Четыре врага Алруны

Пять ударов в переносицу и два в челюсть. Кто бьёт, толком даже не видно, потому что кровь из рассечёной брови заливает глаза. Только мелькает, как в сломавшемся телевизоре один и тот же страшный узор – выложенные плиткой стены. Грязно-белый. Этот цвет называется именно грязно-белый. И от одного намёка на него горло уже сжимает в едких судорогах. Колет где-то в районе ключицы, и почему-то очень трудно вдохнуть. Воздух словно завивается вихрями, упругий и гладкий, застревает ещё на губах, словно липнет к ним. Хоровод скачущих картинок перед глазами дёргается и замирает, словно подмерзая по краям, когда в лопатки тыкается твёрдая ледяная спинка металлического стула. *** – Руна, бери печенье, только осторожно, ещё горячее, – Лилит выставляет на стол целую тарелку, выпечка только из духовки, и от неё поднимается в воздух пар. Маленький бесёнок хватает с тарелки два и сразу же ныряет за занавеску, туда, где в лазарете стоят друг напротив друга койки. Одно печенье Руна оставляет на тумбочке возле кровати, как подношение духу. – А их много было? – тихо спрашивает, положив подбородок на простыни. – Да, – слабо улыбается раненый демон. Сил тянуться за печеньем у него нет. Да и есть ему пока что не хочется. – Я когда вырасту, тоже стану воином, – вдохновенно шепчет бесёнок, сверкая глазами. – Алруна! Иди сюда, дай ребятам отдохнуть, – его приглушённым голосом зовёт мать, мельком заглядывая за кремовую жёсткую занавеску. Прежде, чем бесёнок успевает ускользнуть, демон гладит его по голове. Алруна немного не такой, как другие бесы, у него заторможенная регенерация, почти человеческая, и родился он без хвоста. И всё вроде честно, ведь он только наполовину – демон. Когда подходит время, его отправляют в Академию девятого круга, на медицинские курсы. Сохранение семейных традиций, благие намерения, потенциал. И Руна правда во многих врачебных вопросах разбирается куда лучше сверстников, но, если честно, связывать свою жизнь с медициной он не особо хочет. Но и обмануть ожиданий отца не чувствует в себе смелости. В день начала занятий он грустно смотрит на форму. Отец сажает его на колени и довольно долго говорит, чтоб его можно было слушать, не ёрзая. О том, что нужно иметь очень серьёзные причины, чтобы поступать на военный факультет и связывать с этим свою жизнь, о том, что это не единственная полезная профессия, и Руна сможет, обязательно сможет стать очень хорошим врачом, чтобы записать к себе в книгу сотни спасённых жизней. – Но ведь ты тоже дерёшься, – тихо вздыхает Руна и теребит серебряную запонку на рукаве у отца. Вельзевул грустно улыбается и целует его в лоб. – Только потому что это необходимо. *** Первый враг Алруны – его смятение. *** Жар разгорается в районе груди, вокруг сердца, нестерпимо жжет, но не доходит до пальцев. Они так и остаются совершенно ледяными, будто только что с мороза. В ангельской пыточной пахнет кровью так густо, будто ей специально вымачивали стены и потолки. Здешние старатели уже второй час вгоняют иглы под ногти, и как им только не надоело. Или, может, Руне только кажется, что час. Время искажается, будто кругами по воде идёт, разноцветными узорами пролитого бензина. Самое страшное – мгновение перед ударом. На столе аккуратно разложена карта, рядом с ней – остро заточенный карандаш. – Покажи здесь, – палец опускается на линии, означающие секторное деление Чистилища, – расположение готовых к битве легионов. Ангел уже не первый раз это говорит, и уже, наверное, даже не десятый. Он так часто повторяет одно и то же, что иногда кажется, будто его заклинило. Изредка он сменяет репертуар, просит назвать численность войск или рассказать о планах. Потом опять иглы, ногти, морозный холод. Круги по воде. Бензин. Алруна вскидывает голову и несколько раз моргает, чтобы восстановить зрение, и тогда он замечает, что у ангела, так настойчиво ведущего этот допрос с пристрастием, очень смешная причёска. – Тебе где такой стильный чубчик отстригли? Скинь на досуге адресок парикмахерской, – ему приходится сначала выплюнуть кровь изо рта, чтобы так пошутить. Ангел не успевает на это ответить, его перебивает скрип проржавевших петель. Дверной проём находится прямо за спиной, поэтому вошедшего Рун не видит. Слышит только высокий и чёткий голос. – Ну что у вас тут? Результаты есть? Ангел качает головой, и от этого его дурацкий чубчик прыгает из стороны в сторону. Посетитель сосредоточенно хмыкает, потом отдаёт короткий приказ, прежде чем захлопнуть да собой дверь. – Зовите палача. *** Руна долго молчит, глядя на бумажку с тестом. Она исписана от и до идеальным ровным почерком. И в ней совсем нет ошибок. Ни единой. «У Алруны всё так легко получается, ведь его отец – главный медик Пандемониума.» «Это даже нечестно немного, нет разве?» «Интересно, найдётся ли кто-нибудь, кто однажды обойдёт нашего юного гения?» Так говорит Академии почти каждый, но откуда им знать, что заложникам чужих ожиданий оно в десять раз сложнее даётся, чем всем другим. И он точно так же не спал пару недель, проводя ночи за учебниками, как другие. И точно так же, как другие, скрещивал пальцы перед объявлением результатов. Только теперь он знает, что ещё одного такого теста он не выдержит, не хочет выдерживать и готов сбежать в какую угодно даль, лишь бы снова не открывать тот синий учебник по анатомии. В конце третьего года обучения Руна выкидывает скомканную бумажку в мусор, забирает документы из медицинского отделения и переводится на военный факультет. *** Ещё один враг Алруны – его запальчивость Отец узнает о переводе случайно, но ведь он не мог не узнать. В семье Руны не бывает скандалов, в ней даже почти никогда не ссорятся, но в этот раз его отчитывают весьма холодно. Слова бьются о голову, твёрдые, словно металлические шарики. Алруна внутренне морщится, но внешне сохраняет непоколебимое спокойствие. Он знает, что прежде чем уйти, ему придётся отстоять свой выбор, даже если для этого придётся спорить с тем, чьи слова он до этого принимал за непогрешимую истину. Но Руна подросток, у него в жилах кипит кровь, и спорить он не умеет. – Это не может быть осознанным выбором, – ровным спокойным голосом говорит отец, складывая руки на груди. – потому что ты даже не представляешь, что тебя ждёт. – Я вырос в лазарете и хорошо знаю, что такое смерть. Я не трус, и давай не будем делать вид, что ты типа для меня стараешься, ладно? Каждая минута, проведённая на военном факультете – ему нравится. Он стоит перед отцом, шумно дышит через нос и совершенно точно не может поверить, что перевод обратно в медицинское отделение, под прежний неподъемный пресс чужих ожиданий – это для его же блага. – Я не хочу, чтобы ты однажды оказался на этой вот койке под моим скальпелем, – голос Вельзевула по-прежнему спокоен, но в нём есть что-то такое, что заставляет почувствовать, будто вместо крови по капиллярам сочится жидкий азот. – Ничерта подобного! Ты не обо мне заботишься, а просто хочешь, чтобы тебе спокойнее жилось! А что со мной происходит, тебе плевать. – Да ты умереть там можешь, в любой момент. – И пусть! Прежде, чем уйти, Алруна громко хлопает дверью. *** Свет, исходящий от нимба, настолько яркий, что глаза слепит, и это не предвещает ничего хорошего. Святая, которую сюда позвали – она такая издевательски весёлая, и кожа пузырится и расползается под её пальцами от исходящего от них жара. Пахнет палёным мясом, и от этого к горлу подкатывает комок тошноты и горсть липких мурашек расползается по затылку. Уже точно прошло несколько часов, потому что окошко над самым потолком, такое маленькое, что туда не прошла бы даже ладонь, теперь тёмное. Святая рисует на кожи узоры ожогами, и все они получаются уродливыми. Ангел ждёт ответов, оперевшись на стол с картой. Он не знает, что есть вещи, гораздо страшнее этой боли, но они остались там, снаружи, за проржавевшей дверью. Лица, лица, лица... Всплывают в сознании хаотично и беспорядочно, и ни одно не задерживается в памяти дольше, чем на секунду. Руна представлял, что такое смерть. Но он не представлял, что такое смерть. – Покажи здесь расположение готовых к бою... – механический бесцветный голос ударяется о внутренний стенки черепа, отражаясь от них эхом. – Уроды, – кашляет Руна, и оттого выходит неразборчиво. – М? – Вы просто конченые аморальные уроды. Ангелы убивают без всякой жалости. – Какой ты у нас разговорчивый... и симпатичный, – святая собирает волосы на его затылке в кулак и поднимает голову. – Как насчёт испортить немного твоё милое личико? *** Страшный враг Алруны – его легкомыслие. Он почти окончил академию, на выпускном курсе, уже помогает новичками с трудностями, уже участвует в первых несложных миссиях. И по-детски настойчиво избегает встреч с отцом. Лилит ждёт его в чёрном платье у раскидистого дуба, и они встречаются объятиями, ни слова друг другу не говоря. Алруна следует за матерью мимо рядов памятников и могильных плит, и останавливается у той, на которой написано имя его брата. – Он всегда будет частью нашей семьи, и мы всегда будем его любить. Но это не правильно, когда дети уходят из жизни, это очень грустно. Понимаешь, как мы за тебя боимся? – страшно от того, что Лилит ничего не просит у него, кроме понимания. Ему отдают ответственность, обязательства, право выбора, и возможность нанести рану, от которой не оправляются. Руна впервые чувствует, будто ему к шее приложили холодные пальцы, невесомо, едва заметно, почти сразу же убрали, но избавится от воспоминаний о них, выкинуть из головы – очень сложно. – Я буду осторожен, мам, – неловко обещает он, потупившись. *** Ожог проходит левее глаза, спускается по виску на скулу, потом резко дёргается вверх и перечёркивает щёку. Этому учили на курсах в академии: отрешится от ситуации, думать о другом, о том, что дорого. Алруна вспоминает мать, тёплый запах трав, который всегда окутывал ее, ягодный чай из кружки с широким краем, а ещё руки. Он уже почти ростом с отца, высокий, широкоплечий и так давно не засыпал на руках у матери. Сердце колет острой досадой от того, что он так и не поговорил с ним по душам. Не успел. Не нашёл времени, и теперь его скорее всего не будет. Отец ведь всегда был добрым и принимающим. Всегда, кроме того раза. Руна понимает, что советы в Академии давали не очень, потому что когда вспоминаешь всё это, то понимаешь очень отчетливо, что ты так чудовищно не хочешь умирать. В коридоре слышатся какие-то крики, шум, словно кто-то железным прутом колотит в гонг. Всё это доносится словно сквозь вату, и кажется таким далёким, будто всё за дверью – не здесь, где-то за сотни километров, в другой вселенной. Грохот стихает на секунду, а потом дверь распахивается. Ангел сразу падает замертво, святая сползает по стенке ещё живой, и никто её не добивает, потому что всё присходит в большой спешке. Специальные подразделения Князя всегда всё делают умело и быстро. Чьи-то руки отстёгивают ремни, кто-то помогает полнятся, задаёт вопросы. – Что с отрядом? – командир спрашивает, чтобы знать, стоит ли искать здесь ещё хоть кого-нибудь, и в ответ на молчание, повторяет вопрос отчётливее, встряхивая за плечо. – Руна, что с отрядом? – Все погибли, – почти шепчет тот, опуская глаза. – Они все. *** Мама кидается обнимать с порога, сразу, как только видит. Алруна ещё не до конца пришёл в себя и ещё не совсем может стоять, поэтому всё заканчивается тем, что они опускаются на большой мягкий диван, и он кладёт голову на колени матери. – Сыночка выросла такая большая, – улыбается Лилит, целует в ухо. – И такая глупая. Жгли святой силой, да? – спрашивает она, приподнимая его лицо. – Ничего, я заговорю отвар, тебе станет легче. Никаких упрёков и никаких слёзных причитаний. Её выдают только дрожащие пальцы и больше ничего. И всё-таки она просит об этом, вздыхая и положив сыну ладонь на лоб. – Как поправишься, сходи к отцу. Он же места себе не находит. *** Взглянешь в зеркало, и перехватывает дыхание. Кошмары всегда приходят под утро, когда ещё даже не рассвело. Руна включает лампочку над раковиной и рассматривает в тусклом свете свои шрамы. Они побледнели с того раза, но не исчезли. Он отдаёт себе отчёт в том, что эти шрамы, может, вообще никогда не сойдут с его-то регенерацией. Но они перестали выглядеть пугающе, и с этим – с этим вполне уже можно показаться в лазарете. Руна морщится, чувствуя, как снова подступаете это ощущение холодных пальцев на шее. Грязно-белый. Остро заточенный карандаш. Круги по воде. Бензин. Демон подставляет голову под кран и включает холодную воду. У Алруны много врагов, но главный из них – он сам. *** Он приходит под конец рабочего дня, когда лазарет уже опустел и затих. Но Рун знает, что Вельзевул ещё там, склонившись над столом, работает с бумагами. Он сначала приоткрывает дверь, и только потом высовывается из-за неё сам. У него в голове полный кавардак из того, что он хочет сказать, и того, чего он сказать пока не может. – Сын, – адский лекарь оборачивается на звук, и ручка выскальзывает из его пальцев укатываясь под стол. Руна застывает в дверном проёме, потому что до него внезапно доходит, что отец всё это время ждал, пока тот придёт. Что он всё понимает, и что он, в сущности, предупреждал и хотел уберечь. Руна подходит к креслу, кладёт голову на колени отцу и тихо плачет, не говоря ни слова.