Let go

Джон все еще думал, что переезд — это хорошая идея. Но это ощущение начало исчезать, когда кеб подъехал к новому дому. Дождь заливал окно, и через него удавалось разглядеть только одинаковые трехэтажные дома из кирпича бурого цвета, правда это не имело значения, потому что почти все стены были разрисованы кислотными граффити. Тут и там мелькали неоновые вывески пабов, проходящие люди по большей части были эмигрантами или хиппи, как говорил отец Джона о любых неформалах. Контраст этой минуты с тем, что было еще неделю назад заставлял Джона поверить, что мир максимально непредсказуем. Какие-то дни назад Джон Ватсон, его мать и отец жили в самом пристижном районе города, где перед каждым домом был идеальный зеленый газон, садовники щелкали ножницами, улицы были такими чистыми, что казалось, никакой грязи не существует априори. Его дом, или, скорее, особняк мог вместить в себя сотню человек, но жили в нем всего трое, да прислуга. Порой Джон думал, что потерялся среди светлых просторных комнат, не мог найти сил дойти до своей спальни и оставался в одной из десяти гостевых. Он учился в закрытой школе для «элиты», по утрам личный шофер довозил его до самых ворот, и классы он делил с членами королевской семьи. В общем, Ватсоны были очень богаты. Когда-то его мать и отец работали в небольших компаниях, а потом выкупили их и спустя несколько лет стали одними из богатейших людей в Великобритании. Знаете, что Джон понял за время своего богатства? Оно не приносит автоматическое счастье, увы. Он вспоминал прошедшие времена, как говорил мистер Ватсон — голодные проклятые дни, и понимал, что был счастлив. Тогда его родители были такими простыми, добрыми, они всегда выслушивали и находили минутку на своих детей. Да, в семье было двое детей. Но теперь Гарри — старшая сестра, была запретной темой. Ватсоны делали вид, что ее нет. Когда родители Джона решили, что должны стать богатыми, они изменились. Порвали отношения с теми, кто отдалял их от заветных миллионов, перестали делать то, что раньше так веселило Джона. Все, о чем они думали — разбогатеть. И считали, что труда недостаточно. Нужно улыбнуться тому, льстить другой, обманывать, делать то, что выгодно, и быть идеальными во всем. Идеальные костюмы и прически, идеальные разговоры, поведение. Они помешались на том, чтобы всем нравится и внушать уважение. Гарри оказалась пятном на воротничке Ватсонов. Она не носила платья на встречи, не любезничала, говорила, что все это раздражает ее. А потом она закрутила роман с девушкой. Такое родители ей не простили, объявили, что она им не дочь, что она неправильная. Гарри ушла, и была забыта. Джону было слишком мало лет, его приемы обходили стороной, но он был не в восторге. А когда ушла сестра, он потерял свою семью окончательно и проклинал мечту родителей, потому что ни через год, ни через четыре, не смог полюбить новый дом, школу и окружавших его круглосуточно людей. Чем дальше все заходило, тем больше Джон ненавидел это. Он не хотел такой жизни, она была противна ему. Он не пытался связаться с сестрой, потому что она была смелее его, и Джону было стыдно. Он пытался делать все, что мог. И презирал мысль о том, что он — наследник этого дерьма под названием «Ватсон-юнит-интерпрайзес». И вот, спустя пять лет, желание, сидящее в глубине души, сбылось. Мистер и миссис Ватсон уже не были теми, кого Джон знал. С ужасом он обнаружил, что не чувствует ничего, узнав, что Джейн Ватсон смертельно больна. На похоронах Джон думал, что не знает эту женщину в гробу, ее безупречно уложенные волосы, изгиб губ, который она приобрела, постоянно наигранно улыбаясь. Акции компании стали падать, а алкоголизм отца расти в огромных прогрессиях. В один день все почти десятилетние старания пошли прахом. Они разорились. Так, что пришлось отдать все квартиры, дома и машины до единой. Осталась только квартирка в Ист-Энде, о которой просто забыли. Джон, стоя у пустого огромного дома рядом со скулящим от ужаса и гнева отцом, заметил, что ухмыляется, пока с фасада снимали табличку «продаю». Вот так он и оказался на пороге многоквартирного дома с обшарпанным фасадом и листовками, грубо налепленными на двери. Странно было то, что узкое здание одиноко стояло на пустыре, а его края будто неровно обрезали. Наверное, остальные снесли, а этот остался. — Похоже на дом дантиста из «Чарли и шоколадная фабрика». — Чего? — скривился отец, вытаскивая весьма скудные пожитки из машины. Джон лишь покачал головой, пытаясь заметить еще что-нибудь интересное. В некоторых окнах горел желтоватый свет дешевых лампочек, некоторые, с разваливающимися деревянными рамами, очевидно, вели в покинутые квартиры. Внутри на стене висели старые синие почтовые ящики для каждой квартиры, которых было всего двенадцать. На лестничных пролетах иногда встречались цветы в горшках, словно кто-то хотел приукрасить подъезд. Обои слегка отсырели в некоторых местах, паркет проседал и скрипел, когда Джон наступал на него. Их квартира была десятой, позолоченный нолик на двери грозил отпасть. Джон открыл дверь и оказался в пустой гостиной. Обои на стенах были получше, чем в подъезде, даже с узором, расчерчивающим стены на линии. Одно окно без занавески оказалось все-таки пластиковым. Из мебели в комнате был коричневый диван из искусственной кожи, журнальный столик и полки для обуви. В квартире было еще три комнаты — крохотная ванная и две спальни. Джон выбрал себе ту, что поменьше, потому что она не так жалко смотрелась в сочетании с почти полным отсутствием мебели. Стены в ней были голубыми, кровать стояла в углу, рядом с окном. Джон сел на пружины и услышал этот скрип, который ему казался исчезнувшим из мира звуком. Он вдохнул воздух, пропитанный пылью, ветхостью и переменами. — Завтра будет день, чтобы обойти округу и распаковать вещи, а в понедельник пойдешь в новую школу, — в дверях появился отец с двумя бутылками виски. — А я… Он не закончил, потому что они оба знали — отец уже никуда не пойдет, только если в запой. И Джон опять ощутил пустое, как эта квартира, безразличие. Честно говоря, он не представлял, что будет дальше. Наверное, надо попытаться найти друзей или друга, чтобы не сойти с ума от одиночества. А потом устроиться на подработку, потому что через две недели ему шестнадцать, и жить на что-то надо. Вы скажете, Джон безумец, что считает, что раздавать листовки или продавать йогурты лучше, чем беспечная и шикарная богатая жизнь, но наверное все это было не его, и Джон лучше будет жить на ничтожную зарплату, чем так, как родители. Он уснул на матрасе без простыни, вслушиваясь в скрип пружин под ним и стук дождя за окном, и впервые за несколько лет увидел сон, в котором Гарри на кухне печет ему сырники. Может быть, теперь можно написать ей письмо. Она — единственный человек, которого Джон хочет видеть. ~ Рассвет окрасил воздух в серо-голубой, отчего на секунду показалось, что стены светятся неоновым. Джон встал с кровати, не чувствуя никакой сонливости. Дождь все еще шел, туманом заволокло одинокий фонарь и дома вдалеке. Джон вытащил из своего черного рюкзака все ненужное, взял из конверта, в котором лежали все его сбережения, пару фунтов, и тихо проскользнул в гостиную. Отец лежал на диване, а рядом с ним — две пустые бутылки. Наверняка, он проснется нескоро. В коридоре было тихо и абсолютно безжизненно. Заперев дверь своим ключом, Джон быстро спустился на первый этаж и вышел на улицы Хакни — одного из самых бедных районов Лондона. Улица, на которой Джон теперь жил, была пустынной и бездвижной, на пустырях росла трава, прикрывая остатки фундаментов. Пришлось пройти несколько метров, чтобы свернуть на другую улицу, где постройки были целы. Все дома были однотипные, трехэтажные, но разбавляли эту однообразность пестрые вывески дешевых закусочных, сомнительных клубов и кальянных, китайских кафе и секонд-хендов. Вскоре Джон дошел до местного рынка, на котором продавали всякий хлам, и даже встретил пару человек. Он шел все южнее, пока город постепенно просыпался, из домов выходили спешащие на работу, это была уже окраина Хакни, ближе к Темзе. Джон и не помнил, как оказался у винтовой лестницы, как спускался в пустой тоннель, только через какое-то время понял, что идет по старому пешеходному тоннелю с едва горящими лампочками. Белая плитка покрылась плесенью и разводами, некоторые лампочки мигали, грозились погаснуть в любую секунду. Чем глубже в тоннель шел Джон, тем отчетливее был сначала едва различимый звук, превратившийся в музыку. Она отражалась от стен тоннеля, и не было другого выбора, кроме как идти на звук. Пройдя несколько метров, Джон наконец увидел источник музыки. Это был кассетный плеер. Он висел на шее парня, который слишком громко слушал музыку, не отвлекаясь ни на что, кроме стены, которую расписывал граффити. В его руках был баллончик с яркой розовой краской, которым он с профессиональной точностью подчеркивал что-то. Джон не был уверен, что когда-нибудь видел кого-то похожего на этого парня, хотя он и судил по фильмам. Его руки были испачканы краской, но одежда была подозрительно аккуратной. Парень был одет в классический дорогой черный пиджак, черные джинсы и обыкновенные черно-белые кеды. Но в его образе не было почти ничего похожего на уличного художника. Джон пригляделся повнимательнее и смог разглядеть лицо. На лоб спадали темные, чуть кудрявые волосы, под широкими бровями — глаза стального цвета, аккуратный изгиб носа, острые скулы и необычная форма губ, словно придуманная нестандартным портретистом, чтобы подчеркнуть странность парня. Джон подошел поближе чтобы рассмотреть граффити. Это было что-то странное, вроде зомби апокалипсиса — фигуры людей, размытые потеками краски. — Ого, — Джон уставился на рисунок, даже не смутившись. — По моему тоже неплохо, — раздался четкий баритон, заполнив тоннель. Парень встряхнул баллончик и завершил рисунок желтым смайликом. Наверное, это была его подпись. — У этого зомби в руке зонтик? — Джон указал пальцем на одну из фигур. — Да. Джон посмотрел на рисунок еще минуту, пока парень фотографировал свою работу. — Итак, сын обедневшего бизнесмена из Хакни, что ты здесь делаешь? От удивления Джон не смог проконтролировать себя, и его брови поползли вверх, отчего он приобретал глупый вид, поэтому сразу постарался взять себя в руки. — Какого… — Элементарно. У тебя дорогой телефон, кстати, советую держать его в закрытом кармане, это тебе не Вест-Энд. Но на кедах шнурки почти порвались, а ты человек аккуратный, судя по ногтям, и не станешь ходить с порванными, значит, нет денег на новые, хотя сами кеды не с рынка. Значит ты был богат, но в последнее время с деньгами худо. — А почему Хакни? — Из заднего кармана торчит брелок от ключей. Вот, — парень достал из кармана пиджака свои ключи, хотя на какое-то мгновение Джон подумал, что это его собственные, но единственным различием была цифра — не десять, а восемь. — У меня такие же, — сказал парень, закидывая на плечо сумку с баллончиками. — Невероятно, — Джон во все глаза смотрел на него, гадая, почему сам не додумался. — Я Шерлок Холмс, — это звучало как объяснение. — Увидимся, Джон. — и зашагал прочь по тоннелю. — Ага, — тот все еще недоуменно смотрел ему вслед. — Стоп, как ты… Но Шерлока Холмса уже нигде не было. Джон несколько минут стоял напротив граффити, но так и не смог понять, какое слово писал Шерлок, а видел только фигуры зомби внутри букв. ~ В понедельник Джон пришел в новую школу. Она выглядела не особо обнадеживающе, как любая бюджетная школа, но если честно, ему было все равно. Это заведение не имело ничего общего со всеми другими школами, в которых Джон учился. Здесь не было охраны и пропусков, только пожилая женщина, которая смотрела бесконечный сериал по старому телевизору. Джон поднялся на второй этаж, ожидая увидеть хоть какой-то контроль, но там были только ученики, а учителя плыли в толпе как призраки, и их особо не замечали. Надо сказать, Джон еще не привык к местным. Носить форму в школу, видимо, было моветоном, и он только зря провозился с белой рубашкой и брюками. Кто-то был одет в топы, кто-то в футболки с принтом «непозволительной» лексики, наверное, на дресс-код здесь не обращали внимания. Первым уроком была литература, следом за ней — химия, затем физкультура, испанский (в прошлой школе он учил русский и французский, но его водитель был испанцем и любил поболтать) и история. Джон зашел в полупустой класс через секунду после звонка. Сел на вторую парту и достал учебник, но учительница пришла в класс только через десять минут. С ним никто не пытался познакомиться, потому что все, кто был в классе не проявляли никакой активности и делали вид, что не видят ничего кроме экранов телефонов. Выглядели они как неудачники. Что же, наверное, более общительные ученики к первому уроку не приходят. Джон старался запомнить это, хотя до сих пор было трудно привыкнуть к такому. И правда, уже на перемене некоторые знали о новеньком. Не то чтобы одноклассники были дружелюбными, но Джону не в первой — в платных школах ученики еще наглее. В кабинете химии оказалось куда больше людей, даже слишком много, он едва отыскал последнюю пустую парту и принялся искать в интернете вакансии на подработку, как рядом на стул кто-то опустился. — Шерлок Холмс? Джон вообще-то не думал, что он учится в девятом классе, выглядел он куда старше. Да и сейчас Шерлок, подобно Джону, нелепо смотрелся в классической одежде — под пиджаком была фиолетовая рубашка. — Это моя парта, но так уж и быть — сиди, — бесстрастно сказал парень. — Я просто Шерлок. — Не видел тебя вчера, и на литературе тоже, — Джон теперь пытался начать разговор, потому что удивительно, но среди всех Шерлок казался самой приятной личностью. — Дело, — неопределенно ответил тот. — Ты выглядишь ужасно растерянным. — Да, у вас здесь немного странный подход к образованию. — Это бесплатная школа, знаешь, всем плевать, сколько формул ты выучил. — Может расскажешь как тут все устроено? — Джон хотя бы сделал попытку. Шерлок кинул на него сомневающийся взгляд, который будто читал его насквозь. Джон понял, что не может определить цвет его глаз. В прошлый раз они казались серыми, теперь отливали голубизной, но все же они точно были прозрачными. — Ладно. Первое — не ешь еду в столовой. Никогда. Я проводил опыт в пятом классе и узнал состав колбасы, так что поверь — одним отравлением дело не кончится. Джон кивнул. — Второе — не умничай. Здесь умничать могу только я. Не то чтобы Джон когда-то хотел стать самым умным, некоторые вещи его просто не интересовали. — Третье — не покупай наркоту у Тревора, она вся разбавленная. Джон только однажды пробовал это, и ему совсем не понравилось. — Еще, пожалуй, тебе стоит знать, что из всех уроков обязательно посещать географию и биологию, потому что мисс Суинтон — химера. Остальные уроки можно спокойно прогуливать, а на испанский вообще лучше не ходить, мистер Де Гарсия — любитель мелодрам. — Ясно, понял. Почему только тебе можно умничать? — Потому что половина школы и треть учителей — мои должники, — в ответе Шерлока опять было много загадочности, которая только обострялась от низкого голоса. Он явно любил показывать себя таинственным. — Ты живешь с родителями в восьмой квартире? — Один. — Я так и думал. Не успел сказать, но мне понравились твои граффити. — Обычно люди находят их пугающими, — ответил Шерлок. — Ты можешь прочитать еще что-нибудь обо мне? — Твой отец пьет, год назад тебе сделали операцию на глаза, сильная близорукость, ты до сих пор не привык к отсутствию очков, потому что потираешь переносицу… Скорее всего, играл на музыкальном инструменте. Сломал плечо несколько лет назад, видимо, оно неправильно срослось и иногда бывают фантомные боли, — можно было подумать, что он читает Гюго из учебника, так легко ему давалась эта магия. — Потрясающе! — Джон с любопытством смотрел на Шерлока, на лице которого промелькнуло странное выражение, какая-то незнакомая эмоция. — Как ты это делаешь? — Это дедукция. Я просто наблюдаю. Странно, что ты так сказал. — А что говорят другие? — Обычно они не говорят, а замахиваются рукой, — Шерлок кинул взгляд на верзил, что громко спорили между собой. — По моему, это гениально! — сказал Джон восхищенно и тут же неловко добавил: — Эм, прости… — Ничего, мне даже нравится. ~ На следующие выходные Джон вышел из дома в поисках магазина или фаст-фуда, заткнув уши наушниками. В окне отражался алый солнечный диск, небо окрасилось во множество оттенков, и наблюдать за этим под музыку было действительно интересно. В уродливых домах с покосившимися фасадами тоже было что-то красивое. Некоторые окна были закрыты зеркальной пленкой, отражающей прохожих, а другие позволяли разглядеть пошарпанные жилища. Тут и там мелькали вывески, подсвеченные неоном, редкие прохожие и их «неанглийский» вид заставляли Джона забыть, что он в тринадцатимиллионном городе, к тому же самом популярном среди туристов. Хакни совсем не привлекал ни знаменитостей, ни членов королевской семьи. Джон рассматривал огромный рисунок цапли на всю стену дома, как вдруг увидел Шерлока в проеме между домами. Тот стоял и глядел куда-то, сжимая в пальцах сигарету. Он заметил Джона и неслышно что-то прошептал. — Привет, — Джон подошел к нему, кинул взгляд в ту сторону, чтобы понять, что рассматривает парень. — Цапля. — как всегда Шерлок все понял. — Я нарисовал ее когда переехал. Не знаю, почему именно цапля. — Она просто огромная. — И нелепая. — Вовсе нет. Ты красиво рисуешь, — возразил Джон, пристальнее глядя на птицу. — Только ей там одиноко. И правда — на стене было ровно столько места, чтобы нарисовать еще что-нибудь. Шерлок молчал, раздумывая над чем-то. Казалось, в его голове постоянно вертелись шестеренки, он думал и думал, загадочный и непроницаемый. — Ты шел в кафе, — сказал он спустя минуту. — Я знаю одно место неподалеку. Шерлок потушил сигарету, а Джон удивился, что он хочет поужинать с ним, но пошел рядом. Кафе, в которое они пришли спустя несколько минут, находилось в китайском квартале, но кухня тут была итальянская. — А, Шерлок! — к ним тут же подошел мужчина, улыбнувшись обоим. — Давно не виделись. — Не могу так часто пользоваться твоей щедростью, — ответил Шерлок и пояснил Джону: — Я помог Анджело в одной переделке, и он не берет с меня денег за заказы. — Куда бы я без тебя делся! Хотите мой фирменный кофе с Бехеровкой? — Конечно. Шерлок сел за столик у окна и почти дружелюбно показал Джону взглядом, чтобы тот сел. — Здесь мило, — заметил Джон, оглядывая кафе. Шерлок подернул плечом и, положив голову на руки, сложенные в замок, стал пристально и с любопытством смотреть на Джона. Переглядки оборвал хозяин кафе, когда поставил на стол две дымящиеся кружки. Потом они пили горьковатый напиток с нотками алкоголя и трав, разговаривали о чем-то, что быстро вылетело у Джона из головы. Он только помнил, что в этом кафе было уютно, спагетти с соусом и вовсе прекрасны, Шерлок с каждой минутой казался все интереснее, а его рассуждения и рассказы — все увлекательнее. Когда тарелки опустели, подошел Анджело и лукаво сказал что-то Шерлоку на итальянском. Тот буркнул в ответ непонятную фразу и покраснел, то ли от смущения, то ли от недовольства. ~ В школе было не так уж и много красивых девчонок, но Черри Локер определенно была самой красивой из них. Она выделялась среди учеников в поношенной одежде, своей белизной волнистых волос и была самой богатой из всей школы, включая директора. Трудно сказать, какой ветер принес Черри к Джону, когда она сказала: — Хей, новенький! Она ослепительно ему улыбнулась. Насколько Джон знал, такой чести удостаивались немногие. — Как тебе эта дыра? — Вполне себе ничего… — растерянно ответил тот, никак не реагируя на тридцать два идеальных зуба. — Я заметила, ты общаешься с Шерлоком Холмсом, — при упоминании этого имени интонация голоса Черри со сладкого сменилась на другой. — В курсе, что он гей? Вообще-то — нет. — Да. — Ты так очаровательно врешь, — снова улыбка. — Ну псих мне не интересен, к тому же он и вполовину не такой симпатичный как ты… Интересно, каким видела мир Черри, если Шерлок казался ей некрасивым. Джон абсолютно точно знал, что ему далеко до ослепительной и экзотической внешности Шерлока. — Надеюсь, тебя интересует противоположный пол? — Ммм…да. О чем это она? Неужели Черри сейчас флиртовала с ним? Если честно, Джон никогда не влюблялся. У него были отношения с девушками, просто потому что без этого вроде нельзя, но через короткое время все эти мимолетные интрижки казались до ужаса глупыми, и продолжать Джон не хотел. Он врал себе, что парни его не привлекают, но на самом деле был скорее бисексуалом. — Рада это слышать. Джон думал, что она от него хочет. «Очевидно же, что свидания!» — ответило подсознание голосом Шерлока. — Ну, пока, — Джон поспешил уйти, потому что смотреть дальше на Черри не было никакого желания. Он думал о том, что его новый друг — гомосексуалист. Было бы странно, если бы Шерлок сам сказал, так что Джон не мог упрекать его в неискренности. Отец Джона в полной серьезности считал гомосексуальность болезнью и говорил, что им всем нужны деньги на лечение. В Джоне всю жизнь сидела привычка не соглашаться с отцом, и он, поразмыслив над этой темой, пришел к выводу, что никому не станет хуже от двух любящих друг друга парней или девушек. В любом случае, то, что Шерлок гей, не делало его хуже в глазах Джона. ~ Через неделю Джон пришел в восьмую квартиру. Но не через дверь, а через пожарную лестницу и окно. Кстати, Шерлок предпочитал выходить на улицу именно через окно, будто двери и не существовало. Жилище представляло собой кухню, спальню и ванную, в меру запыленные и беспорядочные. Обои выцвели, но все еще были черно-белыми. Их скрывали плакаты музыкальных групп, таблица Менделеева, карта Лондона, чертежи формул и зарисовки, которые Шерлок вешал на стены, безжалостно прокалывая их кнопками. В углу около окна стояло что-то вроде двухэтажной кровати, но вместо нижней был рабочий стол, а спал Шерлок наверху. Пахло реактивами, пылью, чаем и парфюмом Шерлока. В дальнем углу стоял стол, настоящая мини-лаборатория. Мензурки, микроскоп, колбы с разноцветной жидкостью и разные аппараты — все как у настоящего ученого. Джон осмотрел стол и заметил под ним коробку, в которой лежали ручки с белой пастой. Он взял одну в руки и понял, что это не паста, а порошок, который был засыпан в обычные шариковые ручки. — Шерлок? Джон нахмурился, кивая на ручку в своей руке. — Что это за хрень? — его тон был требовательным и почти возмущенным. — Наркотики, — честно сказал Шерлок. Теперь было ясно, чем он зарабатывает на жизнь. — Я же говорил, что половина учеников — мои должники, это потому что они покупают у меня наркотики. Я делаю измененный рецепт, убираю кое-что… — Ты тоже принимаешь их? — боже, на что Джон только надеялся? — Нет, я перестал год назад, теперь только продаю, — на лице Шерлока вдруг появилось сожаление и печаль. — Ты теперь не будешь… Джон только резко мотнул головой, хотел что-нибудь сказать, но его слишком потряс взгляд серо-голубых глаз. Шерлок бы расстроился, если Джон решил бы прекратить их зарождающуюся дружбу — невероятно. — У тебя есть чай? Шерлок кивнул и унесся на кухню, чтобы поставить чайник. Наверное, в тот день Джон и понял, каково это — чувствовать себя в своей тарелке. Оказалось, для этого нужно было добраться до кухни Шерлока, его деревянного стола и скрипящего паркета, фарфоровой чашки, позолоченной внутри, до зеленого чая, приготовленного этим странным парнем, и открытой форточки, которая впускала в маленькую комнату лучи солнца, выглянувшего через темно-синие тучи. — Нельзя упустить солнце, — заметил Шерлок, допил чай, схватил рюкзак и стремительно вылез в окно. Джон последовал за ним, спрыгнул на потрескавшийся асфальт, сплошь в сияющих от солнца лужах. Лондон открывал свои самые неожиданные стороны, стоило только сойти с маршрутов из буклетов. Это был совершенно другой, неизвестный город, непохожий на однообразные фотографии Тауэра и красных телефонных будок. И черт возьми, Джон бы соврал, если бы сказал что не влюблен. ~ Джон стал проводить у Шерлока в восьмой квартире дни напролет. Когда его отец напивался до ужасного состояния, Джон через окно выбирался на пожарную лестницу и спускался к окну Шерлока. Тот всегда пускал его к себе, варил чай, делился скучными научными книгами взамен на комиксы и пускал спать Джона в свою кровать, пока сам работал над экспериментом или химичил с наркотиками. Если Шерлок видел, что его друг провалился в усталый глубокий сон, он до утра сидел на кухне и дремал, положив голову на руки. Шерлок всегда тушил сигарету, когда Джон был поблизости, потому что знал, что тот не одобряет курение. Правда, спустя несколько месяцев Джон привык, и Шерлок спокойно курил при нем. — Лучше тебе бросить это. — Не вижу смысла. У меня нет зависимости от них, я курю ради удовольствия. — Нет, Шерлок, скорее ради имиджа. Но вскоре Джон привык к сидящему на перилах пожарной лестницы Шерлоку, к тому, как он сжимал фильтр в длинных среднем и указательном пальцах, а большим стряхивал пепел, который рассеивался в утреннем тумане. Привык к тому, как его губы сжимались вокруг сигареты, втягивали в легкие дым, а потом возвращали его в воздух вместе с выдохом. И каждый раз сердце предательски замирало, стоило слишком долго наблюдать за Шерлоком. Джон был скорее гостем в своей, десятой квартире, где власть принадлежала пьянству отца. Они вообще почти не общались, потому что теперь отец уже не мог учить его жизни, а быть неудачником сможет любой. Отец пропивал последние деньги, продал даже часы, подаренные женой, а о том, чтобы устроиться на работу и речи не было, потому что смешно подумать — из богача в клерки. День за днем общение с отцом все больше достигало конфликта, и проще было просто перестать реагировать на пьяный бред и уходить к другу. Джон так освоился, что даже иногда готовил на кухне Шерлока завтраки и ужины, потому что тот мог с легкостью забыть о еде. Такая жизнь, хоть она и оказалась не такой уж прекрасной, все же нравилась Джону больше, пусть эта мысль и была до безумия эгоистична, но он не виноват, что отец опустил руки и горевал о потеренных миллионах. Столько свободы Джон не чувствовал никогда прежде. Свобода правда кое-где граничит с испорченностью, но это только теория. На практике — можно было делать все, отдаваясь происходящему целиком, позволять ему менять себя. ~ Джон проснулся в своей кровати, когда через обычно закрытое плотными синими шторами окно полился тусклый утренний свет. На подоконнике сидел Шерлок с сигаретой в руке и внимательно на него смотрел. — Ты храпишь, — невозмутимо заметил он, туша окурок, перед этим сделав последнюю затяжку. — А ты куришь с самого утра, — проворчал Джон, укутываясь в одеяло. Из открытого окна тянуло холодом. — Что ты забыл здесь в такую рань? Сегодня суббота, я хотел поспать… — и не удержавшись, добавил: — Ты чудовище. Шерлок ничего не ответил, он лишь ушёл в себя, как это часто бывало. Никогда не угадаешь, о чем он думал. Джон в такие времена тихо сидел рядом и смотрел на Шерлока, на его лицо, на котором всегда были такие яркие и живые эмоции, и этот человек казался ему самым красивым. Когда Джон стал ему другом, Шерлок открылся с какой-то другой стороны. В школе и с клиентами он вёл себя мрачно и молчаливо, иногда грубил, но чаще снисходительно окидывал взглядом и фыркал. Джон иногда находил это забавным, а иногда всерьёз пугался за жертв ледяных речей и взглядов. Но для Джона Шерлок делал исключение. Он резко смеялся, будто с непривычки, улыбался открыто и даже шутил, чему бы ни один человек не поверил. Поначалу все казалось просто чудом — встретить такого человека здесь, и подружиться с ним. А потом чары Шерлока, пусть и не специально, тихо окутали Джона, всякими мелочами вызывали в нем чувства, от которых он совсем отвык и вряд ли испытывал вообще. Сколько бы Джон не пытался запихнуть их обратно в недра души, они все росли, и однажды просто заполнили его тело. Порой ему так хотелось наконец освободить эти чувства и окутать ими всего Шерлока, подарить ему то, что он полностью заслуживал. Сдержать себя было трудно, но Джон вроде справлялся, стискивая кулаки, когда Шерлок без стеснения снимал свою рубашку, чтобы ночью прокручивать это мгновение до бесконечности, шепча в подушку его имя и принимая свое поражение. Так не должно было случиться. Джон всю жизнь держал себя под контролем, чтобы не разочаровать родителей так, как это сделала Гарри. А тот единственный разговор после её побега — «Ты же не предашь нашу семью?». Джон дал слово. Шерлок довольно усмехнулся, радуясь, что раздражает людей с самого утра. — Вообще-то ты храпишь забавно. Как ёж. — Разве ежи храпят? — Джон фыркнул. — Но уж точно фыркают, — Шерлок достал из пачки еще одну сигарету, но встретил полный недовольства взгляд и вернул ее обратно. — Мне было скучно, и я поднялся к тебе. Джон ничего не успел ответить, потому что в комнате появился отец, и в крошечном помещении стало слишком тесно. На лице мистера Ватсона появилось удивление, когда он увидел сидящего на корточках Шерлока на подоконнике. — Ты кто? — Шерлок, живу этажом ниже, — Шерлок выдал свою улыбку «для клиентов». — Ну ладно, — мистер Ватсон пожал плечами. — Это у него ты пропадаешь, да? Хороший пиджак, Шерлок. ~ Однако были и плохие моменты, те, с которыми приходилось мириться. Шерлок не был наркоманом, но все же каждый день он работал с наркоманами. На своей кухне он производил достаточно искусственных наркотиков, а так же комбинировал смеси и совершенствовал технологии, при этом невозмутимо считал, что это — его работа как химика, чистая наука с капелькой выгоды и авантюризма. Вообще в восьмой квартире никогда не открывалась дверь. Шерлок выбирался на улицу исключительно из окна, и Джон тоже. Но во входной двери было сделано специальное окошечко. Нужно было постучать, сказать кодовое слово и свое имя, а так же название того, чего бы хотелось принять, и тогда Шерлок через окно передавал ампулу или пакетик, а взамен получал деньги. Джон иногда становился свидетелем появления за порогом клиентов. Большинство из них были спокойными и немногословными. Но некоторые просовывали в окошко трясущиеся руки и кололись у двери. Таких Шерлок с помощью Джона выносил на улицу, и они лежали там, не подавая признаков жизни. Бывало, к Шерлоку переставал ходить постоянный клиент. Это значило, что он умер. Но Холмс не считал свою работу чем-то выходящим за рамки, если его вообще можно было в эти рамки вогнать. — Они могут пойти к другому наркоторговцу, Джон. Никто не перестанет колоться, если я не буду продавать им кокаин. Но не все делают свою работу так качественно, как я. Поэтому лучше они будут брать у меня нормальный товар и новые шприцы, чем хрень, которой торгует Тревор. И Джону ничего не оставалось, кроме как согласиться. Но не волноваться за друга у него не получалось. Хотя репутация и слухи вокруг Шерлока служили ему броней, большинство его недолюбливало, кто-то втихую пуская сплетни, кто-то открыто пытаясь задеть Холмса. Но он оставался абсолютно равнодушен. Тогда некоторые переключились на Джона, который поначалу не реагировал, а потом прямо на школьном дворе подрался с одиннадцатиклассником, принявшимся обсуждать Шерлока. Это, если честно, того стоило, потому что Шерлок был польщен, что Джон заступился за него. Они сидели на лавочке возле футбольного поля, и Шерлок рукавом рубашки стирал со лба Джона кровь. — Не стоит больше так делать, — на удивление в баритоне послышались нотки взволнованности. — Так всегда было и будет, Джон, а я привык решать все другим способом. — Оставаться в стороне, когда они оскорбляют тебя? — Если тебе не трудно. Джон нахмурился, а Шерлок большим пальцем провел по его лбу, и тогда впервые в его глазах появилась нежность. ~ Осень перетекла в зиму незаметно, Рождество наступало на днях, а снег давно растаял и уступил место проливному дождю. Они прогуливали первые уроки английского и географии, потому что начались контрольные, хотя Холмс и Ватсон — единственные, кто мог написать их. Солнце до сих пор не взошло, но его все равно бы закрыло тучами, и было темно, как ночью. Горел свет желтых фонарей и некоторых окон. Дождевая вода ручьями текла по асфальту, унося с собой уцелевшие с осени сухие листья. Из всех звуков в мире эту улицу заполнил лишь шум стучавших капель. Шерлок и Джон шли по двору подальше от школы. На площадке с качелями долго задерживаться не было смысла, но они просто глазели, как в доме напротив загораются огни и мелькают силуэты. Баскетбольная площадка была огорожена сеткой забора, на которой сверкала вода, но в нескольких местах она была разорвана, и можно было легко пройти. На гладком покрытии идеально отражался и дом, и фонари, и голые кривые деревья. Шерлок закурил, а Джон только смотрел вглубь отражения, пытаясь понять, что произошло с ним за такое короткое время. Кажется, это чувство появилось давно, прозрачное, невесомое, и с каждым днем оно становилось сильнее, но раньше Джон мог контролировать его, не пускать образы в свою голову, а теперь… Джон посмотрел на Шерлока еще раз. Чем была его жизнь раньше? Возможно, кто-то скажет, что ничего не изменилось, но на самом деле она поменялась кардинально — и все из-за него. Главные перемены произошли внутри. Они все те же, что месяц или два раньше, но во взглядах что-то новое. Джон не знал, с чего решил завести этот разговор с Шерлоком, это вылетело до того, как он подумал. — Шерлок, ты когда-нибудь был влюблен? Вряд ли он ответит, глупо вообще спрашивать. Такие, как Шерлок, обычно не влюбляются, да и в кого бы им? — Нет… то есть да. — Он, наверное, был особенным. — Он и сейчас такой, даже больше, чем особенный. — О, так… Ты по прежнему… — Да. ~ Была ранняя ночь, спать совершенно не хотелось. Шерлок и Джон так много прогуливали, что режим сбился, и засыпали они обычно не раньше двух, а вставали в девять, чтобы прийти на третий урок. Только наступало десять, Джон спускался в восьмую квартиру, чтобы весь вечер проводить в компании Шерлока. Если, конечно, он вообще уходил домой, что случалось все реже. Обычно они смотрели фильмы. Шерлок, как оказалось, не был знаком с вечной классикой кинематографа. Джон заставил его посмотреть Титаник, Джеймса Бонда, Матрицу, Твин Пикс и Фореста Гампа. Шерлок не возражал, а какие-то фильмы ему даже нравились. Джон сидел на матрасе, подушках и одеялах, создающих подобие дивана, и ел начос, запивая Доктором Пеппером, пребывая в абсолютном счастье. Шерлок предпочел еде виски, развалившись на одеялах в пиджаке с бокалом, и выглядел забавно, не замечая, как начинает переживать за персонажа. Когда Джон сказал ему, что видел, как по щеке Шерлока скатилась слеза во время просмотра Титаника, тот начал отрицать и возмущаться. — Боже, Джон, что это такое? — Пятый элемент. Шерлок воздержался от комментариев, сделал глоток виски и вдруг положил голову Джону на плечо. Тот усмехнулся, приобнимая его за спину. — У тебя есть другая одежда кроме этих костюмов и кожаных курток? — Конечно, — Шерлок встал с дивана, подошел к горе вещей, что располагалась на стуле, и вытащил черную футболку. Затем он снял с себя пиджак, расстегнул рубашку, нарочно поглядывая на Джона, и наблюдая, как тот заливается краской. Когда Шерлок сел обратно, фильм почти закончился, но он все равно с интересом досмотрел титры, устроив разлохмаченные кудри на плече Джона, делающего невозмутимый вид при таких уже не дружеских действиях. — Я хочу спать, — сказал Шерлок. — Этот Крис Уиллис меня утомил. — Брюс. Шерлок улегся на своей кровати, но, пролежав в ней полчаса, спустился и пристроился у края одеяла Джона. Немного посмотрев на спящего друга, он лег рядом. Осмелев еще больше, Шерлок повернулся к нему лицом и, вслушиваясь в спокойное дыхание, обнял. — Шерлок? Джон смотрел на него не удивленно, а с легкой улыбкой, которую имел только он, и которую так ценил Шерлок. Он даже не выглядел удивленным. — Не против? Дождавшись, пока он покачает головой, Шерлок обнял его крепче. На полу было холоднее, но тепло друг друга их быстро согрело. Джон дышал совсем рядом с ухом Шерлока, который спрятал свое лицо в его шее. Руки Холмса лежали на его спине, и он чувствовал биение сердца Джона. Учащенный пульс. — Ты же… серьезно с этим? — понять Шерлока порой было очень сложно, даже когда он делал очевидные вещи. Серые глаза встретились с синими, лицо к лицу. Зрачки затопили радужки, в комнате было тихо, темно и уютно, и Джон подумал, что это — все, что ему нужно. — Уже давно, — ответил Шерлок, приближаясь к нему, пока их носы не столкнулись. Через мгновение губы коснулись губ, и пусть только они заметили, но это перевернуло мир. Губы Джона были сладкими от газировки, а Шерлока — терпкими от сигарет. Они касались друг друга медленно, пробуя ощущения. Обоих затапливали чувства, обжигали касания, и в душе — ни единого сомнения. Шерлок неуверенно провел языком по губе Джона, и тот ответил тем же. Поверить в это было так трудно, что Шерлок невольно улыбнулся сквозь поцелуй. Джон сцеловывал эту улыбку, забирая ее себе. Прошло слишком много времени, и долгие поцелуи, превратившиеся в один бесконечный, отняли у них все силы. Джон устроился в теплых объятиях, проваливаясь в сон, понимая, что все, что делает его счастливым — Шерлок.