понятно, почему твои клиенты всегда такие чистенькие: они просто не выносят твоего занудства и стреляются са…       Он поперхнулся на полуслове: не дослушав, Хантер схватил его за член, крепко сжимая.       Массируя от основания к верху, он в несколько движений дошёл до шейки головки и сдавил её двумя пальцами — края уретры чуть разошлись, выпуская обильную порцию смазки. Эсса, проглотив рвущийся наружу стон, попытался встать, но одним бесцеремонным толчком был отправлен обратно на подушки.       — Скучно тебе, значит, спесивая дрянь? — собирая набежавшие капли, процедил Хантер. — Что-то не похоже: у тебя тут целый водопад Виктория.       Он рывками раздвинул скрещенные ноги Эссы — одну подхватил под колено, сгибая, а другую по-лягушачьи вывернув, придавил к матрацу. От возбуждения рот то и дело переполнялся слюной, и собрать смачный плевок не составило труда. Смешав его в ладони с выжатым предсеменем, Хантер дотронулся до ложбинки между упругих ягодиц Эссы.       Тонкая кожа, испещрённая бархатными складочками, дразнила, как первый глоток содаби, заставляя хотеть ещё и ещё — потирать, смачивая импровизированным гелем, кольцо ануса, ощущать, как оно поддаётся, пропуская в горячий, пульсирующий проход, и, преодолевая сопротивление, расширять узкие стенки. Секс с мужчиной для Эссы был явно не в новинку — и настолько же явно ему нечасто приходилось занимать в нём пассивную роль. Возможно, вообще ни разу. Это было заметно по тому, как плохо он умел расслабляться. Впрочем, Хантер тоже не особенно осторожничал — разрабатывал аккуратно, но напористо.       — Сука, — тяжело дыша, выдавил Эсса. — Ещё лобызаться полезь. Я тебе что, шестнадцатилетняя девственница из школы, мать её, святой Марии?       — Сначала кобель, теперь сука, — ответил Хантер, пропустив мимо ушей большую часть его нападки и убирая пальцы. — Определись уже.       Края освобождённого ануса чуть покраснели, спазмируя и выдавая дискомфорт своего хозяина. В другой ситуации Хантер не преминул бы поиграть с этой зарвавшейся стервозой по всем правилам — долго, с издевательской оттяжкой, пока с циничных губ не сорвутся последние капли яда, уступая место жалким, скулящим просьбам. Но сосущая ложечка и скрученные мышцы живота напоминали о другом, куда более сильном желании.       Подхватив вторую ногу Эссы, Хантер вломился в него. Член нещадно сдавило — наспех разработанные стенки расступались неохотно. В какой-то момент показалось, что ничего вообще не получится, но он настойчиво продолжал проталкиваться дальше. Эсса отвернулся, пряча лицо в подушках — его напряжение выдавали лишь подрагивающие колени и поверхностное, надсадное дыхание. Интересно, как глубоко и сильно надо ему задвинуть, чтобы добиться стонов или хотя бы шипения?       — Господин Квотермейн.       Стук в дверь прогремел, как мощный взрыв в ночи. От неожиданности мозг даже пририсовал ему неестественное для такого небольшого помещения эхо. Хантер весь обратился в слух, сидя в неловкой позе и внимая каждому шороху, доносившемуся из коридора.       — Господин, Квотермейн, — повторно раздалось оттуда.       Эсса отмер и, выгнувшись, засучил ногами, пытаясь соскочить.       — Ты охуел? — возмущённо прошептал он одними губами, когда Хантер не дал ему этого сделать. — Вытащи сейчас же.       — Господин Квотермейн, сэр, — продолжал гнуть своё пришелец, — у вас всё в порядке?       Судя по всему, это был консьерж, посланный недовольными постояльцами в ответ на учинённый ими шум. Предсказуемо, но всё равно досадно. С другой стороны, неожиданный раздражитель вскрыл кокон закостенелой надменности Эссы, не дав ему окончательно спрятаться и выпустив наружу тонкую струйку новых эмоций. Хмурый изгиб соболиных бровей делал его взгляд ещё более уязвлённым.       — Всё хорошо, — отозвался как можно спокойнее Хантер, принимаясь двигаться. — Что-то не так?       — Гости жаловались на шум, — подтверждая его догадку, объяснил консьерж.       — А, это, наверное, телевизор. Я люблю, чтоб погромче было.       Последние слова несли специальный подтекст, адресованный Эссе — скользя взад-перёд по смятой простыне, тот силился не издать ни звука, прикрывая рот связанными руками. Его стоящий торчком член соблазнительно покачиваясь в воздухе в такт размашистым толчкам Хантера.       — И всё же, пожалуйста, впредь убавляйте звук, — ответил голос из-за двери.       Хантер натужно выдохнул, поднимая бёдра Эссы выше, для пробы сменяя угол. Оказалось, удачно: тот нещадно закусил кулак и, вместо того чтобы безвольно подставляться, подался навстречу.       Хантер даже во сне не мог представить, что когда-нибудь увидит его таким. Что неприступный, самоуверенный, всегда в идеально отутюженных сорочках Анмар Эсса будет сам насаживаться на него, вздрагивая и стыдливо жмурясь, как альфа-самец, впервые получивший блядский кайф. Казалось, ещё чуть-чуть, и он сорвётся — вскинет голову и, извиваясь, заорёт так, что даже докучливый сотрудник отеля покраснеет в своём коридоре. Однако упрямства ему было не занимать, и единственным отчётливо слышным звуком оставался мерный скрип кровати.       — Благодарю, — напомнил о своём существовании консьерж.       Догадавшись, видимо, что происходит в номере, он смущённо пожелал доброй ночи и удалился.       Как только глухая чеканка шагов стихла за невидимым поворотом, Эсса наконец отнял ото рта истерзанную руку: на костяшках отчётливо виднелись отпечатки зубов и потёки слюны. Хантер приостановился, охваченный предвкушением — наконец-то он услышит долгожданные стоны.       — Хули ты теперь-то тормозишь, ублюдок? Батарейка сдохла? Или у тебя режим ёбаря-террориста включается только на публику?       Любой, кто решился бы на подобные высказывания в его адрес, уже давно остался бы минимум без десятка зубов. Но из красивых губ Эссы даже оскорбления звучали по-другому: вместо того чтобы задевать, они будоражили, приятно щекоча эго.       Хантер усмехнулся краешком рта:       — Ты, случайно, диссоциативным расстройством личности не страдаешь? То сам себя предлагаешь, как шлюха, то орёшь «вытащи». Похоже, от бабы в тебе не только вкусы к алкоголю.       — Спокойно! — урезонил он взвившегося от негодования Эссу.       Применять захват шеи ногами, когда в твою задницу засажен чей-то член — не самая лучшая идея.       Хантер понял, что больше не злится. Да, он бы с удовольствием отымел Эссу и таким —сопротивляющимся, расхристанным, со стрелками ресниц, мокрыми от непроизвольных, скупых слёз. Возможно, у них бы даже получилось мирно разбежаться: одному — торжествовать, а другому — лелеять планы мести. Если бы Эсса не открыл дверь практически в чём мать родила, если бы вместо джутовой верёвки у него в кармане была нейлоновая струна, если бы в этот номер поселили богиню поскромнее — возможно. Но без всех этих «если бы» оставался лишь реализованный сценарий, в котором Хантеру уже не хватало ни физической победы, ни морального превосходства. Просто сломать и повесить над каминной полкой такой трофей, как Эсса, было бы верхом пошлости.       Однако любые другие варианты отсекало то, что он упорно продолжал нарываться на грубость.       — Ты только так можешь лечь под мужика? — вдруг осенило Хантера. — Обставив всё как полуизнасилование, типа еби уже, раз скрутил — и по домам?       Повисла долгая, тяжёлая пауза — из разряда тех, которыми отвечают на неудобные вопросы. И хотя на лице Эссы не дрогнул ни один мускул, чутьё подсказывало, что прицельный залп попал в яблочко. Тонкая трещина в его защитном коконе стала ещё шире, обнажая ранимую плоть. Хантер еле удержался, чтобы не потянуть носом исходящий от неё запах растерянности.       Выйдя из настороженно прищурившегося Эссы, он рывками освободился от одежды, сковывающей движения. Балисонг, полетевший вслед за тряпками, гулко стукнулся об пол, словно предупреждая — а вот это не самый рациональный ход.       Казалось, даже мать-Ошун, пересмотревшая в своей маленькой студии лже-саванны сотни бесплатных порно-роликов, оживилась. Да-да-да — зачастила она бьющимся в горле пульсом. Чувствуешь — эту толстую нить от основания черепа и до самого копчика, там, где у вас когда-то был хвост? Чувствуешь, как она дрожит и натягивается? Даже у свирепого хищника притупляются клыки, когда наступает брачный сезон, уж поверь, я об этом всё знаю. Но и в этот, особенно в этот, период уязвимости он подпустит к себе далеко не каждого, понимаешь?       Хантер повёл плечами, кивая. Теперь — понимает.       — А ты не дурак, — ответил успокоившийся и подобревший Старк.       До города оставалось не больше получаса. Хантер, чтобы не нарываться на конфликт, покорно соглашался с каждым его словом, хоть и не понимал до сих пор, зачем было поднимать такой шум.       В открытые окна лилась ночная прохлада. Тусклый свет восходящей луны баюкал тёмную равнину, населяя её белёсыми призраками. Клонило в сон, но он упорно держался: эмоциональный всплеск миновал, и подробные объяснения Старка уже не казались такими докучливыми.       — Леопарды одиночки, как и большинство крупных кошек. С двух лет отвоёвывают себе охотничьи угодья до двадцати квадратных миль. И охраняют, как пуританский папаша-священник — честь незамужней дочурки. — Старк хохотнул, довольный собственной шуткой. — Пока на горизонте не появляется подходящий самец или самочка. Вот тут начинаются такие игрища, что нам и снилось — пять-шесть дней без передыху. Удовольствие, конечно, так себе, особенно для того, кто оказывается снизу.       — Для самки, в смысле, — уточнил Хантер, зевая.       — Не всегда, — покачал головой Старк и, заметив, как недоверчиво приподнялась его бровь, добавил: — Я тоже не верил, пока не увидел своими глазами. Правда, между самцами это больше похоже на драку за главенство. Но даже если один уступает, не факт, что второй получит своё. Только если правильно поухаживает.       — А если нет? — непонятно зачем спросил Хантер.       — Как повезёт. Может и просто огрести, а может и без половины кишок остаться.       Эсса лихорадочно завертел головой, когда он опустился на кровать, ложась сзади и притягивая его к себе. Халат ограничивал прямой контакт между их телами — но это уже мелочи. Ощущения того, как ходит ходуном чужая клеть рёбер, как беззащитно подставляется под зубы чужой затылок, словно напрашиваясь на метку, пока было вполне достаточно.       — Что ты... — начал Эсса, но Хантер зажал ему рот.       Он действовал по наитию, отдавшись инстинктам. Аккуратно прихватил за напряжённую шею, огладил мышцы бедра, словно невзначай отгибая и пристраивая его в удобную для садки позу. Вошёл ме-едленно, дюйм за дюймом, так, как нужно было с самого начала. Получилось гораздо легче, чем в первый раз.       — Тш-ш, — жарко прошептал Хантер, давя мычание Эссы ладонью. — Не волнуйся, никто кроме меня и этой похотливой сучки наверху не увидит, так что можешь расслабиться. Котёнок.       Второй прицельный залп — и снова в точку. Краешек сознания укололо ревностью: у Эссы явно был пунктик насчёт этого слова, а значит, здесь скрывалась какая-то своя, отдельная история. Он весь разом обмяк, и влажная плоть внутри него жадно потянула Хантера на себя — хотя, казалось бы, куда дальше.       — Да, вот так, умница, — не узнавая собственного голоса, пробормотал Хантер, закатывая глаза.       Разомлевший Эсса трахался по-другому — более отзывчиво и куда более самозабвенно. Выгибаясь, тёрся спиной о его грудь, вжимался задницей в пах, ластился щекой об ладонь, точь-в-точь как опьянённый гоном зверь. Он не просто уступал перед грубой силой, а признавал Хантера достойным ответной нежности.       Эта мысль вполне могла оказаться самообманом, но была настолько отупляюще-сладкой, что Хантер был не против обмануться ей — пусть и на короткое время, в тесных границах отельной постели.       Выдерживать томный, неторопливый ритм становилось всё труднее, а когда Эсса принялся пожёвывать кончики его пальцев, низко урча, у него и вовсе сорвало крышу. Как вообще подобные звуки может издавать человек, оставалось непонятно. Но, чёрт возьми, они были куда сексуальнее любых стонов. Движения Хантера стали резче, нетерпеливее. Марево перед глазами размывало окружающие предметы, отодвигая мир в зону боке́. В фокусе оставались лишь мелкие детали — как поджимаются пальцы на ноге Эссы, вздёрнутой кверху, как яйца Хантера со звонкими шлепками врезаются в его ягодицы, а в воздухе па́рит чем-то до одури мускусным и тяжёлым.       Внутренности Эссы судорожно запульсировали — потянувшись к члену, он принялся сбивчиво надрачивать, чтобы довести себя до разрядки. Крайняя плоть влажно тёрлась об его кулак, и мошонка наверняка плотно поджалась, готовая извергнуться, доставив наконец облегчение.       — Нет, — отрезал Хантер, дёрнув за край верёвки и возвращая его руки обратно. — Сегодня ты кончишь без этого, котёнок.       Эсса только что-то недовольно промычал — кажется, он вообще мало что соображал.       Может, проще таки пустить всё на самотёк: позволить ему привычно приласкать себя, испытав немного непривычное удовольствие? Хантер ведь так и так получит своё... Нет, учитывая, как далеко они зашли, одним «немного» Эсса не отделается. Самые яркие впечатления обычно связаны с первыми разами, и анальный оргазм тому не исключение. Где бы они ни оказались завтра, или через месяц, или через десять лет, память об этом останется на его подкорке нестираемым клеймом.       Откатившись на спину, Хантер практически положил его на себя, ввинчиваясь как можно глубже и шумно дыша ему в затылок. Пелена перед глазами собиралась пучками света, в ушах тоненько пищало. Остаточные мелкие детали, чёткие всего несколько минут назад, тоже исчезли, ушли в измерение неважного, притупляя все органы чувств, кроме осязания. Оно протягивалось жгутом вдоль спины, отсчитывая позвонки, прямо как толстая нить, о которой ему тайно поведала мать-Ошун. Где заканчивалась та, что принадлежала ему, и начиналась принадлежавшая Эссе, было не разобрать. Да и нужно ли?       Если бы Хантер не видел, как мужчины кончают без внешней стимуляции, то подумал бы, что у Эссы случился припадок. Он конвульсивно задёргался, словно в ломке, и протяжно, высоко зарычал, откидывая голову назад. Хантера приложило по зубам, но он практически не почувствовал боли — только металлический привкус крови, хлынувшей из внутренней стороны губы.       Толстая нить в позвоночнике истончилась до проволоки, прошивая насквозь, оседая внизу живота нестерпимо горячим клубком. Он остервенело, слепо вдалбливался вверх, едва различая, как налитый член Эссы выпустил первую струйку семени. А затем ещё и ещё, ровно в такт его толчкам. Несколько капель долетели до его лица. Слизнув солоноватую вязкую влагу, Хантер излился сам, сипло выстонав какую-то нежную чушь и вгрызаясь во взмокшее плечо Эссы…       По ушам басами дунумба лупил затихающий пульс. Зрение медленно наводило резкость, расставляя по местам предметы обстановки — раскуроченные простыни, сбитый ковёр, осколки, сонные тела деревянных представителей африканской фауны. Пользуясь тем, что Эсса ещё не совсем пришёл в себя, Хантер не торопился доставать из него опадающий член — словно оттягивал момент полного возвращения в хаос, который они оба устроили. Там, скорее всего, придётся снова драться, и арабская стервоза будет совсем не покладистой.       Лица Эссы было не видно, поэтому оставалось только гадать, что творится в его голове и чего стоит ждать: расположения, матов, а может, и чего-нибудь колюще-режущего, припрятанного до поры до времени в рукаве. Первый вариант был наименее вероятным, поэтому Хантер в буквальном смысле опешил, когда Эсса соскользнул с него и развернулся, демонстрируя вместо оскала мягкую улыбку. Не циничную, не наигранную, а именно мягко-интимную, которой обмениваются любовники после спонтанного утреннего секса.       — Надо обработать твоё ранение, — полушёпотом сообщил он, слизывая проступившую на губе Хантера кровь.       А потом поцеловал. Коротко, больше для пробы, но, сука, — таки поцеловал.       — По-твоему, это у меня самое серьёзное ранение?       Хантер помог Эссе улечься на себя животом, принимая неожиданную ласку и попутно убирая мокрые волосы, налипшие на его лоб. Пальцы свободно проходили сквозь гладкие тёмные пряди. В жёсткой, словно вечно выгоревшей шевелюре Хантера они бы застряли на полпути, так что оставалось только молча восхищаться и немножко завидовать.       — Ну да, голова, пожалуй, ценнее будет, — согласно кивнул Эсса, словно впервые обратив внимание на разбитый им висок и перемещаясь на него.       Тёплый язык щекотно прошёлся по коже, убирая неприятную стянутость, и мозги Хантера потекли. Особенно когда Эсса в довершение тихонько подул на подсохший порез. Прямо неслыханная щедрость. Что ж, раз он в благосклонном настроении, можно и понаглеть.       — А повторный раунд мне обломится? — без обиняков поинтересовался Хантер.       — А ты не охренел? — в тон ему ответил Эсса, резко поднимаясь и не давая обхватить свою талию руками. — Если ты думаешь, что у меня фетиш на верёвки, то глубоко ошибаешься.       — Знаешь, когда такое говорят с необсохшей кончёй на груди, звучит неубедительно.       — А ты у нас специалист по брызгам кончи? Какое ценное умение. В ФБР на работу ещё не звали?       Смугловатая кожа Эссы могла скрыть любой румянец, а едкий сарказм — смущение. Но хороший охотник умеет читать людей и по другим признакам. Вот и сейчас Хантер подметил один из его особенных жестов — встряхивать головой, словно это могло остудить вспыхнувшие щёки и вернуть самообладание. А ещё некстати потянуло на смех, стоило представить, что в штате федералов и правда числится должность «эксперт по брызгам спермы».       — Я всё сказал, — припечатал Эсса, глядя на него исподлобья. — Сунешься ко мне ещё раз до того как развяжешь — и единственным, чем ты сможешь дрючить своих шалав, будет страпон.       Процесс растекания мозгов шёл полным ходом. Без дюйма шестифутовая, холоднокровная махина для убийств грозила подвергнуть его пенэктомии, а Хантера хватало лишь на то, чтобы тупо лыбиться в ответ. Оказывается, sweet pillow talk может представлять собой нечто более гротескное, чем просто «милая болтовня в постели». И в конце концов, ему не сказали нет. Правда, эксперименты по выявлению скрытых фетишей и правда придётся отложить. Включать в повседневную одежду защитную ракушку для паха как-то не улыбалось.       Нащупав нужный узел, Хантер в несколько движений распустил его. Верёвка ослабла, и спустя полминуты Эсса уже разминал затёкшие плечи. Судя по его мрачному виду, оставшиеся на коже следы явно не вызвали у него восторга.       — А по-моему, красиво, — примирительно заявил Хантер.       Узор из розовых полос, как ожерелье, стекающих от шеи к рельефной груди, смотрелся действительно завораживающе. Во всяком случае, на его непритязательный, в меру извращённый взгляд.       — Эстет хренов, — проворчал Эсса, потирая запястья.       — Моё чувство эстетики и рядом не стояло с твоим.       — Иронизируешь?       — Нет, — честно ответил Хантер. — Не сказать, что мне близок твой стиль, но это не значит, что я не могу оценить его.       Эсса отреагировал странно: склонил голову набок и просканировал его лицо долгим, пытливым взглядом, задерживаясь на каждой чёрточке — точно искал скрытые признаки лжи. После чего одобрительно усмехнулся.       Его тело блестело от испарины, напоминая, что неплохо бы сходить в душ. И ещё разок трахнуться. Можно в обратной последовательности, можно и то и другое одновременно — тут уж как карта ляжет. Хантеру даже совестно стало: кажется, между ними проклюнулось что-то доверительное, а он уже представлял, как Эсса скачет на нём в позе наездницы.       — О, так ты мой почитатель? — вкрадчиво поинтересовалось отображение его видения в реальности. — Лестно слышать.       Эсса склонился и, прильнув к нему, снова поцеловал. Не так, как в первый раз — глубже, чувственнее. Перехватил руки Хантера, крадущиеся по его пояснице вниз, и завёл за голову, упирая в спинку кровати. Обычно с этого начинали соблазнение изящные девочки и мальчики во вкусе Хантера — те, что поувереннее и поопытнее. Но в сравнении с Эссой даже они проигрывали по какому-то неуловимому параметру.       Чего же им не хватало? Силы? Сорока лишних фунтов? А может, скверности нрава?       Какая, к чёрту, разница.       Хантер смежил веки, ненадолго позволяя ему вести. Истомно-сладостное состояние напоминало погружение в ванну. Его обволакивало тёплой водой неги, окончательно топя потёкшие мозги, плавя мышцы и вводя в подобие транса. Эсса быстро заводился — это радовало: значит, они оба не смогли насытиться друг другом за один раз.       — Не зевай, Квотермейн.       Двойной щелчок был как отрезвляющая оплеуха. Запястья с секундным разрывом обжёг холод металла. Хантер знал, что уже слишком поздно, поэтому дёрнулся чисто для галочки — руки, закованные в браслеты наручников, удалось сдвинуть максимум на дюйм, дальше не пускала спинка кровати.       — Вот же тварь, — обречённо выдохнул он.       Эсса скатился с него и, болезненно поморщившись, спустил ноги на пол.       — Дай угадаю. Ты уже представил, что мы, по законам романтической дерьмо-драмы, проникаемся друг к другу нежными чувствами и счастливо уходим в титры. А потом колесим по стране, как Фрэнк и Джесси Джеймс, ставя на уши местных шерифов.       — Скорее как Бонни и Клайд, — поправил Хантер.       — Всё пытаешься сделать из меня бабу?       — Я не говорил, кто из нас будет Бонни. Впрочем, кто использует бабские приёмы — тому и бабская роль.       Эсса взорвался, но совсем не так, как ожидалось. Вместо того чтобы вспылить, он рассмеялся.       — Ты серьёзно? — задыхаясь и утирая выступившие слёзы, выдавил он. — Давай, расскажи ещё что-нибудь об омерте, о кодексе отверженных и воровском законе. Сделай мой вечер.       — Терпение. Ни один комик не выдаёт коронную шутку в самом начале.       Хантера нисколько не задел смех Эссы: он готов был сыграть хоть Джорджа Карлина, хоть русского Петрушку, лишь бы отвлечь внимание от наручников. Из большинства кандалов можно высвободиться, если правильно вывихнуть нужный сустав. Жаль, рифлёные браслеты не успели ссадить кожу: смазка в виде крови была бы очень кстати.       Он схватился за палец левой руки, выгибая его под неестественно-выверенным углом.       — Не торопись. Я сам решу, как и что тебе сломать.       Эсса перестал смеяться так же резко, как и начал. На лице — ни следа эйфоричного веселья, только выдержанная и оттого вдвойне опасная злоба. Вот уж кому следовало играть на сцене. Низко нависнув над Хантером, он схватил его за челюсть и нещадно сдавил, прошипев в губы:       — Ты, псина, взял на меня грёбанный заказ. Думаешь, я не знал? Думаешь, Миледи, эта старая жирная потаскуха, соблюдает какой-то кодекс? А теперь угадай, о чём мы говорили тогда, в «Конферансье», с шестёркой Квинси.       Эсса отпрянул, вновь меняя амплуа — от следователя на очной ставке до профессионального игрока в покер, вскрывшего флеш-рояль.       — О том, сколько будет стоить твоя голова в коробке, перевязанной красной ленточкой, ко дню рожденья его босса. Я сказал, что такой подарок — слишком претенциозный для тёмного ублюдка из сточной канавы Грешема, и ему это не понравилось. Но, представляешь, ты настолько допёк Квинси, что он проглотил всё без остатка и утроил цену.       А вот и сюрприз из рукава — отстранённо подумал Хантер, когда в руках Эссы блеснуло серебро лезвия. Это была джамбия — изогнутый, обоюдоострый клинок с тысячелетней историей, до сих пор популярный на арабском Востоке. Высокая пробивная сила, при рубящем ударе с замаха легко рассекает даже кость. Они очень шли друг другу: клинок, напоминавший то ли коготь, то ли зуб смеладона, и его владелец, отмеряющий своей гибкой, сильной рукой последние минуты жизни Хантера.       Даже забавно. Он всегда думал, что фраза «охотник, пойманный добычей» — не более чем теоретический парадокс. Хотя в его случае скорее подошло бы «охотник, пойманный игрой», почти как у ритм-н-блюзовых куколок из Marvelettes.       Эсса встал, поигрывая кинжалом, примеряясь, куда бить в первую очередь. То, что ударов будет несколько, Хантер не сомневался. В крови кипел адреналин, но голова оставалась ясной. К чему лишние переживания? Быть убитым игрой красивого мужчины не так уж и плохо. Лакки Ди наверняка пошутит по этому поводу, прежде чем получит свою порцию джамбии.       Эсса снова медлил. Может, хотел поиздеваться, оттягивая развязку, а может, любовь к театральным паузам шла в комплекте с его актёрским талантом. Покачиваясь с носка на пятку, он блуждал задумчивым взглядом по полу, а потом и вовсе принялся мерить шагами многострадальный ковёр у кровати.       Хантер тяжело вздохнул — всё-таки издевается.       Время растягивалось, и чтобы не отдаться страху, он начал думать о том, что помогало ему успокоиться в редкие минуты смятения.       Стрёкот певчих цикад посреди соломенной степи. Пирамиды низких облаков как снежные шапки невидимых, никогда не существовавших здесь гор. Островки деревьев пригибаются ближе к земле — к источнику жизни. Чем-то их сдержанная зелень напоминает местных жителей — худощавых, жилистых, стойких к любым условиям, лишь бы рядом была вода. Наверное, из-за этого ни один баснословно дорогой коктейль на круизном лайнере Маврикия не сравнится с водой из их обомшелых, покосившихся колодцев. А один вечер, проведённый на капоте авто под открытым небом, стоит тысячи вечеринок в любом столичном клубе. Пыль на ботинках, холод запотевшей бутылки пива на подушечках пальцев, усталость в ногах, натруженных от долгого похода, складываются кусочками мозаики в единое целое. Вдалеке, по условной линии горизонта, плывут глыбы слоновьих силуэтов, и сумеречные хищники поднимаются со своих дневных лежбищ, делая мир вокруг немного опаснее. Но это не та опасность, которую нужно искоренять. Она — естественная часть чего-то очень старого и правильного, о чём ещё помнит эта земля. Она поёт незамысловатым мотивом, которым темнокожие женщины усыпляют своих беспокойных детей: kaafo-kaafo-kaafo-ni-moko-kwe-odan, не плачь, не плачь, не плачь, чтобы никто не увидел, что у тебя во рту, у тебя во рту золотой самородок, не плачь, kaafo-ni-moko-kwe-odan.       Саванну невозможно просто оставить позади. Между ними были пятнадцать лет разлуки, но Хантер до сих пор хранил её образ, как хранят медальон с портретом любимого человека. Когда подходишь к краю, приятно сжимать нечто подобное в руке.       — Никогда бы не подумал, что увижу их здесь.       — Что? — хрипло переспросил Хантер.       — Гиены, — с отвращением проговорил Эсса, глядя вниз.       По всей видимости, он имел в виду одну из декоративных статуэток. Хантеру с кровати было не рассмотреть, да и информация переваривалась со скрипом: слишком далеко он успел уйти по тропинкам памяти.       — Чем тебе гиены не угодили?       — Я думал, как охотник, ты меня поймёшь.       — Ну, охотникам с ними делить нечего — они же падальщики.       — Вот и жрали бы свою падаль, — брезгливо скривился Эсса. — Представь, каково часами выслеживать добычу, вынюхивать, ходить за ней по пятам несколько миль. Можно сказать, породниться с ней. А потом, когда дело сделано, набегает толпа этих тявкающих ублюдков и буквально с клыков её снимает.       — Ну да, приятного мало, — растерянно согласился Хантер.       Действительно — гиены, вопреки всеобщим представлениям, тоже любили свежатинку и нередко отнимали обед у крупных хищников, набрасываясь всей стаей. Только к чему было это внезапное откровение? Хантер готов был списать его на одну из многочисленных странностей Эссы — если бы оно так не цепляло. Словно к сложенной в памяти мозаике отыскался недостающий кусочек, и цепь событий, приведших его в здесь и сейчас, приобретала некий фатализм.       В неясном порыве Хантер приподнялся — насколько позволяла боль от наручников. Он не верил в фатальность, поэтому оставалось верить только в чутьё, пусть рядом с Эссой оно и сбоило, как сбоит стрелка компаса за границей полярного круга. Ты уже дал маху, говорило оно, так что не зевай хотя бы сейчас.       Эсса наклонился за статуэткой, но пошатнулся и, охнув, схватился за поясницу. От неосторожного движения халат соскользнул с его плеча, открывая, вместе со смуглой кожей, чёрные линии какого-то рисунка. Татуировка? Хантер сощурился, приглядываясь: тёмные полумесяцы, тёмные луны на мягком золоте.       Голова пошла кругом, будто кулаком между глаз врезали. Твою мать, как он мог не узнать сразу этот хаотичный маскировочный узор?       Чёрные пятна на жёлтой шерсти делают леопардов практически невидимыми в африканской степи.       И если бы леопарды умели говорить, они бы рассказали, как не любят гиен.       — Вот за это, Квотермейн, ты ответишь, — процедил Эсса, пиная злосчастную статуэтку в дальний угол комнаты, и поудобнее перехватывая джамбию.       Его слова доходили до Хантера урывками, побуквенно. В горле мучительно пересохло. Он нашёл ответ на вопрос, который искал много лет, но при этом не просто дал маху, а облажался по полной программе. Не разглядел сущности того, против кого попёр. Не подготовился должным образом.       Охота на хищников подобного не прощала.       — Ты же знаешь: когда охотишься на хищников, любой промах может стать последним.       Старк треснул опустевшей стопкой по затёртой стойке, подавая знак бармену, чтобы тот налил ещё.       — А теперь послушай, что на прошлой неделе учудило это дурило.       — Мне тоже повтори, — постучал по своему стакану сидевший рядом Купер Браун и заинтересованно придвинулся ближе: — Ну-ка.       Хантер закатил глаза — господи, опять. Сколько можно мусолить одну и ту же тему?       А ведь день начинался совсем не плохо. В город наведалась новая партия охотников из Европы, пожелавших экзотики, и Старк с утра уехал закупать мясо для привад. Праздно шатаясь по дому в его отсутствие, Хантер забрёл на чердак, где в ворохе пыльной макулатуры отыскал несколько занятных книг. Особенно интересным показался томик его в некотором роде тёзки, Стенли Хантера, организатора сафари и многократного чемпиона по количеству охотничьих трофеев. Вообще, он никогда не испытывал тяги к литературе, но, увлёкшись живыми, динамичными описаниями, даже не заметил, как дошёл до середины.       И чёрт его дёрнул соблазниться приглашением Старка «развеяться»? Бар, в котором они просиживали задницы уже третий час, оказался окраинной дырой: с допотопным, хрипящим джук-боксом, липкими столами и разбавленным пойлом. Пива, больше похожего на тёплую носорожью мочу, в его кружке не убавилось и на треть.       От скуки он разглядывал шумную компанию, собравшуюся за бильярдным столом поодаль. Двое бугаёв и цыпочка, вертевшая перед ними задом. Нетрудно представить, чем у них закончится вечер. Цыпочка наверняка отлично сосёт, и сиськи у неё что надо — того и гляди вывалятся из глубокого декольте. Но Хантера куда больше заинтересовал один из бугаёв — тот, что почернявее. Сосать он вряд ли умеет, но никто же не мешает представлять. Тонкие, бледные губы — взамен пухлых, размалёванных красным. Жёсткая щетина, жёсткие пальцы, сжимающие его бёдра, жёсткий рот, заглатывающий его…       Хантер в несколько глотков осушил пивной стакан. Если бы Старк умел читать мысли — давно послал бы его на все четыре стороны. Он даже о леопардах-гомиках с долей омерзения рассказывал, что уж говорить о людях. Впрочем, Хантера влекло к обоим полам, первый секс у него был с девчонкой, и он старался не увлекаться фантазиями о мужчинах. В тесном обществе крошечного городка они могли принести ненужные проблемы.       — Дела, — присвистнул тем временем Купер, дослушав приукрашенный рассказ Старка.       — Ты ещё главного не знаешь, — заплетающимся языком промямлил тот, неуклюже соскальзывая со стула.       Накидаться он успел здорово, и Хантер уже предвкушал, как будет тащить до машины увесистое полубессознательное тело.       — Это был тот самый леопард.       — А? — не понял Купер, а затем удручённо покачал головой: — Не начинай, христа ради.       Старк ничего не ответил — только сплюнул и шатаясь направился к туалету. Выглядел он раздражённым, если не сказать — злым.       — О чём это он? — навострил уши Хантер.       Купер махнул рукой:       — Не обращай внимания, парень. Просто твой дядя — многолетний отшельник, слишком увлечённый своей работой. Вот и нажил себе придури.       — И всё-таки.       — Ну…       Купер задумчиво почесал подбородок, сомневаясь, говорить или нет. Но в конце концов решился:       — Он на полном серьёзе верит в аниото.       — Кого? — не понял Хантер.       — Так называли себя члены тайного общества в Западной Африке. Настоящие отморозки — занимались ритуальными убийствами и каннибализмом ещё с середины позапрошлого века. Они считали себя оборотнями, произошедшими от связи смертной женщины и тотемного леопарда. Это что-то из местной мифологии — то ли хауса, то ли игбо, то ли йоруба. А может, всех вместе взятых. Правительство пробовало прикрыть их лавочку — ну там, вводило запрет на ношение леопардовых шкур, их особых ножей и магического снадобья, только без толку. В сороковые аниото добрались до Нигерии и навели такого шороху, что в Калабаре ввели комендантский час и назначили награду за голову каждого ублюдка, да какое там. Позже, в начале девяностых, ими даже интерполовцы занимались — и те в итоге руками развели.       Купер вздохнул, покачивая в воздухе стаканом и гипнотизируя его мутное содержимое.       — Это факты, и если бы Старк просто увлекался историей, всё было бы окей. Но он верит в реальных оборотней, которыми вдохновились эти фанатики. Говорит, что встретил нескольких из них лет пять назад где-то в глубине саванны. Трудно представить, правда?       Хантер слушал приоткрыв рот. Действительно — от Старка, прожжённого реалиста, прочно стоящего на земле и получившего от друзей прозвище Железный Человек, он подобного никак не ожидал.       — Я у него спрашиваю: «Как ты понял-то, что это аниото, а не обычные леопарды?» А он мне: «Ты когда-нибудь видел, чтобы леопарды охотились днём и жили стаей?» Потом ещё много чего наговорил — я уже и не вспомню. Про очеловеченное поведение, слишком сложные жесты, осмысленный взгляд. Все его доказательства можно было свести под естественные отклонения поведения. В природе всякое бывает — и одиночки в стаи сбиваются, и ночные хищники с голодухи охотятся днём. А воображение дорисует остальное. Может, я бы даже вправил ему мозги, если б под конец он не заявил, что видел, как их последыш перекинулся человеком. Мол, прилёг в траву молоденький леопард, а поднялся мальчишка лет одиннадцати. Вот тут я понял: крышу у нашего Старки таки перекосило. Дальше он втирал уже полную дичь — о том, что мальчишка его заметил и, потихоньку отделившись от своих, сам подошёл. Любопытство в нём вроде как взыграло. А когда Старк попытался его схватить, разодрал ему руку и дал дёру. На шум сбежались его сородичи, но при виде винтовки нападать не стали. Так, поскалились, хвостами себя по бокам похлестали — типа нам проблем не надо, но лучше вали подобру-поздорову. Чушь, конечно. Животные не видят угрозы в оружии, пока оно не стреляет.       Хантер собрался было возразить, но передумал.       Со стороны рассказ Купера определённо звучал как бред умалишённого. Но тогда, возможно, часть дядиного безумия по извилистым дорожкам генов передалась и ему. Потому что он был готов поклясться: леопард из долины Оян знал, что у него в руках. И бросил вызов с дерзостью, свойственной исключительно человеку.       — Странно, что он не рассказывал тебе об этом, — хмыкнул Купер. — Он уже пять лет буквально одержим этой темой — поймать аниото и разбогатеть…       Чернявый бугай кинул монету в джук-бокс, и автомат принялся надрываться чем-то хэви-металлическим. «Я дикое дитя, приди и люби меня», — угадывалось в скрежете заезженной пластинки.       Хантер не хотел повторять участь Старка, поэтому оставил свои мысли при себе. Но безумная вера уже поселилась в нём, запуская внутрь когти, нагоняя сквозь потёмки легенд и оживая.       Джамбия с сухим треском достигла своей цели, но ни боли, ни острого удушья от заливающей трахею крови не последовало. Хантер приоткрыл глаза и едва успел отвернуться от мелких щепок, полетевших в лицо.       — Блядь, — прорычал Эсса, выдёргивая нож из спинки кровати. На его скулах нервно заходили желваки. — Что ты за человек? Не умеешь доводить дело до конца, так хотя бы не мешай другим.       Джамбия полетела на пол, туда же, где покоился балисонг. Неучтивое отношение к оружию бывает заразным — наверняка с ней никогда так не обращались.       — Я вообще ничего не делал, — резонно заметил Хантер, стараясь дышать ровно.       Каждый глоток воздуха казался до невозможности сладким.       — Ничего? — с тихим бешенством переспросил Эсса.       От вкрадчивых ноток в его голосе по спине пробежал холодок. Нечто подобное ощущают герои запутанного триллера. Повернёшь не за тот угол — и сюжет может совершить абсолютно неожиданный виток.       — Ну, тогда ты не будешь против, если я тоже «побездействую», прежде чем вернуться к начатому.       Эсса повёл плечами, и халат, как ненужная больше маска, соскользнул с него окончательно.       Нет, триллер — точно не история Хантера. Герои в нём боятся или ненавидят антагониста, но никак не восторгаются и тем более не хотят. Каждая линия тела, каждое движение, каждая секунда, подаренная прихотью Эссы, делала его только более желанным. Это было похоже на помешательство.       — Око за око, значит, — догадавшись о смысле его неказистого перифраза, кивнул Хантер. — Что ж, справедливо.       Он подтянул к себе ноги, оставляя колени полусогнутыми: мало ли, что Эссе в голову взбредёт. Может, он любит ставить партнёра по-собачьи. Хотя наручники существенно ограничивали возможные варианты.       Угроза быть трахнутым не пугала: иногда он бывал и снизу, правда, давно, в юности. Не сказать что ему не нравилось, просто мало кому удавалось перехватить у него инициативу. Но Эссе он готов был позволить многое — если тот хотя бы ещё раз даст взглянуть на свою спину без помехи одежды. Рассмотреть и ощупать каждый сантиметр рисунка, проступающего сквозь гладкую, словно отшлифованный янтарь, кожу.       — Я ценю твою готовность к содействию, — елейно протянул Эсса, забираясь сперва на постель, а затем на Хантера. — Но неужели ты думаешь, что я настолько примитивен?       Его движения были плавными, перетекающими — как у кошки, облюбовывающей солнечную ветку дерева. Хантер невольно напряг мышцы пресса: не так-то просто держать на животе вес взрослого мужчины, пусть и легче тебя самого.       — Нет, — не скрывая удивления, ответил он. — Я думал, ты хочешь поиметь меня.       Эсса снисходительно улыбнулся и легонько постучал пальцем по его губам. Лучше молчи, чтобы не выглядеть ещё тупее — читалось в его назидательном жесте.       — Поиметь и трахнуть — не всегда одно и то же.       Чуть отклонившись назад, он завёл руку за спину и наощупь добрался до члена Хантера. Его ладонь, натёртая, ссаженная рукоятями десятков видов оружия, была совсем не мягкой. Загрубевшая кожа обостряла ощущения в несколько раз, и тело откликнулось почти моментально, нагнетая кровь вниз и заставляя мягкую плоть разбухать и уплотняться. Хватка Эссы была крепкой и одновременно изучающей — словно ему в руки попался новый клинок, с формами которого нужно свыкнуться, прежде чем использовать.       — Ты ведь хотел позу наездницы, да? — неожиданно спросил он, перенося часть веса на колени и принимаясь скользить по Хантеру взад-вперёд. — Расскажи, как ты это себе представлял? Насадил бы меня сразу на всю длину, так чтобы из горла полезло, или вставлял бы медленно, по сантиметру, пощипывая соски и надрачивая? Или может, ты хотел, чтобы я сам себя ласкал?       — Не приковал бы меня наручниками — не пришлось бы задавать столько вопросов, — нетерпеливо елозя под ним, прохрипел Хантер.       Он на всё ответил бы «да» и добавил кое-что от себя, если бы ответы вообще требовались. Но Эсса явно просто дразнил его, чтобы распалить ещё больше. Как будто ему было мало того, что стояком Хантера можно было гвозди забивать. К слову, у самого Эссы стояло только наполовину. По части выдержки он пока выигрывал.       — Возможно. Но без наручников было бы не так интересно.       Он всё скользил и скользил вдоль живота Хантера, держа спину ровно и двигая только бёдрами — так, что создавалось впечатление, будто они уже трахаются. Временами глаза его прикрывались и следили за реакциями Хантера сквозь прищур сытого кота, забавляющегося метаниями пойманной мыши.       Хотелось, чтобы это не заканчивалось как можно дольше и одновременно — чтобы закончилось побыстрее. Хрупкий баланс между двумя противоречивыми желаниями сводил с ума.       — Да сделай уже что-нибудь, — не выдержал Хантер.       Эсса остановился как по сигналу, будто только этого и ждал, и мстительно похвалил:       — Умница.       Не выпуская болезненный стояк Хантера, он сдвинулся назад и приподнялся, приставляя его к своему анусу. Головка отозвалась частой пульсацией на одно лишь касание к припухшему входу, ещё не сошедшемуся до конца и помнящему её форму.       — Считай это маленьким бонусом за увлекательный вечер.       Что произошло дальше, Хантер воспринимал смутно. Вот Эсса опускается на него и сжимает с такой силой, что из лёгких сам собой выходит весь воздух, оставляя возможность лишь беззвучно, по-рыбьи открывать и закрывать рот. Вот вялый член Эссы стремительно оживает, подскакивая вверх и становясь почти вертикально. Но это — фрагменты. Что заполняет пространство между ними, запоминает только Ошун, осоловевшая от перепавшей ей бонусной порнухи.       Иногда искусные шлюхи, умеющие по-особенному сокращать внутренние мышцы, проделывали с Хантером нечто подобное. Но не на таком уровне.       Внешне казалось, что Эсса практически не шевелится, только слегка поводит бёдрами, мостясь поудобнее. Всё движение сосредоточилось внутри — член Хантера то мягко массировало, то жёстко сминало, словно ему делали глубокий минет, нежно посасывая, а затем пропуская глубоко в горло. Он пытался вжаться в кровать, чтобы хоть немного отодвинуться, сбавить обороты, но тело действовало само по себе, по-мазохистски выгибаясь навстречу приятной боли.       Эсса получил абсолютный контроль и явно испытывал от этого особое удовольствие: как только бёдра Хантера поднимались слишком высоко, он наседал с удвоенной силой, фиксируя коленями его бока, а один раз даже рыкнул что-то вроде «Лежать!».       Вот что значит «око за око». Хоть задница Хантера и осталась нетронутой, сейчас определённо имели именно его.       Конечно, Эссу тоже накрывало — время от времени он сбивался и переходил на беспорядочные, порывистые скачки́, впиваясь ему в грудь ногтями, оставляя саднящие полосы и издавая своё неповторимое низкое урчание. Впрочем, запой он сейчас хоть «Нью-Йорк, Нью-Йорк!» голосом Синатры, Хантер вряд ли разобрал бы. Все его силы были направлены на то, чтобы справиться с очередным предоргазменным спазмом.       Наручники не давали двинуться, а Эсса не давал передышки и не давал кончить, ошеломляя той же мощью, которой когда-то Хантера ошеломила саванна. С первым глотком нигерийского воздуха, с первой встречи в зарослях слоновьей травы, с первого взгляда сквозь прожитие порознь годы, они были повязаны…       — …ты хотел сказать, странным стечением обстоятельств? — оторвавшись от рукоблудия, вопросительно приподняла бровь Ошун.       Баобабы на стенах ширились, с треском прорывая обои, а углы комнаты оживали нарастающим звериным воем и скулежом. Откровенные галлюцинации стали первой тревожной ласточкой. Вторая не заставила себя ждать: левое подреберье кольнуло, сердце конвульсивно сжалось, выплёскивая в грудную клетку порцию нездорового жжения.       Нет, вы шутите — пронеслось в голове Хантера. Ладно игра красивого мужчины, но умереть от инфаркта до сорока, ещё и во время секса — это надо постараться.       Эсса продолжал смотреть на него своими безжалостно-жёлтыми глазами, охренительный с торчащими от возбуждения сосками, со следами укуса на плече, крепко упёршийся коленями в матрац. Приоткрыв рот и обнажая края клыков, он довольно осклабился:       — Что, может быть, хватит?       — Нет… — Хантер чувствовал, как опасная немота в левой руке ползёт от кончиков пальцев к локтю. — Я хочу увидеть, как ты «доводишь дело до конца». Как кончаешь.       Эсса клацнул зубами и досадливо выдохнул:       — Упёртый сукин сын.       — Если бы… не эти грёбанные наручники, — борясь с затруднённым дыханием, просипел Хантер, — я бы сейчас завалил тебя и отлюбил так, чтобы ты неделю ходить не смог. Котёнок.       Жизнь охотника научила его: если оружие эффективно, только полный идиот не использует его дважды и только закоренелый фат — трижды.       Зрачки Эссы расширились, он неловко дёрнулся, словно забыл, что сидя на члене, вот так, сразу, не убежишь. И лица тоже толком не спрятать — разве что отвернуться, по возможности укрывшись за вороными вихрами. Схваченный долгой, сладкой судорогой, он закусил губу и кончил даже обильнее, чем в первый раз. Хантер, наоборот, изливался постепенно, порциями, медленно заполняя его расслабляющееся нутро и судорожно прикладываясь затылком об подушку. Сейчас, сейчас отпустит…       Ошун и деревянное зверьё разом заткнулись, баобабы с безобидным шуршанием врастали обратно в обои. Онемевшие руки часто подрагивали, как у алкаша с мощного перепоя, которому только-только дали опохмелиться. Или с чем там сравнивают самый продолжительный, крышесносный оргазм?       Вот сейчас можно было и сдохнуть — хоть от джамбии, хоть от сердечного приступа. Да хоть от кирпича по башке.       Руки Старка тряслись, как у алкаша с перепоя, которому не дали опохмелиться.       — Возьми в сарае две лопаты и тащи их к машине.       Он протягивал связку ключей и одновременно пытался прикурить. Не сходя с крыльца, Хантер издали оглядел внедорожник на предмет повреждений. Вроде бы всё цело, не считая обильного слоя свежей грязи вдоль бортов.       — Что случилось?       — Позже расскажу.       Старк слишком сильно сдавил самокрутку, и она сломалась, припорошив мысок его ботинка табачной крошкой.       — Зачем тебе лопаты? — упрямо переспросил Хантер.       За три с лишним года менторские повадки дяди успели встать поперёк горла.       — Твою мать, просто пойди и принеси их! — взвился Старк, отшвыривая ставшую бесполезной сигарету.       Они спустились с крыльца вместе: Старк направился обратно к машине, а Хантер, скрипя зубами, — к сараю. Спорить с дядей в таком состоянии было себе дороже.       Он всё чаще подумывал, что пора начать самостоятельную жизнь. В его возрасте старшеклассники как раз оканчивали школу, определяясь с будущей профессией. Может, стоит пойти в рейнджеры или в проводники для туристов: помимо знаний местных наречий и навыков охотника-следопыта, его арсенал пополнился сносным французским и португальским.       В Штаты пока не тянуло, но и со Старком оставаться не хотелось.       Хантер понял, что он промышляет чёрной охотой и браконьерством, в первый же месяц их совместной жизни. Клиенты находили его по сарафанному радио и, соблазнённые низкой ценой, платили наличными. Они не спрашивали, почему сделка закрепляется в задрипанном баре вместо светлого, чистенького офиса, а Старк, в свою очередь, не интересовался наличием у них СИТЕС и вообще каких-либо документов. В итоге все оставались в выигрыше.       Поковырявшись ключом в замке, Хантер толкнул дверь сарая, пропуская внутрь порцию дневного света. Здесь скрывалась вторая часть бизнеса Старка — точка транзита экзотических животных за границу. Практически всё обозримое пространство занимали металлические остовы клеток, оттеснявших лопаты и прочий инвентарь в самый дальний угол.       Старк не посвящал Хантера в подробности и старался не подпускать к сараю — лишь изредка просил накормить его временных обитателей, когда уезжал в соседний город на встречу с посредником. То ли просто не доверял, то ли боялся, что недалёкий, по его мнению, племянничек может ненароком сболтнуть лишнего при посторонних.       Горло запершило от запаха экскрементов и подгнивших остатков корма: убирали здесь редко. Хантер скривился. Была бы его воля, он бы с радостью рассказал о делишках Старка кому нужно. Не из гражданского долга, а потому, что такой вид «охоты» претил его внутренней философии.       Самая простая, без наворотов, винтовка — против обострённых инстинктов и скорости, никаких мудрёных уловок, никаких массовых расстрелов. Убивать только то количество дичи, которое можешь съесть, в крайнем случае — продать часть на местном рынке. Такими принципами он руководствовался, состязаясь с леопардом.       Их встречи были редкими, но именно они придавали здешней жизни особенно ярких красок.       Хантер до сих пор помнил, как, отправившись на первую самостоятельную охоту, исколесил чуть ли не весь водосбор Оян, имея лишь один, более чем сомнительный ориентир. Горящий, вынимающий душу взгляд — услышав подобное, любой бы покрутил пальцем у виска и посоветовал заняться чем-то более полезным. А Хантер нашёл — с огромным трудом, но нашёл-таки. Потом, конечно, он запомнил множество других признаков: необычно крупное белое пятно на кончике хвоста, более подвижное левое ухо, около двадцати дюймов в холке, правая лапа — толчковая.       Они сцепились за грузного самца бородавочника, и победа оказалась на стороне леопарда. Потом была зебра, пара дрилов, газель. Впервые удача улыбнулась Хантеру с дикой цесаркой. Оглушительный гвалт, поднятый туповатой, неуклюжей на вид птицей, обескуражил леопарда, и пока тот растерянно взирал на беснующийся клубок перьев, Хантер успел спустить курок.       «Да тут мяса-то — мне на один зуб, — словно припечатывал выразительный взгляд леопарда. — Так что забирай».       Он удалился с гордо виляющим задом и недовольно вздрагивающим кончиком хвоста, оставив Хантера ещё минут десять давиться смехом наедине с добытой цесаркой. Внутри, где-то в районе диафрагмы, цвело волнительное тепло — чувство, крайне похожее на то, которое испытывают при встрече с самым заклятым другом и самым близким соперником. А впрочем — леопард и был ему другом, в каком-то очень тонком, забытом смысле этого слова.       Перебрав ржавые, с обломанными черенками лопаты и найдя две более или менее целые, Хантер поспешил к выходу.       Старк стоял у открытого багажника и, дымя свежей сигаретой, то и дело воровато огладывался по сторонам. Весьма странно, учитывая, что их ближайшие соседи жили в четырёх милях к югу. Ему что, полиция на хвост села?       У Хантера нервно дёрнулась щека.       — Я принёс, что ты просил.       Он воткнул обе лопаты в землю и заглянул внутрь багажника: походное снаряжение и запасные винтовки оттуда исчезли — всё свободное место занимала серая ветошь, собранная в подобие песчаной дюны.       — Теперь расскажешь, что случилось?       Старк открыл рот, но не издал ни звука — будто ответ застрял в его горле на полпути. Пожевал губами, снова попытался что-то сказать — безрезультатно. Да что за дьявольщина здесь происходит?       — Я… — с десятой попытки выдавил наконец Старк. — Я нашёл их. Нашёл аниото, Хант.       Ну вот, приплыли.       Хантер чуть было не расхохотался: возможно, пару-тройку лет назад, когда он был наивнее и впечатлительнее, его реакция была бы другой. Сейчас же дядина одержимость не вызывала ничего, кроме терпеливой снисходительности. Он не отрицал свою странную привязанность к леопарду, но при этом не питал никаких иллюзий относительно оборотней и прочих баек.       — Может, ты и чируви там же обнаружил? — не удержался Хантер. — А заодно джинна и лепрекона?       — Я нашёл… — как завороженный продолжил Старк, пропустив мимо ушей его насмешку. Такое впечатление, что он вообще ничего, кроме своего голоса, не слышал. — Их было трое, сидели под тамариндом, который в стороне от дороги на Оке-Ихо, ну, Пятиэтажный, помнишь?       В стороне от дороги, Пятиэтажный — мысленно повторил за ним Хантер. Конечно, он помнил. Макушка пятидесятифутового дерева, заметная издалека, служила местным чем-то вроде верстового столба.       — Видать, недавно брюхо набили, и их разморило. Только с тридцати ярдов меня учуяли, — зачастил Старк. — У меня была с собой пневматика с дротиками, поэтому я решил рискнуть. Думал, усыплю одного — остальные разбегутся, и дело в шляпе. Но я ошибся.       Он сделал глубокую тягу, чтобы дать себе передышку. Лёгкий ветерок, словно разбуженный его недобрым молчанием, прошёлся по двору и, достигнув крыльца, гулко хлопнул москитной сеткой. Хантер поёжился: в груди неприятно ёкнуло. Под Пятиэтажным проходил последний раунд их с леопардом игры. Шанс совпадения был мизерный, но растревоженное сердце не мыслит числовыми соотношениями.       Собравшись с духом, Старк снова заговорил. Казалось, его губы движутся отдельно от окаменевшего лица.       — Был ещё один. Он подкрался сзади, а я… Ты же знаешь, у меня рефлексы. Только суицидник попёр бы против стаи леопардов с одними дротиками.       — Наган, — догадался Хантер, вспомнив о подстраховочном револьвере, который Старк всегда держал за поясом. — Ты пальнул в него из нагана.       К горлу подкатила противная тошнота. Земля под ногами всколыхнулась, уходя в крен и подгибая колени. Он перевёл взгляд на грязную ветошь, понимая и одновременно не желая верить, что под ней скрывается. Не может быть. Не может быть, мать вашу.       Хантер сорвал тряпку в один рывок, резко — как вправляют выбитый сустав или прижигают рану. Ожидание боли зачастую хуже самой боли.       — Только не психуй, — предупредил Старк, видя, как исказилось его лицо.       На дне багажника ничком лежал человек.       Молодой мужчина. Возраст тридцать пять или около того. Рослый, мускулистый. Кожа смугловатая. Голова повёрнута набок. Чёрные волосы доходят до лопаток, прикрывая часть спины с татуировкой «звериного» принта.       Тёмные полумесяцы, тёмные луны на золотистой коже.       Леопардовый принт.       Хантер медленно, по кускам соединял эти детали и только под конец понял, что упустил самое важное. Мужчина был мёртв. Неподвижные рёбра и стеклянность застывшего глаза, видневшегося на открытой половине лица, исключали любые сомнения.       Желудок сдавил новый спазм, выплёскивая большую часть обеда на пыльные ботинки Старка.       Хантера рвало остатками пищи и рвало напополам бесконечным облегчением и острой паникой. Его леопард был цел и невредим. Старк убил какого-то татуированного мужика, принятого им за оборотня. Что сказать полиции, если они придут? Что делать с трупом? Что, блядь, ему испытывать по этому поводу?       — Это не человек, поэтому копам о нём знать не нужно, — внезапно заявил Старк.       К нему необъяснимым образом вернулось самообладание, и это выглядело ещё страшнее. Его лицо было уже не лицом старого маразматика, поймавшего нервный срыв или впавшего в состояние аффекта. Перед Хантером стоял прекрасно осознающий содеянное, холоднокровный убийца.       Забрав у него ветошь, Старк прикрыл коченеющее тело. Лопаты, выдернутые из земли, упокоились рядышком.       — Поехали. Дорога будет долгой.       Хантер заторможенно посмотрел на свои руки — теперь они тряслись похлеще, чем у Старка.       — Эй, ты что, реально умирать собрался? — пощёлкал возле его лица пальцами Эсса.       — Не дождёшься, — проворчал Хантер.       Готовность сдохнуть от кирпича по башке, разумеется, была фигуральной. Жить стоило уже ради одной возможности ещё раз отодрать его упругую, аппетитную задницу. Только не сейчас — сейчас нужно отдышаться.       Хантер опасливо подвигал руками: немота в пальцах отпускала, и сердечный ритм понемногу приходил в норму. Вкупе с остаточным кайфом ощущения напоминали финиш после десятимильного забега под экстази. Удовольствие яркое, своеобразное, но не на каждый день.       — Могу организовать укольчик адреналина, — услужливо предложил Эсса.       — Это часть твоей дорожной аптечки?       — Что-то вроде того. Полезная вещь, если у какого-нибудь старпёра сдаст сердечко, до того как я выжму из него необходимое.       — И как же ты его выжимаешь?       Хантера снова укололо ревностью. Он охотнее принял бы факт, что Эсса практикует жёсткие пытки с периодической реанимацией, чем получает от престарелых боссов информацию-влияние-деньги-и-дальше-по-списку только что показанным способом.       — А вот это уже явно не твоё дело, Квотермейн.       Проворно перегнувшись через край кровати, Эсса подцепил халат и тщательно в него укутался.       Надо же, у секс-дивы приступ стеснительности — не ко времени разбушевавшись, съехидничал внутренний собственник Хантера. Конечно, не каждый мужчина будет гордо демонстрировать, как по его бёдрам стекают струйки чужой спермы, но чего он там не видел-то? Разве что грёбанную татуировку.       Теперь, когда пик опасности и глюки миновали, чёрные полукружья уже не казались такими реальными. Возможно, ему вообще померещилось. В стрессовых ситуациях мозг нередко выкидывает подобные коленца.       Нарочитая подвижность Эссы дала сбой при попытке с ходу встать. Еле удержавшись на подогнувшихся коленях, он цокнул языком и плюхнулся обратно на кровать. Даже сквозь халат было заметно, как на его согнутой спине нервно ходят мышцы. Дорисовать дёргающийся хвост — и будет взъерошенный, недовольный, огромный кот.       Хантер осторожно толкнул его ногой:       — Эй, хватит корчить из себя терминатора. Давай ты меня отстегнёшь, и мы поищем в твоей аптечке какую-нибудь мазь. Я даже помогу тебе её нанести, хм?       — Пошёл ты, — зыркнул на него Эсса.       — Я бы пошёл, да браслетики твои не пускают.       — Тогда заткнись и не мешай. Я, может, решаю, в какую коробку упаковать твою башку.       — Серьёзно?       Эсса устало потёр переносицу и спустя пару секунд нехотя ответил:       — Нет. Квинси мне не нравится. И независимо от доплат, я не меняю своих решений.       — Ясно, — кивнул Хантер.       Ясно, что ничего не ясно. Он удивлённо вскинул брови:       — Погоди. Если ты не взял заказ и если ты знал, что вместо девочки Миледи приду я, что ты вообще здесь делал?       На этот раз ответ занял у Эссы куда больше времени. И в итоге вместо складных предложений Хантер получил неразборчивый бубнёж.       — Что? — не расслышал он.       — Я сказал, — чуть ли не по слогам, как для дебила, повторил Эсса, — что никогда не пользовался услугами гадюшника Миледи. И миниатюрные азиатки не в моём вкусе. Мне просто было любопытно, что из себя представляет лучшая легавая в чикагской своре. — Он нарочито встряхнул головой, убирая упавшую на лоб чёлку. — Теперь вижу — ничего особенного.       — Значит, не стои́т на азиаток? — Хантер честно старался подавить улыбку, чтобы не подливать масла в огонь. — Ну а кто же тогда в твоём вкусе?       — Твой иммунитет распространяется только на сегодня и только на убийство.       — Намёк понял.       Сменив, по всей видимости, гнев на милость, Эсса порывисто прижался к Хантеру, устраивая подбородок у него на плече и уютно тыкаясь носом в шею.       Вау, и это всё — только за то, что он не стал возражать и докапываться? Надо запомнить. Взбалмошные, упёртые натуры преувеличенно ценят такие вот крошечные уступки.       — Кстати, Квотермейн, — нежно проворковал ему в ухо Эсса.       — Да?       — Если ты ещё раз назовёшь меня котёнком, я оторву тебе яйца, высушу и сделаю из них ритуальные бубенцы.       В подтверждение мошонку Хантера сдавило и потянуло вверх. Щадяще, но в глазах всё равно защипало. Примерно с такой же силой строгие родители таскают за уши своих зарвавшихся чад — не столько больно, сколько обидно.       — А-ау, аккуратнее, — попенял ему Хантер. — Оторвёшь — чем я буду любить тебя, котё…       «…нок» затерялось в клацанье его зубов: челюсть рефлекторно щёлкнула от удара чем-то тяжёлым в скулу.       Позже он признал, что сглупил, использовав один и тот же приём четвёртый раз подряд. Для одного дня многовато. Но и администрация отеля тоже постаралась. Серьёзно, кто ставит в фешенебельном номере телефонный аппарат из дремучих восьмидесятых, инкрустируя его вдобавок деревом и увеличивая вес до полных шести фунтов?       Хантер очнулся в одиночестве, по-прежнему голый, зато развязанный, заботливо уложенный в позу Белоснежки на стеклянном одре. Посмотрел вниз: грудь в свежих царапинах, саднит, но приятно так. Яйца на месте — вообще блеск. Всё-таки стоит в ближайшее время подумать о спецзащите: как-никак, сегодня его уже дважды грозились лишить гениталий.       Судя по небу, чернеющему сквозь приоткрытые жалюзи, стояла глухая ночь. Номер освещал одинокий покосившийся торшер с кое-как прилаженным абажуром.       Хантер резко встал, готовый вкусить долгожданной свободы, и тут же рухнул обратно. Сознание вернулось со всеми вытекающими последствиями: шумом в ушах и лёгкой дезориентацией. Как будто не с охоты, а с боксёрского ринга вернулся.       — Ну и как после этого обычным сексом заниматься? — усмехнулся он кружащемуся каруселью потолку.       Вторая попытка подняться прошла уже удачнее.       Собирая неверными руками одежду и своё скудное снаряжение, Хантер попутно осматривался в поисках… хрен знает чего. Не записочки же, приколотой к холодильнику. Эсса не оставил никаких координат, да вообще — никаких упоминаний о своём присутствии, кроме груды осколков, недопитой бутылки ликёра и халата, пропитанного терпким, кружащим голову запахом. Хантер прижал к лицу мягкую ткань, вдыхая его поглубже, запечатлевая на манер всамделишней легавой. А что? Как корабль назовёшь, так он поплывёт.       Обсуждать с администрацией размеры ущерба, нанесённого номеру, не было сил, поэтому он просто вывалил на барную стойку всё содержимое бумажника. Если Эсса уже оплатил счета, коридорному достанутся астрономические чаевые — и насрать.       — Koebaai, крошка, — закрывая дверь, отсалютовал Хантер Ошун. — Пожелай мне, что ли, удачи.       Та, конечно же, не ответила. Она вообще мало чем интересовалась, кроме секса и богатого урожая сои с арахисом.       Улица горела неоном, соблазняя поздними развлечениями, крича складными вывесками и стуча глухими битами клубов. Сонные таксисты собирали свой богатый урожай — ночных гуляк, слишком пьяных, чтобы попасть ключом в замок зажигания. Хантер уже начал вбивать адрес отеля в Uber, но, вспомнив об оставленной в номере наличке, нажал отбой. Пешком так пешком — заодно голову проветрит.       По мере удаления от центра освещение и шум улиц приглушались — с каждым его шагом город всё больше и больше погружался в беспокойный сон, наполненный далёким воем полицейских сирен и парами от люков тепломагистралей. Похлопав по нагрудному карману, Хантер удовлетворённо вытянул оттуда самокрутку. Удивительно, что не сломалась.       Привычка курить самопальные сигареты после гладко сработанного дела осталась у него с малолетства. Хотя сейчас это была скорее дань мимолётному желанию: внести сегодняшний ахтунг в категорию гладко сработанных дел нельзя было даже с большой натяжкой.       Хантер выпустил в воздух сизую струйку дыма — да, это оно. Никотин взбодрил, отвлекая от дискомфорта в отбитых частях тела. Теперь самое время обдумать насущные проблемы. Определённо, в ближайшее время стоит перебраться на новое место. В общем-то, оно и к лучшему: Чикаго с его криминальной санта-барбарой измен и заговоров успел порядком наскучить. К тому же к Лакки Ди, единственному, кто вызывал у него хоть какое-то уважение, теперь путь был заказан. Если от итальяшки вообще что-то останется после визита вежливости Эссы.       Мысли закономерно перетекли в сторону арабской стервозы — единственной переменной в ровненьком ряду его вычислений. Исчезнуть из города так же внезапно, как и появился, было бы вполне в его духе, и это напрягало. Одно дело — выслеживать проебавших сроки должников и загулявших сынков толстосумов, и совсем другое — профессионального наёмника.       Зачем выслеживать? А чтоб Хантер сам знал. Возможно, потому, что он втюрился. Или так работала пресловутая фрейдовская проекция.       Лишь однажды он так же сильно не хотел потерять чужой след. И лишь однажды — он его потерял.       Леопард и раньше пропадал, но не больше чем на пару-тройку недель. А тут — сразу на два с половиной месяца.       Хантер ходил как в воду опущенный — засыпал с трудом, ел как попало. Купер, привозивший время от времени продукты, пытался его вразумить.       — Не шастал бы ты по полям один, — отправляя в мусорку очередной пакет скисшего молока, сетовал он. — Поиски — дело спасателей. Да и Старк не вчера родился. В какую бы передрягу ни занесло его металлическую задницу, уверен, он выкарабкается.       Хантер на эти словах даже от зомбоящика оторвался. Какие спасатели? При чём здесь Старк?       Ах да, он тоже пропал. Сорвался как-то вечером со своим дружком Мэтчесом в столицу штата — там нашёлся щедрый покупатель на расписного волка, которого они долго не могли сбыть. Больше их никто не видел. Копы нашли только помятое авто, одиноко ютившееся на обочине, и подсохшие пятна крови в салоне.       Хантер снова залип в телик.       Туда им и дорога — и Старку, и его приятелю. Один убийца, другой живодёр. То, что Мэтчес творил со зверьём, которое не удавалось продать, даже вспоминать было тошно. Хантер почти дозрел, чтобы заявить на них в полицию, но так и не дошёл до отделения. Вскоре после Старка пропал леопард, и всё перевернулось с ног на голову.       Его жизненный распорядок стал однообразен. Днём — изнурительный рейд по саванне, беседы с рейнджерами и охотниками, косые взгляды и пожёванная карта, исчёрканная линиями пройденных маршрутов. Ночью — короткий, беспокойный сон, кошмары, яма, из которой кто-то рычит, грозя утянуть вниз. И так по замкнутому кругу.       Хантер принадлежал к породе людей, способных феноменально долго выносить давление. Такие будут терпеть до последнего, но, стоит пересечь некую незримую черту, взорвутся, как по щелчку пальцев.       Возвращаясь с очередной бесплодной вылазки, он таки психанул. Ударил по тормозам, выворачивая арендованный «виллис» прямо в заросли гревии. Густые ветки отхлестали лобовое стекло и, переломившись под тараном бампера, исчезли под авто. Мотор заглох.       Приложив пару раз с кулака руль, чтобы хоть как-то согнать напряжение, Хантер откинулся назад.       Небо висело над ним, по-летнему низкое и облачное — влажное. На дерево поодаль приземлилась стайка ткачиков, заводя свои звонкие, беззаботные трели.       Какое сегодня число, какой месяц? Казалось, даже год, и тот получится назвать с трудом. Мир продолжал своё мерное, неумолимое движение вперёд, и, по-хорошему, стоило последовать его примеру. Развернуть авто в сторону дома, собрать пожитки. А дальше — в город, покупать билет в какую-нибудь дальнюю, подальше отсюда, точку, не забыв отправить копам заявление. Здесь его больше ничто не держало, кроме напрасных поисков. Вполне возможно, что леопард уже давно погиб, сваленный болезнью, поверженный пулей охотника или клыками своего сородича. Печально, но такова жизнь.       Хантер хлопнул себя по щекам, чтобы согнать хандру. Перспектива сбежать была заманчивой, но не настолько, чтобы соблазниться ей всерьёз. Та его часть, которая изо дня в день гнала уставшее тело вглубь нехоженой саванны, подсказывала, что вся эта история немного сложнее, чем кажется на первый взгляд. И пока все ниточки не будут сведены в единое целое, покоя не жди.       Дорога, на которой он остановился, была до боли знакомой.       Хантер напряг извилины, вспоминая, — и его передёрнуло. Примерно здесь же они со Старком оставили внедорожник, когда шли хоронить тело. Одно из немногих мест, куда, по понятным причинам, ещё не доходили его поиски. Что ж, рано или поздно, а здешнюю территорию тоже придётся обследовать, так зачем тянуть кота за хвост?       Закинув на плечо ремень «ремингтона», он отомкнул дверцу и спрыгнул на сухую землю. Старк не зря выбрал эту местность, пустынную на много миль вокруг. Единственная дорога, рассекавшая пополам степь с островками древостоев митрагин и кхай, в сезон дождей превращалась в грязевую реку и вела к вымирающей деревне.       Спутанная трава затрудняла шаг, заставляя высоко поднимать ноги. Хантер не стремился осматривать каждый ярд: охватить такую огромную территорию за раз в одиночку было нереально, да и бессмысленно. Передвижения диких животных всегда закономерны. Кормовые угодья, водопой, удобное место для отдыха и соединяющие их тропы — умея находить всё это, рано или поздно найдёшь и зверя.       За делом три с половиной часа пробежали как один, но, к сожалению, не принесли никаких результатов. Всё, что удалось отыскать — это стадо газелей, пару квохчущих дроф и глубокие, похожие на кастет, следы бегемотов. Хищников, к слову, вообще не наблюдалось, что странно: учитывая площадь охотничьих угодий тех же крупных кошек, каждая квадратная миля в их сообществе была на вес золота.       Раздосадованный, Хантер уже собрался поворачивать обратно, но, увидев впереди приземистую стену редколесья, остановился. Леопарды предпочитали низкие деревья с крепкими горизонтальными ветвями и вряд ли облюбовали бы стройные, хрупкие митрагины, но стоило проверить. С другой стороны, где-то там лежал закопанный ими со Старком покойник.       Хантер поправил соскользнувший ремень винтовки. Не ссать. В конце концов, кошмары, мучившие его по ночам, — не более чем отражение морально-этического конфликта, привитого социальными нормами. К тому же он никогда всерьёз не задумывался, кем мог быть тот мужчина. Возможно, он такой же преступник, как и Старк, и насильственная смерть была для него в какой-то мере справедливой. Живёшь по хищным законам — будь готов и умереть как хищник, в честном бою — или в подлой засаде.       Близился закат. Тени подступающих деревьев тянулись к Хантеру, как жадные руки. В редколесье, как и в любом лесу, природа звучала немного по-иному — гуще, насыщеннее. От подошв ботинок в стороны то и дело шарахались юркие красноголовые ящерицы. Как бы Хантер себя ни убеждал, что бояться нечего, обстановка нагнетала. Казалось, из-за ближайшего ствола кхайи вот-вот появится мстительный дух, шепча проклятья, жаждая утащить случайного путника в свою холодную, подземную одиночку…       Стоп, призраки призраками, а шёпот ему не послышался.       Перехватив «ремингтон», Хантер развернулся, готовый атаковать.       — Чтоб тебя! — вырвалось у него.       Будь он чуть менее привычен к оружию — и курок был бы уже спущен.       Темнокожий мужчина лет пятидесяти стоял максимум в десяти шагах — будто из пустоты материализовался. Или Хантер, захваченный внутренними терзаниями, просто не заметил его вовремя. Расшитая узорами, песочного цвета рубаха и штаны выдавали в пришельце йоруба, а огромное количество бус и браслетов — элегуна, шамана.       Увидев винтовку, он оборвал своё бормотание, выставляя вперёд руку:       — Не стрелять, не стрелять! Я не хотеть вреда!       Он говорил на пиджин, местном английском, настолько исковерканном, что Хантер еле угадывал родные слова. Но лучше уж так, чем впопыхах выуживать из памяти йорубский словарь. Вспомнив о винтовке, всё ещё направленной в грудь мужчины, Хантер поспешно отпустил цевьё, уводя линию прицела в землю.       — Я прийти из деревня на севере, — чуть расслабившись, пояснил элегун. — Идти много-премного миль.       — Зачем?       О чём принято болтать с йорубскими шаманами на лоне дикой природы, Хантер представлял слабо, поэтому спросил то, что показалось наиболее простым и естественным. Нужно было как-то разрядить обстановку, а то старика ещё удар хватит. Вон как подбородок дрожит. И глаза подозрительно блестят.       Элегун пошарил рукой в сплетении бус и, выудив самые крупные, принялся перебирать их. Коричневые шарики заиграли в узловатых пальцах мягкими переливами. Похоже, незатейливый ритуал помогал ему взять себя в руки: тремор и блеск в глазах потихоньку пропали.       — Я приходить сюда, чтобы прощаться с хорошим другом, — продолжил он уже спокойно. — Его убить белый человек и закопать здесь тело.       У Хантера чуть винтовка из рук не вывалилась.       Выходит, их со Старком засекли! Но как? Они ведь ни на секунду не теряли бдительности: пока один работал лопатой, второй стоял на стрёме. Хантер так вообще от каждого шороха дёргался — вдруг Старк решит вместе с трупом избавиться разом и от него, как от лишнего свидетеля.       — Вы это сами видели? — справившись с первым шоком, выдавил он.       Элегун покачал головой:       — Нет, мне рассказать... — Он озадаченно нахмурился, не забывая, однако, перебирать свои бусы.       Ритмичное перестукивание полированных камешков начинало раздражать.       — Кто? Кто вам рассказал? — не выдержав, выпалил Хантер.       — Не подобрать слов так, чтобы ты понять, — развёл руками элегун. — Мой друг быть oba-amotekun. Он и его племя охранять эти земли и защищать нас от опасность. Поэтому, когда он умереть, всё вокруг знать. Земля, вода, деревья — всё это место знать и рассказать мне, когда я спать… У тебя болит внутри? — спросил он встревоженно.       Хантер, бледный, как снега Килиманджаро, махнул рукой.       Всё окей, просто его знаний языка йоруба хватило, чтобы перевести oba-amotekun, которое, по невнимательности не стал переводить элегун. Oba означало «царь», а amotekun — «леопард». Такое вот невъебенное совпадение.       — Даже самые сильные воины иногда погибать, — понимающе кивнул элегун, расценив его реакцию как признак скорби. — Белые люди принести сюда много смерти — и тогда, и сейчас. Это наше испытание, мы привыкнуть. За oba-amotekun отомстить omo, сын. Он выследить убийцу и убить.       У Хантера голова шла кругом. Если провести грань между мифическими бреднями шамана и реальностью, где царь-леопард может оказаться каким-нибудь особым воинским титулом, то всё логично. Только вот мужчина, которого уложил Старк, на йоруба никак не смахивал.       — После мести omo тоже покинуть нас, — вздохнул элегун. — Он отправиться далеко-далеко, в чужие земли. Я грустить. Боль и ярость ослепить его, и вместо защищать он выбрать убивать. Я прийти сюда не только прощаться с другом, но и передать тебе его слова.       — Мне?!       Хантер подумал было, что ослышался. Хотя отчего же? Вполне вероятно, что Старк не единственный, кому этот omo захочет отомстить. Ведь в определённой степени — он соучастник.       Элегун наконец оставил в покое свои бусы.       С неглубокими морщинами и густой короткой шевелюрой, едва тронутой сединой, он выглядел на пятьдесят. Хотя на деле ему вполне могло оказаться за семьдесят, а то и больше. Хантер не раз наблюдал подобное: от краалей Калахари до нагорий Африканского Рога признаки старости проявлялись у коренных жителей куда позже положенного. Справедлива ли такая компенсация за вековую обездоленность — сказать трудно.       Элегун сделал несколько шагов к Хантеру — тяжёлых, как сам рок, пославший его народу множество испытаний. Положил руку на его плечо. А затем неожиданно мягко, почти по-отечески произнёс:       — Он сказать, что твоей вины нет. Сказать — возвращайся в свой каменный город, omokunrin-ode, мальчик-охотник. И живи своей безопасной жизнью. А после он смеяться и заметить, что ты очень упрямый — вряд ли послушаться. Тогда, если ты снова захотеть поохотиться, он сказать…       Сообщение пришло, когда Хантер доковылял до пересечения Линкольн и Петерсон-авеню, где снимал квартиру. Построение планов на будущее пришлось отложить: головная боль усилилась, сводя все помыслы к анальгетику из ближайшей аптеки.       Достав из кармана требовательно вибрирующий мобильник, он открыл короткий меседж.       «До встречи в Тихуане»? «До встречи в Алабаме»?       Подсветка дисплея, особенно яркая в окружающей темноте, заставляла подслеповато щуриться, и Хантер подумал, что прочитал неверно. Но нет, чёрным по белому в сообщении значилось: «До встречи в саванне». Номер неизвестный. Впрочем, личность отправителя угадать нетрудно.       Выходит, Эсса успел покопаться в его телефоне, подобрав пароль и приложив палец владельца, валяющегося в отрубе, к сканеру отпечатка. Сообразительная, ушлая зараза. Теперь бы не остаться в долгу и понять смысл этого пассажа. Короткая фраза так удачно укладывалась в зачастившие флешбеки о его сопливой юности, что как-то даже не по себе становилось.       Внезапно Хантер хлопнул себя по лбу — как он сразу не догадался-то?       Не зря почивший Старк считал его туповатым.       «Саванной» назывался отель, в который он сегодня отправился за охотничьим трофеем, а ушёл с раскроённым черепом и помятыми рёбрами. Довольный, как озабоченный хлюпик-ботан, приглашённый на свидание капитаном чир-лидерш.       Хантер усмехнулся, окончательно понимая, что попал. С потрохами, до основания, по самое не балуй. И ему, в общем-то, неважно, что там вытатуировано на теле Эссы — хоть Бетти Буп в леопардовых лосинах. Неважно, что крушение посуды и мебели — лишь малая часть того, на что он способен в ссоре, что заснуть с ним можно, только поставив у изголовья кровати весь огнестрельный арсенал. Неважно, что он хитрая, припадочная, до ужаса прямая, когда не нужно, заноза, с которой он не будет знать покоя и каждый раз ходить по краю.       Каждый раз как последний — это гораздо ярче любого первого раза.       Хантер бережно опустил мобильник в карман, притормаживая и круглосуточной аптеки.       Сонный фармацевт, дежуривший у окошка выдачи, невольно округлил глаза: давненько у него не запрашивали одним списком такого количества лекарств и перевязочных материалов.       — На войну, что ли? — неловко пошутил он, собирая покупки в увесистый пакет.       — Нет, — весело отозвался Хантер. — На сафари.       Близилось утро. За его спиной медленно просыпалась городская саванна.