Прощавай, старий друже

«I do what I need to What I have to To survive (To survive) I do what I need to What I have to Well, you can try To be civilized But I’m gonna stay alive But I’m gonna stay alive.»

Stay Alive — Hidden Citizens (feat. REMMI)

      Шёл одна тысяча девятьсот сорок четвёртый год.       Города горели, дымились сожжённые руины, догорали деревни, и, казалось, этой копотью и гарью пропитались всё. Тяжёлый сорок четвёртый год двадцатого века — год громадных побоищ, год колоссальных человеческих жертв, год уничтоженных надежд и стёртого с лица земли сочувствия и жалости к своему противнику. Тяжкий год, полный испытаний для воюющих стран и мирных жителей. Земля пахла человеческой кровью.       За деревней раскинулись рядами липы. В летнюю жару в воздухе зависал пьянящий аромат этого дерева. Лёгкий ветер плавно покачивал ветви деревьев со стороны в сторону, разнося запах липы по округам. Было жаркое лето сорок четвёртого. Сразу за липами тянулась маленькая, спасительная для Ивана полосочка — лесопосадка. Он спешил скрыться в ней, спастись от верной смерти.       Жалобно заскулил очередями трофейный немецкий пистолет-пулемёт в руках власовца. В ответ послышались глухие рыканья бандеровского «мосина». Белый офицер сорвался во весь рост, и несколько раз выстрелил из пистолета по чёрным силуэтам на противоположной стороне поля. Оттуда последовала ответная очередь, и власовец упал намертво. Иван подбежал к телу, но офицер признаков жизни уже не подавал. — Сволочи! — во весь голос закричал власовец Иван, но в ответ услышал лишь глухую очередь из ППШ. Несколько пуль вонзились в землю в каком-то полуметре от него. Солдат встал, и, захватив с собой пистолет убитого, продолжил бег, постоянно оглядываясь и отстреливаясь.       Чёрные силуэты приближались, пытаясь взять беглецов в полукруг. Они приблизились настолько, что уже сквозь звуки выстрелов можно было услышать переговоры между солдатами. — Поранили мене, поранили!* — выкрикнул раненный солдат УПА за секунду до того, как шальная пуля оборвала его жизнь.       Власовец на мгновенье остановился и полоснул своих врагов очередью. С той стороны покосилось несколько человек. До спасительной лесопосадки оставалось всего метров двести. А тем временем погоня развивалась с новой силой; бандеровцы ускорились. — Бийте їх!** — выкрикнул раненный из толпы. — Набоїв! Набоїв нема!*** — закричал второй бандеровец, без толку щёлкая затвором винтовки. — Гранат! Дайте им гранат! — выкрикнул Иван дрожащим от волнения голосом, стряхивая капельки пота со своего лба.       Послышались взрывы, несколько солдат УПА упало. Строй наступавших разрушился, и наступление превратилось в хаотичное преследование отступающего врага. Воспользовавшись моментом, два власовца залегли за поваленным бревном и из винтовок принялись вести арьергардный бой. Увидев, что бандеровцы вот-вот заберутся на холм, Иван поспешил забрать стрелков, но взрывной волной его откинуло в сторону. По всей видимости, кто-то из бандеровцев кинул гранату. Бревно не сдвинулось ни на сантиметр, но оба стрелка погибли. С каждой очередью, с каждым взрывом гранаты людей становилось всё меньше. Иван, схватившись за раздробленное плечо, глянул вниз. Послышалась украинская речь. Солдаты с воплем перешли в атаку.       Иван бежал, спотыкаясь, по небольшой полянке. Рядом бегущих власовцев то и дело косили пули солдат УПА. Но Иван продолжал бежать, не смотря ни на что, ощущая, как свистел и звенел над его головой свинец. Приоритет — добежать до лесопосадки, спрятаться, на скорую руку затянуть тряпку на раненном плече. Останавливаться было нельзя. Иначе… Иван прекрасно понимал, что будет, если добежать не удастся. Это — партизанская война. В партизанских войнах пленных не берут.       Пот пеленой застилал глаза, точно занавеска окна. Где-то сзади остался трофейный пистолет-пулемёт, и, решив, что они ему уже ни к чему, Иван на ходу щёлкнул пряжкой ремня, и тяжёлые подсумки вместе с ремнём упали на окровавленную траву рядом с убитым власовцем.       В лесу пахло хвоей. Сухой лесной воздух пах хвоей и пороховыми газами.       Сделав небольшую петлю, Иван из-за ствола столетнего дуба сделал несколько выстрелов навскидку. Бандеровцы на мгновенье приникли. Пальба прекратилась, и Иван услышал, как чудно поют неизвестные ему ранее птицы. Остановив свой бег, парень вдруг понял, что он один.       Дятел ударил клювом по столбу дерева одновременно с бойком бандеровской винтовки. Иван упал наземь с пробитым ребром (кажется, пуля пробила ребро и прошла насквозь, или просто прошла насквозь). Парень смотрел на верхушки деревьев, на этих гигантов, подпирающих собой небо, словно заворожённый. Под верхушками, с ветки на ветку перелетали птицы, а внизу одинокий власовец пытался встать.       Первый бандеровец, который испытал свою удачу в попытке взять в лоб Ивана получил три пистолетных пули в живот, после чего вопросов у него не осталось. Второй выбежал из кустов справа. Осиливая тремор на пару с усталостью, лёжа на земле, он выстрелил, когда бандеровский штык опасно нависал над ним в нескольких сантиметрах от шеи. Пуля пробила тому лоб, и солдат, пошатнувшись, выронил винтовку с примкнутым к ней штыком, и через мгновенье сам рухнул прямо на Ивана. Презрительно сплюнув через плечо, парень стянул с себя мёртвого бойца УПА. — Иван! Подымайся! Нужно бежать, — к парню подбежал власовец, который чудом остался живым в этой мясорубке.       Солдат РОА подхватил Ивана под руки, но помочь подняться он не успел; раздался выстрел, эхом прокатившийся по лесной глуши, отбиваясь от лесных столбов, миллионы раз повторяясь. Власовец упал замертво. Второй выстрел прозвучал тогда, когда Иван попытался встать самостоятельно. Пуля попала в правое предплечье. — Далеко собрался?       Столь забытый, сухой и строгий голос брата ударил по истерзанной душе сотнями хлыстов, ужалил сотнями змей. Власовец повернул голову на звук и увидел мужчину в советской шинели с жёлто-голубыми петлицами на воротнике и повязкой на левой руке такого же цвета. Лицо было серьёзным, вдумчивым, его образ дополняла повернутая на бок петлюровка. Пронзительно-холодный взгляд. В правой руке у мужчины дымился парабеллум. Он двинул к истекающему кровью Ивану.       Краем глаза Иван увидел, какими вальяжными движениями шныряли бандеровцы по карманам его мёртвых братьев по оружию, как морщились солдаты УПА, нащупывая очертания креста РОА. Бандеровцы словно не видели его. Тем временем расстояние между двумя братьями неумолимо сокращалось.       Магазин парабеллума мягко и беззвучно, как флаг, упал в траву, и ему на смену пришёл новый, полный. Полный уверенности идёт офицер УПА мимо своих солдат, обыскивающих убитых РОАвцев. Сердце Ивана тревожно замирает. Веки тяжелеют. Силы покидают его. Иван лежит в луже собственной крови и пытается придумать что-то, но мозг не слушается, и вместо того, чтобы подчиниться приказам, начинает показывать своему хозяину картинки родного поместья до войны. Счастливая семья в полном сборе. Родные края. Хрустально-утопические мечты мирных людей. — Ты меня разочаровал, — вкрадчивый голос Андрея заставлял Ивана остатками тела и души ещё раз вздрогнуть, — ты меня очень сильно разочаровал.       Бандеровец издали прицелился, но мимо проходящий Андрей молчаливым жестом руки приказал тому опустить оружие. Молодой и широкоплечий, офицер УПА шагал гордой походкой по летнему лесу словно волк по своих угодьям. «Разделяй и властвуй» — так бы сейчас сказал тот офицер, если бы его не убили на подходах к лесу.       Справа от Ивана, у одинокого дряхлого пенька, лежит его спасение, его одноразовый наркотик — пистолет убитого офицера РОА, который Иван прихватил с собой, не привыкнув брезговать оружием. Дотянуться кончиками пальцем и ещё раз крепко обхватить родную чёрную сталь правой рукой, почувствовать смерть на ощупь. Приставить остывшее дуло к подбородку. Ощутить сладкие объятья Аида.       А душа ворочается, скребётся, царапает внутренности, пытаясь вырваться из тесной грудной клетки на свободу. Вольная душа потомка запорожских казаков рвалась высвободиться из плена, взлететь над полем брани. Иван знает, как открыть тесную клетку.       Парень перекатился на бок, выпрямив вперёд руку. Забытый Токарев-Тульский в траве блестел на солнце, зазывая взять его в руки, лишь бы не бросать его посреди леса. Кончики пальцев уже коснулись дуги под курком, когда девятимиллиметровая пуля вонзилась Ивану в кисть, сделав сквозное отверстие. Иван закричал, сильно, сколько было мочи — наверное, впервые за день так громко. Или жизнь. — Слишком рано.       Иван понял это и без слов — достаточно было Андрею выстрелить в его сторону. Как всегда метко, без промаха. Андрей всегда гордился своей меткостью в стрельбе из пистолета, в то время как Иван предпочитал винтовку — громоздкую, с отдачей, после которой болят и ноют плечи.       «Слишком рано». Скорее, слишком поздно. Конец неизбежен, неминуем. Они оба это понимали. Но что же тогда задумал Андрей? Пытки? Нет. Сколько Иван себя помнил, Андрей всегда предпочитал мгновенную смерть пыткам и терзаниям. Видно, не сегодня. — Ты весь в отца. Белая погань. Яблочко от яблоньки… — Не трогай моего отца! — хрипит Иван, чувствуя, как к горлу подступает большой, как каток у танка, ком. Кровотечение дало о себе знать. Иван схватился за рукоятку пистолета, но тут сапог польского пошива (наверняка стянул с какого-нибудь офицера армии Крайова) наступает ему на руку. Пальцы сухо хрустят под давлением. Беспомощный, одинокий и побитый, Иван лишь мычит — на большее сил уже не хватает. — Из-за тебя… Умерла… М-мама… Бездушная тварь! Да чтоб ты…       Парень не успевает договорить, так как тот же сапог прилетает ему по зубам. Иван чувствует вкус крови на своих дёснах. Таково поражение на вкус — столь забытый вкус из покалеченного гражданской войной детства. — Ты же сам прекрасно знаешь, что большевики не берут в плен медсестёр. К тому же, она сознательно выбрала этот путь. Не бывает борьбы без чьих-то жертв. Не будь ребёнком.       «Не будь ребёнком». Звучало обидно, очень даже обидно. Пытаясь доказать всему и всем, что он больше не ребёнок, Иван сознательно возвратился к тому моменту, когда его вновь назвали ребёнком. Порочный круг.       Андрей ослабляет ногу, отбросив носком сапога в сторону последнюю надежду младшего брата на достойную смерть. Тот хрипит, распластавшись на траве. Андрей смотрит и пытается понять — как же так вышло? И лишь окровавленная нашивка РОА возвращает его к суровой реальности. — Рушати потрібно, командире****, — сказал кто-то из толпы, но Иван их уже не различает — в глазах потемнело настолько, что все силуэты бандеровцев слились воедино. — Последние слова? — в холодном и надменном тоне старшего брата проскользнул отзвук презрительной улыбки. — Чтоб ты сдох, — тихо прошептал власовец, мысленно усиленными темпами читая прощальную молитву.       Андрей переворачивает младшего брата носком сапога на спину и приставляет тёплое дуло пистолета тому ко лбу, всегда такому фарфорово-бледному, вечно безупречному. Презрительно сплёвывает наземь. Иван чувствует, как тяжело дышит его старший брат. — Я люблю тебя, — говорит Андрей, пальцем ощутив изгиб спускового крючка.