Сходство

За окном темно, ветер нещадно воет свои песни, подхватывая ветви без листьев, которые бьют по стеклам, царапают окна, рыдают: «Пустите!» Стрелки часов показывают первый час ночи, их стук слышится по всей комнате. Отца нет на месте. Синеволосый мальчик сидит на кровати, обхватив худые ноги в потрепанных спальных штанах руками. Голову он положил на колени, стараясь не касаться ткани шрамами, протез лежит рядом, мальчик смотрит в одну точку. Прислушивается. Он уже не помнил, когда это началось, случилось в первый раз. Кажется, спустя три года со смерти матери. Значит, это продолжается уже на протяжении семи лет? Семь лет боли и молчания. Вина каждый день съедает его изнутри. Если бы он не полез к этой псине, то мама… Возможно, что так ему и надо. За грехи нужно расплачиваться. Папа так любил её. Нужно поспать, может он и не придет сегодня. Но протез лучше надеть. Мальчик закрывает глаза, залезает под одеяло. Вспоминает время, когда ещё показывал свое лицо по первой просьбе. Начальная школа. — Салли, а что у тебя под маской? — Это протез. — Покажи, ну покажи! — Хорошо. Ремешки расстегиваются, лицо больше ничто не прикрывает. — Фу! — раздаются крики, взгляды отвращения пригвождают к месту. — Урод! Порезанный! Покромсанный! Салли-кромсалли! Салли покромсали! Отовсюду звучат эти слова, выкрикиваемые на манер песни. — Салли-кромсалли, Салли покромсали! Звон ключей пробирает до костей, Сал натягивает одеяло до головы, сворачивается в ужасе. Скрипит входная дверь. Салли представляет, что происходит в квартире по звукам. Вот шуршание — он снял верхнюю одежду. Звон, так звенят бутылки в холодильнике, когда открываешь дверцу. Шаги приближаются к комнате, но сворачивают на полпути. Значит, отец пошел к себе в спальню. Салли прижимает протез плотнее к губам, чтобы не выдать ни звука. Один писк может напомнить Генри о существовании сына. Кажется, он лег спать. Можно засыпать спокойно. Губы Сала колыхнула улыбка. Рано, слишком рано он расслабился. Дверь в его комнату с треском распахивается, ударяясь об стену. На пороге стоит Генри Фишер — его отец. Мужчине требуется пройти лишь несколько широких шагов, чтобы подойти вплотную к кровати и откинуть одеяло, встретиться с голубыми глазами сына. Грубым рывком он поднял Салли с кровати. — Твои волосы… Ты так похож на мать, — сказал Генри, наматывая синие пряди на кулак. Мальчик промолчал. Ему страшно. — Отвечай! — орёт отец, отшвыривая ребёнка к стене. Сал не знает, на что ему ответить, что сказать, ведь вопроса не прозвучало. — Молчишь, мелкий гаденыш? Молчи и дальше! — удар приходится по животу, воздух мгновенно выбивается из согнувшегося тела. Протез падает, откатывается в сторону, открывает шрамы, через которые можно разглядеть черты Дианы — его матери. Лицо больше ничто не прикрывает, жалкая гримаса страха видна всем, каждый может увидеть эмоции Кромсалли. Пинком по ногам Генри валит Сала на пол, руки разрывают ветхую ткань штанов, парень кричит, но тяжёлая рука ложится на губы, перекрывая заодно и нос. — Чел, ты в норме? Хватит… перестань! Мама! — Сал! — парнишку встряхнули. — Харе дрыхнуть! Свет на секунду ослепил единственный зрячий глаз. По краям темный контур — он в протезе. Рядом обеспокоенный Схерали. Он уснул в комнате друга. Коктейль из бессонницы и кошмаров даёт о себе знать. — Всё норм, — сказал Салли, стараясь, чтобы голос не дрожал, — просто дурной сон. Мне пора. До завтра, Ларри. Двери лифта закрылись, оставляя долговязую фигуру друга в подвале. Иногда Салли мечтал, чтобы лифт рухнул вниз, сминая, хороня его своими обломками. На выходе из кабины парень споткнулся, ноги совсем отказываются слушать хозяина, слабея с каждым шагом, который сокращает расстояние до квартиры. Дрожащая рука ложится на дверную ручку. Дверь не заперта. Вдохнув поглубже, Салли зашел домой, не забыв закрыться от непрошенных гостей. В квартире темно, воняет мусором, даже холод из открытого окна не способен перебить этот запах. Шаркающие шаги вызывают ворох мурашек. На пороге спальни Сала появляется он. — Где ты была? — мутный взгляд отца смотрит мимо. — Папа, это я — твой… — но договорить ему не удалось, руки отца обхватили его, прижимая к себе, зарываясь в волосы, обнимая за талию. — Диана, милая, я так скучал. Слезы подступили к горлу. Объяснять что-либо уже бесполезно. Нужно молиться, чтобы всё закончилось как можно быстрее. Горячее дыхание обжигает ухо, отец не чистил зубы, курил и выпил. Запах проникает под протез, заставляет сморщиться. Язык обводит контур ушной раковины, оставляя влажный след, скользит внутрь. Генри подхватывает сына на руки, тащит к кровати. Вес тела чрезвычайно мал для роста. Неудивительно, ведь готовить им еду некому. Бутерброд, которым Салли угостила Лиза за обедом, — единственное, что ел сегодня парень. — Ты такая худая, такая красивая… — бормочет отец умершей жене, блуждая руками по телу своего сына. И тело отвечает на нелепые ласки! Член наливается кровью, в штанах становится тесно, а дыхание учащается. Салли ненавидит свое тело. Лицо, покрытое шрамами, правый глаз, которого нет, слабые руки, не способные оттолкнуть мужчину, ноги, которые не могут убежать… Кожу, что отзывается на прикосновения отца. Черный свитер поднимается наверх, открывая бледный впалый живот и аккуратные ряды ребер. Генри со слезами на глазах целует каждую косточку, расчерчивает линии на животе языком. Каждое прикосновение вызывает у Салли дрожь, как от разряда тока. Отвращение пронизывает насквозь, смешиваясь с ненавистным и невольным удовольствием. Салу страшно. Всегда было. И семь лет назад, и три года назад, и в прошлом месяце. Почему он до сих пор не рассказал об этом никому? Ведь мог спокойно донести на Генри в полицию. Но Сал чувствовал, что нужен отцу. Лишившись ещё и сына Генри окончательно сойдет с ума. Да и Сал может ещё терпеть. Это случается раз в пару месяцев. Принести себя в жертву — так прекрасно. Генри расстегивает пуговицу на красных джинсах. Рука скользит под резинку трусов, касаясь возбужденного органа. Салли не выдерживает: — Не надо! — упирает руки в плечи мужчины, невольно дергает ногами, пиная коленкой пах. — Сучка! — пощечина обрушивается на протез, слышится треск. Генри в ярости, Салли в ужасе. Он ведь знал, что лучше не оказывать сопротивление, понял, что это бесполезно и больно, а прятать синяки приходится ещё очень долго. Генри помнил, когда он напился дома впервые. Образ Дианы был везде. Мерещился в людях, слышался через разговоры других. Она преследовала его, надоела. Мелькнула синеволосая фигурка, он не задумываясь ударил своего сына. Пинок скидывает подростка на пол, Сал плюхается на живот, стукая протезом об голый пол. На полу жестко и холодно. Отец нависает сверху, придавливает к доскам, сжимает бедра скрюченными пальцами. Салли поворачивает голову набок, пытается принять более удобное положение для шеи. С противным хрустом разрывается свитер, Генри мгновенно припадает к спине губами, заставляя Сала выгнуться. Обрывки одежды летят в сторону, мужчина переворачивает сына на спину, наклоняется к ключицам. Прикусывает неровными зубами верхний слой кожи, легонько тянет, сжимает зубами сильнее. Салли шмыгает. Ему противно до слёз. Торопливо отец дергает джинсы вместе с трусами вниз, оставляя Сала полностью нагим. Сводить ноги вместе не имеет смысла, но стыд не позволяет лежать просто так. Что-то бормоча под нос, Фишер-старший расстегивает ремень, спускает штаны, шуршит оберткой презерватива, смачно плюет себя на руку, растирая слюну по эрегированному члену. От этого звука Сала чуть не выворачивает наизнанку. Приставив головку к кольцу мышц, Генри толкнулся вперед, но войти у него не получилось. За многие годы тело Сала было растянуто достаточно, но за несколько недель всё возвращалось к началу. — Диана, ты не говорила мне, что ты девственница, — нес бред Генри. Лучше бы он делал всё молча, от этих слов по щекам Салли потекли слезы. Два пальца копошатся в нем, смоченные в слюне, похожие на мерзких, склизких червей. Возможно, Генри видит, как Диана стонет от наслаждения, тянет руки к его лицу, притягивает к себе, обнимает, целует. А Салли старательно сжимает губы, чтобы не проронить ни звука. Резким толчком Генри входит в тело. Салли прикусывает щеки изнутри, закрывает глаза. Не обращать внимание. Отринуть реальность. Больно! С хрипом Генри кончает, сжимая бедра Сала ещё сильнее. — Я люблю тебя, — выстанывает он, перед тем как, пошатываясь, выйти из комнаты. Салли остается на полу. У него нет сил встать, нет сил перестать плакать в протез. Опираясь на кровать ему удается подняться на ноги, держась за стену доползти до туалета. Там Салли включает свет, закрывает дверь, смотрит вниз. Стояк не прошел. Чертов организм… Несколько движений и со рваным вздохом Сал кончает себе в руку. Нужно принять душ. Смыть с себя эти прикосновения, эти чувства, запах, слюну и слезы. Едва не поскользнувшись на белом поддоне, Салли включает воду. Из ящика под раковиной извлекается мыло. Тем, что открыто пользовался отец. Однажды Генри настиг его в ванной. Воспоминания стремительно возвращаются, утягивая в прошлое. Тогда отец заламывал ему руки, вдавливая в стену. Салли намыливает тело уже в третий раз. Надо остановится, мыла может не хватить на следующие разы. Но тело помнит. Каждая пора пропитана отцом. В остервенении Салли начинает царапать кожу ногтями, проводит длинные красные полосы сверху до низу. Чудесный видок у него будет утром: синяки, царапины, засосы, опухшие глаза с громадными синяками, которых, слава богу, не будет видно под протезом. Сал расстегивает ремешки, вертит протез в руках, осматривая мелкие царапины и трещины. Две особо длинные трещины выделяются на общем фоне. Первая рассекает лоб вертикальной чертой слева. Вторая соединяет кончик носа и правую глазницу. Если он окончательно развалится, то придётся заказывать новый. Но подросток не хочет новый! Этот протез ему как второе лицо. Нет, протез и есть лицо Салли.