i dont give a shit

- Спаси меня! – кричит Мин Юнги из телефонной трубки, как потерпевший. – Боже, лапушка, просто спаси меня, иначе, клянусь, я отправлюсь на небеса прямо вот сейчас! - Это вряд ли, - Чимин улыбается недоброй кыцой и широко усмехается. – Ты немножечко не дотягиваешь до святого. - Не делай мне нервы, - стонет Юнги, но хоть орать перестаёт. – Но спаси. Чимин улыбается ещё немного, а потом приподнимает брови и издаёт задумчивый хмык. - Смотря, что нужно сделать, и что мне за это будет. Мин Юнги шипит, как змея, которой наступили на хвост. - Тебе, лапушка, - говорит он притворно ласковым голосом, и, в сочетании с его шепелявостью, это звучит откровенно смешно, но Чимин успевает закрыть рот кулаком: почти двадцать лет экстремальной дружбы научили его многому. – Будет моё искреннее «спасибо», а твоему мальчику, может быть, перепадёт какая-нибудь красивая цацка. - Чего делать-то надо? - Чимин решает больше не тянуть кису за причинные места, тем боле, Тэ искренне любит всю эту гламурную муть, выходящую из-под рук мастера-фломастера буквально тоннами, и будет рад получить новый подарочек. - Так бы сразу, - фырчит Юнги, и, наверное, он самая кошечная кошечка в целом кошечном мире, кого хочешь перещеголяет в этом непостижимом для простых смертных искусстве. – Ты должен поехать в Итэвон, прямо вот сейчас, заскочить к Жерару и забрать у него то, что он привёз мне из своей далёкой родины. - Багет, бульон и лягушачьи лапки? – теперь Чимин сдержаться просто не в состоянии, поэтому он ржёт в голос, наплевав прямо в нежную душу лучшего друга. - Неотёсанный болван. И что только в тебе Тэ нашёл? Такой умный мальчик, с таким хорошим вкусом… - Теперь я должен сделать комплимент твоему парню? - У меня нет парня, - отрезает Юнги. – Забери у Жерара кружево, которое нужно мне, как воздух. И сразу привези ко мне в мастерскую. - А самому сгонять слабо? Или своего не-парня попроси. - Я не могу, у меня вдохновение. Чимин обречённо кивает, принимая ответ, потому что если уж у Юнги в д о х н о в е н и е, тот тут всё – ложись, фашист, кидай гранату. Можно выключать свет и останавливать планету – пока слишком активная муза не отымеет его во всех возможных позах, он не заметит даже апокалипсиса. Чимин выполняет поручение, не удерживается от шутки про багет и даже не краснеет (всё ещё двадцать лет дружбы с господином Мином многому его научили и начисто лишили чувства такта), а потом битых полчаса тарабанит в каким-то чудом запертую дверь на последнем этаже общежития, ведущую в мансарду, в дальней комнате которой располагается Святая Святых – мастерская. Забавно, что Юнги всегда очень чётко разделяет «заходи ко мне» и «приезжай в мастерскую», при этом шансы попасть в соседнее с названным помещение стремятся к абсолютному нулю. Справедливости ради стоит сказать, что в мастерскую он приглашает плюс-минус никогда. Но сейчас, видимо, припекло. - Что ты вышибаешь мне дверь, как какой-то шрек? - Халк, - машинально поправляет Чимин, не без ехидства осматривая встрёпанные волосы мятного цвета, огромную футболку явно с чужого плеча, и даже понятно, с чьего, и белые кружевные носочки, буквально вопящие «мы из порно!!!» на всех существующих языках мира. Если сказать, что Юнги выглядит, как чёрт те что, то это будет не вполне корректно. Вот «чёрт те что, и сбоку бантик» - уже несколько ближе к истине. Бантик можно и не заметить, но он точно есть. Всегда. В любой ситуации. В самом неожиданном месте. Инфа сотка. - Что ты вышибаешь мне дверь, как какой-то Халк? – послушно повторяет Юнги, и смотрит так, словно он бухал две недели к ряду, а сейчас его выставили на мороз с голой жопой. - Потому что ты нихрена не слышишь, как какой-то моток ниток, чучело. Или тебе твои кружавчики не нужны? Взгляд Мин Юнги моментально трезвеет и, кажется, накаливается до температуры примерно в пять тысяч по Цельсию. - Нужны. Чимин отдаёт увесистый бумажный пакет, самостоятельно проходит на кухню, соединённую с гостиной, открывает окно и разгребает феноменальный срач на столе. Видимо, вдохновение шарашит беднягу уже несколько дней. - Куда Намджун только смотрит? Или вы поссорились? - Мы никогда не ссоримся. Юнги садится прямо на пол, запускает руки в пакет, и расплывается в совершенно блаженной улыбке. Сейчас он тоже похож на кошачье, только не на кисулю дикую, а на домашнего сытого котика, ласкового и всеми любимого. Он просто трогает свои сокровища и прикрывает глаза, явно отрешаясь от бренного и суетного мира. - Почему ты тогда сказал, что у тебя нет парня? – Чимин, бросив короткий взгляд на самого ёбненького парня во всех обитаемых вселенных, достаёт из кармана пачку сигарет, зажимает одну зубами, прикуривает, и принимается изучать содержимое холодильника, впрочем, явно без какой-либо надежды на счастливый исход. - Потому что мы не встречаемся, - тянет Юнги, не отрываясь от своего захватывающего занятия. – Чистый шёлк, и так много… это же просто рай. Чимин досадливо вздыхает, и закрывает холодильник. И недоверчиво хмурится. - В смысле? Я что, не слышал, как у вас кровать по полночи скрипит, и как ты глотку надрываешь? И… ну, он же здесь живёт. - Мы занимаемся сексом, - Юнги пожимает плечами, и с явным нежеланием встаёт на ноги, оторвавшись от своей прелести. – Живём вместе. Но мы ни о чём таком не разговаривали, так что, мы не встречаемся. - Ааа, то есть, Джуни-хён, скорее всего, не в курсе, что у тебя парня нет. Удивительное ты создание. Юнги вдруг вздрагивает, как котик, драгоценная лапка которого неожиданно наступила на что-то мокрое, переводит взгляд на Чимина, и говорит каким-то потусторонним, хриплым голосом: - Одолжи мне Тэхёна. Чимин дымом давится, закашливается, и даже машет перед лицом Юнги растопыренной ладонью. - Совсем ёбушек словил? Тебе мой зачем? Со своим отношения налаживай! И вообще, озверел ты, что ли? Если вы часами говорите про шмотки, это не значит, что… - Одолжи мне Тэхёна, - повторяет Юнги, и во взгляде его нет и самой крохотной крохотки адеквата. – Раза на три, ну может, четыре. Пожалуйста. Чимину думается, что надо просто делать ноги, и не вступать ни в какие переговоры. Он даже делает пару шагов по траектории к выходу, но Юнги вдруг опять мечтательно улыбается. - Я такую красоту на него придумал! Ни на ком больше не будет так сидеть. И ему понравится, точно говорю. Чимин выдыхает с нескрываемым облегчением. Правда, через секунду опять хмурится. И говорит осторожно, чтобы не ранить тонкую нежную душу: - Юнги, детка… Я всё понимаю, но Тэ… как бы это сказать помягче?.. Он… прости, но он мальчик. - То-то и оно, душенька… То-то и оно… Чимину всё это ой как не нравится. * - Нет, - твёрдо говорит Тэхён, и даже отрицательно мотает головой, да так активно, что у всех зрителей глаза режет от ярко-алого всполоха его свежевыкрашенных волос. - Головушка отвалится, - фырчит Юнги, ловит буквально за уши и пытается заглянуть упирающемуся младшему в глаза. – А она у тебя довольно симпатичная. - Не, хён, - Тэхён смотрит виновато и несчастненько, - я не смогу. - А если Чим согласится? - Я не соглашусь! - Он не согласится, - вздыхает Тэхён, но на своего бойфренда смотрит с нескрываемой благодарностью. - А если Гуки согласится? - Он не согласится! – хором говорят Чимин, Тэхён, и до такой степени притихший в углу Хосок, что его никто сразу и не заметил. Притихший Хосок. Оксюморон какой-то. Юнги воздевает глаза к потолку, в его небольшой инсценировке символизирующему небесную твердь, что-то беззвучно шепчет (Хосок поклясться готов, что на парселтанге), а потом медленно и со свистом выдыхает, явно пытаясь успокоиться. - Пошёл. Каждый. Из вас. Нахрен. На каждое слово Юнги перемещает перст указующий с одного слепца и глупца на другого, а по завершении этого его волшебная длань, способная творить просто заоблачные чудеса с тканями, кружевом и некоторыми особенно чувствительными частями Ким Намджуна, обращается в красноречивый и твердокаменный фак. - Ну хёнчик… - расстроенно тянет Тэхён, но Юнги уже разворачивается в лучших традициях профессора Северуса Снейпа, и его широкая чёрная рубашка надувается на встречном ветру подобно мантии. «Хёнчик» уходит, оглушительно грохнув дверью кафешки, излучая радиацию убойной силы, рентгеновские лучи, гамма-излучение Солнца и солнечный ветер в небывалых количествах. Вообще-то, к нему такому лучше не подходить. Потому что уничтожит, и даже не заметит. И это аксиома для всех биологических видов планеты, действовать вне которой не решается никто. Ну, почти никто. Потому что все люди, как люди. А Ким Намджун даже не скажешь, как что на блюде. В смысле – отчаянный смельчак, небывалый храбрец, глубочайшей души человек, и самый пылкий влюблённый парень во вселенной. Инфа сотка, а то и больше. - Малыш? – гудит Намджун, когда видит приближающуюся чёрную грозовую тучу, от которой даже пахнет электричеством максимального напряжения. – Ты чего такой сердитый? Юнги досадливо шмыгает носом, останавливается в метре перед Намджуном, и тут же принимается сверлить его глазами. Но хоть радиоактивное излучение сбавляет, и то хлеб. - Джун, скажи мне, - шепеляво требует Юнги, как-то позабыв о хоть жалком приветствии, берёт пальцами край феерической в своих размерах дырки на собственной коленке, и оттягивает в сторону, словно без этого чёрное кружево в витиеватый цветочек не было заметно. – Эти джинсы – дерьмо? - Ты чего, - Намджун всех этих всплесков сероводорода внутри кислотного озерца по имени Мин Юнги никогда не понимал, зато умеет справляться с ними просто на «отлично». – Это супер красивые джинсы. - Хорошо, - Юнги, кажется, делается только мрачнее. – Может, этот чокер, который я клепал долбаные сутки – дерьмо? - Очень красивая цацка, - Намджун растеряно хлопает глазами. – Видно, что ты старался. - О, пожалуй, нам стоит раздеть троих-четверых девушек этого района, на одной из них точно окажется моё бельё. Давай спросим у них, может, они носят дерьмо из какого-то дурацкого принципа, и только мечтают от него избавиться?! - Заболел ты, что ли… Юнги сопит, потом бесцеремонно лезет Намджуну в карман, достаёт его сигареты, сдавленно матерится, потому что табак слишком крепкий, но всё равно курит, глубоко затягиваясь. - Малышечка, - с невероятной супер нежностью, способной излечить пару сотен безнадёжных больных, говорит Намджун, и очень осторожно улыбается. – Что тебя так расстроило? Хочешь, я разберусь? - Все только на словах готовы хвалить мои тряпки! Юнги звучит с такой невероятной досадой, что у Намджуна что-то сжимается в груди. Жалко, что Юнги на улице обниматься не разрешает, его б сейчас под толстовку, прямо к груди, и подержать так, чтобы успокоился. - Это, типа, чтобы я не ныл и не орал? Типа бережёте нервы бездарности, возомнившей себя гением? - Мне на самом деле нравится то, что ты шьёшь, малышечка. Юнги вспоминает, что он – киса, и просто непередаваемо фыркает, задрав хорошенький и чуть розоватый на кончике носик. - Спорим, ты даже не помнишь ни одной… - Я помню тёмно-зелёное платье с какими-то золотыми штучками. - Это называется «пеньюар». - Да-да, конечно. Оно очень красивое. И ещё, я помню, как ты шил эти джинсы, и точно такие же, только белые и с белым кружевом. Они тоже красивые. И все комплекты нижнего белья помню, особенно, те, что ты шил на прошлое рождество подружкам. Очень было красиво, мне нравится. Даже жалко было, что ты их отдал. Все эти ленточки, бантики… А главное –никаких блестюшек. - Боже упаси. Юнги слушает, курит и почти не шевелится, но Намджун понимает, чует, видит, что тот млеет и буквально расцветает на глазах. Как любой уважающий себя гений и творец, он падок на похвалу и комплименты, а какой комплимент может быть лучше прозвучавшего от ничего не понимающего, но никогда не врущего парня? Впрочем, уже через несколько секунд Юнги коротко мотает головой, сбрасывая сладкое наваждение, и опять хмурится. - Да толку-то. Конечно. Всем нравится смотреть на красивое женское бельё, потому что всем мужикам всё равно нравятся сиськи. - Неправда, - Намджун опять улыбается хорошо-хорошо, а ещё, подходит и обнимает, наплевав на протест. К слову сказать – весьма неубедительный. – Неправда, малышечка. Мне нравится то, что делает тебя счастливым. И если это трусы да лифчики, я буду любить их. Захочешь разводить капибар – я буду в восторге от этих милых созданий. Решишь перевестись к Тэхёну на факультет астрофизики – я с удовольствием буду ковыряться в непонятных формулах вместе с тобой. Только бы ты не грустил. Юнги не находится, что ответить на этот в высшей мере душевный и оглушительно откровенный пассаж. А мы же помним – Намджун никогда не врёт. - Ну… астрофизика, это, наверное, перебор… - тихо говорит он не раньше, чем через минуту. – Хватит нам и одного шизоида. Намджун смеётся коротко и мягко, как филин ухает. - А почему мы не встречаемся? – спрашивает Юнги, задрав голову в жалкой попытке заглянуть в лицо своего спасителя-переростка. – Ты так ко мне относишься, что… - А почему мы не встречаемся? Для Намджуна это оказывается настоящей новостью. Он даже отлепляет от себя Юнги, держит его за плечи на вытянутых руках, и так хмурится, что Юнги становится не по себе. - Или я чего-то не понимаю? Мы живём вместе, Юнги. Ты спишь со мной уже почти год! С чего ты… - Ты не предлагал встречаться. – Для Юнги это настолько очевидная причина, что он даже не понимает, как можно было не догадаться. – Мало ли людей просто спят друг с другом? Секс – не всегда повод для… - Замолчи, - умоляюще стонет Намджун, трёт лицо, чтобы хоть как-то привести мысли в порядок, а потом просто встаёт на одно колено и протягивает Юнги руку. – Ты согласишься встречаться со мной, Мин Юнги? - Ты серьёзно? - Абсолютно. У Юнги вообще в голове не все дома, а те, кто дома – фатально безумны, и подобная ситуация в его системе координат совершенно нормальна и естественна. В общем, он тут же краснеет, и улыбается вдруг так, как Намджуну ещё не доводилось видеть - ослепительно солнечно, ярко, и так счастливо, что его эмоции можно смело отрезать ломтями и раздавать нуждающимся. Именно так в американском кино главная героиня реагирует на предложение выйти замуж от возлюбленного принца. Намджун смотрит и ждёт, а потом даже тянет руку выше. - А… - Юнги вздрагивает и осторожно вкладывает тонкие, сплошняком исколотые иголками, изрезанные портновскими ножницами, натёртые бесконечными метрами ткани пальцы в тёплую огромную ладонь. – Да-да, я согласен, конечно. Я уж думал, ты никогда не предложишь. «Феерическое ебанько, - ласково думает Намджун, когда обнимает теперь уже с в о е г о Юнги, - сказочный единорожек». - А ты согласился бы быть моей моделью на дипломном показе? Думать не о кружавчиках дольше двух минут Юнги не способен, что есть, то есть. - Я же мальчик, - хохочет Намджун, но отпускать и не думает. – И совсем не крохотуля. - Я в курсе. Именно это мне и нужно. Я хочу создать что-то совершенно новое. - Нарядишь меня в чулки и пе-нью-ар-ы? - Примерно. Юнги опять поднимает голову, и по взгляду его видно, что он готов воевать за свою идею. Намджун смотрит на него, и любит его очень сильно. - Ты думаешь, публика оценит? Юнги шмыгает носом весьма воинственно. - Когда Queen написали «Рапсодию» она тоже казалась всем невероятно сложной для понимания. Но это был шедевр. Это – гениальнейшая композиция. А я создам гениальную коллекцию. Но мне нужно, чтобы ты меня поддержал. - Хорошо, - очень легко соглашается Намджун и кивает. – Если можно выбрать, я бы отказался от розового и сиреневого, а в остальном – всё, что ты скажешь. - Коллекция будет чёрной. За одну такую благодарную и тёплую улыбку Намджун мог бы пройти и куда более сложные испытания. * - Нет, - сипит Хосок и хватается за горло в совершенно безуспешной попытке глотнуть хоть немного раскалённого и отравляющего воздуха. – Нет, Юнги… Нет… Мин Юнги, на обнажённом белоснежном плече которого красуется недвусмысленная кружевная бретелька, спасибо широкому вырезу модернизированной в подобие туники рубашки, смотрит на эти мучения без тени какого-либо сочувствия на спокойном лице. Потом, видимо, дабы отдать дань уважения законам жанра, даже достаёт из нагрудного кармана унисекс кошмара любого любителя классики пилочку, и принимается подпиливать ноготок на левом указательном. - Юнги, пожалуйста… - задушено хрипит Хосок, но его мучитель остаётся совершенно равнодушен к предсмертным мукам лучшего друга. – Юнги… - Хуюнги, - ласково говорит тот, и улыбается сахарно-сахарно, потом сдувает пыль с пилочки и убирает её обратно в карман. – Чего ты корчишься, дружочек? Я просто не понимаю. Ты уже согласился быть моей моделью, я сошью тебе просто охрененно сексуальное бельё, я даже уже его начал… ты будешь вышагивать по подиуму весь такой невероятно дерзкий и прекрасный, а потом… - А потом я просто ничего не буду делать, ладно? Ничего вот этого вот, что ты там придумал! Юнги саркастически вздёргивает бровь и как-то просто не может понять, а что, собственно, не так. Да уж, эти, как их… простые смертные – запредельно непонятный народ. - Я же всё так классно продумал! – говорит он почти жалобным голосом. – Сначала ты, весь такой невозможно классный, в косухе чёрной, эге-гей, под какую-нибудь классную песню… - на этом моменте глаза его опасно загораются, и Хосок уже вообще не ждёт ничего хорошего. – И у тебя будет красная, кроваво-красная помада. Такая, чтобы в зале все сдохли разом. - Юнженька, дорогой, - Хосок вообще парень с неиссякаемым оптимизмом, поэтому он будет предпринимать попытки спастись даже после окончательной смерти. – Если они все сдохнут, кто тогда будет смотреть? - Ну они немножечко сдохнут, - отмахивается Юнги, - не перебивай, у меня вдохновение. Хосок с Юнги дружит немногим меньше, чем Чимин, на каких-то пять лет, но и этого срока хватило, чтобы уяснить: словосочетание «у меня вдохновение» от Юнги равносильно объявлению газовой атаки, угрозе сброса термоядерных бомб, входу планеты в сверхмассивную дыру и началу Армагеддона. То есть, если уж у него вдохновение, надо просто смириться. И Хосок смиряется, всего за пару секунд. - Хорошо, дорогой, хорошо. Чулки, кружева, косуха и красная помада. Если ты ещё умудришься сделать так, чтобы я не выглядел, как шлюха неопределённого пола… - Ты будешь выглядеть, как богиня, пол которой не важен, потому что хотеть тебя будут ровным слоем все. – Юнги выглядит так, представляя всё это, словно вот-вот схватит незапланированный оргазм. - Хорошо, пусть хотят. Но целовать Чон Чонгука я не буду. Потому что Чон Чонгук, это такой специальный парень, который выполняет роль обязательного первокурсника в любой компании. Хотя, если признаться, более номинальной позиции не знавала ни одна политическая система за всю историю. Кроме восьми циферок в паспорте и всё никак не завершающегося полугодового переезда в студгородок, в Чонгуке нет ничего, ради чего в любую компанию берут первокурсников. Не наивный, не глупый, не трусливый, а в искусстве пития переплюнул самого Чимина, хотя Чимин и Текила - это практически синонимы. Чимин всё же немножечко побольше размером, чем бутылка, но на этом, кажется, всё. В общем, Чонгук – это пламя преисподней, сочетающееся с неординарным умом, тонким чувством юмора, шикарным телом и феноменально трогательной улыбкой. Про Хосока тут как бы всё понятно. - Будешь. - Нет. Нет, Юнги, я не буду. Кого угодно, только не его. Хочешь, я тебя поцелую? - Джуни расстроится, не надо. - А так – расстроюсь я! Так сильно расстроюсь, что меня инфаркт хватит прямо на глазах у изумлённой публики! Ты вообще понимаешь, что это для меня значит? Юнги хмурится. Садится на подоконник, прямо на ворох тканевых обрезков, выуживает из пачки тонкую ментоловую сигаретку, прикуривает, и долго-долго смотрит на Хосока, чуть склонив голову на бок. Тот тоже прикуривает, без разрешения стрельнув сигарету у своего друга (да за что же ему такое наказание?!), и смотрит куда угодно, только не на Юнги. Юнги курит, задумчиво почёсывает кожу под бретелькой, и явно пытается понять, какого хрена его дружище тут разводит чёрт знает что. - Он же тебе нравится. - Не то слово, Юнги. - Ну, предположим, ты в него влюблён. - Так и есть. - И я специально придумал для вас такие охренительские образы, и такой выход, чтобы ты мог его поцеловать. Разве это не нормально – хотеть поцеловать того, в кого влюблён? Хосок только впечатывает ладонь в лоб и тихо стонет, потому что Юнги – такой Юнги, и он не изменится, наверное, никогда. И «нормальным» тоже не станет. Конечно, в этом его непередаваемая прелесть, его неповторимый шарм и изюм, именно поэтому сам Хосок, и остальные ребята, и Намджун, и стайка восторженных девчонок (у любого эксцентричного открытого гея должна быть стайка подружек) с Юнги дружат, любят его и ценят… но иногда вынужденная коммуникация в рамках простой земной логики даёт катастрофические сбои, вот в чём загвоздка. - Дорогуша, представь, что тебя поцелует, например, Жерар. – говорит Хосок, не представляя, приведёт ли этот пример к пониманию ситуации в целом. – Даже если вы заранее договоритесь. - Не, Джуни расстроится, - тут же протестует Юнги, - не надо. - Ну просто представь. - Фу. У него усишки. Хосок трёт лоб кулаком, но мир от этого, почему-то, не делается прекраснее и проще. - Просто представь, что тебя целует парень, который тебе совершенно не нравится. Или, хуже того – девушка. - Ну, - говорит Юнги после небольшой паузы. – Представил. И что? - Полный провал, - констатирует Хосок, и преувеличенно бодро улыбается. – Тебе будет приятно, если чужой человек полезет к тебе в рот напомаженными губами? Мин Юнги существо загадочное и непостижимое, поэтому, после этого вопроса он начинает смеяться. Весело-весело, от души смеяться, даже сигарету чуть не роняет, даже держится за живот. - Вот же ты чудила! Конечно, это противно, но ты-то малому очень нравишься. Хосок фыркает. - Ты слепой дурачина, душенька. Он на тебя пялится так, что у меня всё полыхать начинает. А я всё думаю, как ты так держишься… а ты просто тупушка! Хосок заставляет себя никак не реагировать на эти не в меру волнующие заявления, потому что Юнги живёт в настолько alternative universe, что даже гадать не стоит, как у него в башке всё переворачивается. - В любом случае, он не согласится на такой перфоманс. - Ой, - Юнги машет ручкой и плотоядно улыбается. – Ну ты же его попросишь? Хорошенечко попросишь. * - Можно, - шёпотом, достойным принадлежать герою, решившемуся предать родину, спрашивает Намджун, когда Чимин открывает дверь на его невразумительный стук, - я у вас немного потусуюсь? Доброе утро, Тэ. - Ты что, впал в королевскую немилость? - Да нет, - Намджун проходит самостоятельно, не дожидаясь разрешения, потому что он, как минимум, парень лучшего друга Чимина, а во-вторых – наставник, духовный вождь и свет в оконце для Ким Тэхёна, который всегда твердит, что, когда вырастет, будет таким же, как Намджун. – Просто у него опять вдохновение, и оно разрослось на всю квартиру, а мне репетировать надо. Намджун красноречиво машет кофром, естественно, не избежавшим дизайнерской заботы Мин Юнги. - Ты что, тут собрался репетировать?! – Чимин, конечно, Намджуна любит, и восхищается им, потому что ну как можно проводить с Юнги двадцать часов в сутки минимум, и не сбрендить? Герой. Конечно же, сбрендивший. Но мирно. - А у вас есть первая пара, а у меня нет, - Намджун подмигивает, по-хозяйски включая кофеварку и выискивая себе чашку поцелее и почище. – А этим вечером у меня большая работёнка – какой-то генерал коня двинул. Чимин сначала хочет что-то сказать, но потом передумывает, похлопывает гостя по плечу (для чего ему приходится хорошенечко подпрыгнуть, да, но настоящие мужчины никогда не комплексуют из-за таких мелочей, как рост) и идёт одеваться. Намджун делает глоток горячего кофе, потом открывает кофр, достаёт свой обожаемый тромбон (каким-то чудом избежавший дизайнерской заботы Мин Юнги) и продувает мундштук. - Никак не пойму, как тебя, с твоим характером, занесло в похоронное бюро, хён. Жизнерадостней тебя только Хоби-хён. – Тэхён смотрит с нескрываемым обожанием, пока нарочито медленно моет свою чашку, заваривает кофе, потом ищет чашку Чимина. - А как тебя занесло в астрофизику? - Это интересно. - А быть тромбонистом в похоронном оркестре – забавно, - парирует Намджун, набирает полную грудь воздуха и начинает выводить что-то из раннего Диззи Гиллеспи. Но не успевает Тэхён заслушаться, как Намджун обрывает мелодию и широко улыбается: - Раз ты пока не уходишь, хочешь послушать, что я сочинил для сегодняшнего генерала? Убойная получилась мелодия, я назвал её «ANPANMAN» в честь мультяшного… - Я знаю, кто это, -мягко улыбается Тэ, и садится на кухонный стол, явно намереваясь прогулять учёбу. Намджун под таким внимательным взглядом буквально зацветает, потому что он же тоже немножечко творец, но все восторги в девяносто девяти целых и девяти десятых процентов случаев достаются неподражаемому Мин Юнги. Так что он ловит момент и широко улыбается, прижмурив глаза. - Как так меня бог миловал, что я в тебя не влюбился? - Да ну тебя, - добродушно отмахивается Намджун, - скажешь тоже. Ты лучше послушай. Намджун снова набирает в грудь побольше воздуха, а потом из раструба его тромбона вылетает настолько весёлая и жизнеутверждающая мелодия, что Тэхён начинает приплясывать прямо сидя на столе. - Она супер-пупер-мега крутая! – восторженно говорит Тэхён, когда Намджун доигрывает и, дурачась, смешно кланяется. – Но тебя уволят. - Почему же? - Обычно, как правило, на похоронах принято грустить, - поясняет уже собранный Чимин, на ходу затягивая шнурок на спортивных брюках. – А ты тут разводишь торжество жизни над смертью. - Но… но жизнь же и правда всегда побеждает… - Так! – Чимин протестующе машет руками. – Вот это вы уже без меня, пожалуйста, и вечерком. Зай, марш одеваться, у тебя три минуты. – Тэхён получает сначала короткий поцелуй в уголок губ, потом игривый шлепок по заднице, и уходит, бормоча что-то о фатальной несправедливости жизни. – У меня игра завтра. Придёте? Ничего серьёзного, конечно, играем с медицинским, но я старался натаскать своих ребят так, чтоб было не стыдно показать хорошим людям. - Придём, - обещает Намджун и улыбается. – Хочешь, можем Хосока и Гуки взять. - Чтобы они хотя бы на трибуне бейсбольного поля воссоединились под громыхающие вопли болельщиков? - Как вариант, - смеётся Намджун, - почему бы и нет. Никогда не знаешь, когда таких тормозов торкнет. А Гуки не в команде твоих соперников? - Не, там только хирурги и патологоанатомы, в основном. Капитан – стоматолог, защитник – кардиолог… кажется, всё. А нет, есть ещё один педиатр. - И ни одного ветеринара, - хмыкает Намджун. - Это потому что Чон Чонгук верен истинным, а не мнимым идеалам. То есть, нам. В общем, Намджуну удаётся поиграть от души целых полтора часа, в течение которых все ближайшие соседи, наверное, уверовали в бога, ктулху и тёмных магов, и стали им молиться, потому что тромбон, это, конечно, на любителя. А потом Мин Юнги загробным голосом сказал «приходи сейчас же, ты нужен мне как воздух», и отключил вызов. Намджун человек простой, но очень сообразительный, и обольщаться он отвык очень давно, поэтому пошёл домой с явным расчётом на то, что сейчас придётся раздеваться, натягивать на ноги какие-нибудь срамные чулки, быть живым манекеном, или, как минимум, вытирать слёзки отчаянья и нахваливать талант и музу гения. Впрочем, Мин Юнги всегда умел удивлять, и с ним, конечно, не соскучишься, даже если очень сильно захочется. Поэтому Намджуна встретила самая что ни на есть горячая и одуревшая несколько раньше марта кисуля, облачённая во что-то ну очень кружевное, очень маленькое и очень симпатичное. С тех пор, как Юнги получил заветное предложение отношений, он стал ещё более раскрепощённым и темпераментным, хотя Намджуну всегда казалось, что дальше уж некуда. Но, нет предела совершенству, как говорится. А настоящий гений должен быть совершенен во всём. * - А мне нравится, - говорит Чон Чонгук, и равнодушно пожимает своими шикарными плечами, мол, нашли вы, хёны, из чего драму делать. - Конечно! – трагически восклицает Тэхён, который вообще не понятно, для чего уже три года впахивает на кафедре астрофизики, с таким-то актёрским талантом. Звёздочки и вселенные, это, безусловно, в высшей степени интересно, но только не для того, кто сам – настоящая Звезда и Вселенная. – Конечно, тебе нравится! Мне бы твоё тоже понравилось! Отвечай, ирод, что ты сделал Юнги, раз он тебя так пожалел?! - Ну, твой костюмчик тоже очень милый, - тихо говорит Чонгук, но в глазах его пламень и молнии, бесы и дьяволы. Хитрожопый ребёнок. – Думаю, тебе пойдёт. Тем более, он даже не розовый. - В смысле? – влезает Чимин, до этого спокойно рассматривая пугающего вида портновские манекены, являющие миру плоды бессонной работы Маэстро за последний месяц. – С чего ты взял… - Написано же, хён, - с укоризной тянет Чонгук, любовно проводя кончиком пальца с идеально наманикюренным ногтем по золотистой табличке, где каллиграфическим мелким почерком Мин Юнги выведено «Пак Чимин, №4». – Или ты в не смеющемся состоянии тоже ничего не видишь? - Нельзя так разговаривать с хёном, - ворчит Хосок, но тут же удушливо краснеет и отворачивается, когда Чонгук смотрит на него прямо. Милахи, да и только. Чимин смотрит на табличку, растерянно бурчит «а чо это я четвёртый», а потом вздрагивает всем телом так, словно с ним приключилась супер тяжёлая лихорадка. Потому что представить себе, просто представить себе то, что он видит перед собой, на живом человеке… это выше его сил. А уж представить это розовое (!!!) нечто на себе любимом – на этом моменте его не так, чтобы бедную фантазию хорошенько коротит. - Зато, у вас с Тэ парные аутфиты, - гудит Намджун, весело пихая Чимина локтем в плечо, от чего тот чуть не падает прямиком на причину его душевной боли, то есть, на манекен, украшенный не так, чтобы достаточным количеством кожаных ремешков, цепочек, металлических колец и портупей. - Он серьёзно? Джун, он серьёзно хочет, чтобы я, взрослый человек, капитан университетской команды по бейсболу, надел на себя вот это андрогинное розовое порно и в этом виде показался на люди?! А это что? Ошейник? А намордник в таком случае, где? Ох, Джун… - Смотри, тут ещё есть поводок, - воркует Чонгук, кажется, откровенно кайфуя от происходящего. А у Тэ-хёна есть строгий ошейник… ммм, и наколенники… а Юнги знает толк в извращениях. Тэхён надевает капюшон и затягивает шнурок так, что полностью скрывается от этого безумного, безумного, безумного мира. - Молчал бы, засранец! У тебя что, трусы из кружева, и всё? Всё остальное нормальное, не придерёшься. У тебя даже куртка есть! И армейские ботинки! И чёрные очки… - Зато, - весело говорит Чонгук и поворачивает свой манекен, - у меня на жопе хвостик. Как у девочки из playboy. - Но вот это… - не унимается Чимин, - вот это! Оно прикрывает, в лучшем случае, пятнадцать процентов организма! А это… божечки-кошечки, чулки?! РОЗОВЫЕ?! Я его убью… Мин Юнги! Тащи сюда свою тощую задницу, и всё остальное тоже тащи, я буду бить твоё красивое лицо! - Зачем тогда тащить задницу? – флегматично интересуется Юнги, выглядывая из приоткрытой двери мастерской. – Если ты собрался бить лицо, то вот оно, а всё остальное, можно, займётся делом. Я ещё свой костюм не закончил. И да, мне надо, чтобы ты покрасил волосы в розовый. Чимин буквально задыхается от возмущения, а Тэхён выглядит самым несчастным в мире: с одной стороны, ему вообще не слабо напялить на себя все эти чёрные с золотой отделкой ремешки, символизирующие одежду, и даже строгий ошейник его не так, чтобы очень беспокоил; с другой стороны – хотелось бы всё это вытворять строго в спальне и с Чимином наедине; к тому же, ему фантастически хочется поддержать своего парня, встать на его сторону и всё такое, но – с четвёртой стороны – он уже пообещал любимому Намджун-хёну, что уговорит Чимина любыми способами. В общем, ситуация получается так себе. Намджун, добрая душа, предлагает всем попить кофе, скушать шоколадочку, а то и вовсе заварить рамён, чтобы как-то переключиться и утешиться. Тэ тоже занимается утешением, правда, персональным – воркует что-то Чимину на ухо, смотрит так многообещающе, игриво и хулигански, по коленке гладит… А Хосок, как в глупом подростковом фильме, осторожно-осторожно пододвигается к Чонгуку, по миллиметру, словно невзначай. Самое изумительное, что тот делает ровно то же самое, благо, в их компании нет ни одного идиота, способного сесть между этими двумя. Чонгук тоже потихонечку двигается, но в какой-то момент он поворачивает голову, сталкивается взглядом с неприкрыто влюблённым взглядом своего хёна, и оба просто краснеют вспышкой, и замирают на бесконечные десять минут. А потом снова начинают свои асасинские поползновения, глупые и трогательные. Если уж начистоту, немного утешившийся в объятьях любимого Чимин уже готовится рявкнуть: «если ты сейчас же его не поцелуешь, Чон, я дам тебе в нос, или по яйцам, и плакала твоя личная жизнь!», обращённое к обоим, но воплю этому осуществиться не суждено, потому что судьба в виде Мин Юнги, как всегда, вносит свои коррективы. Дверь, ведущая в sanctum sanctorum медленно открывается, и глазам обалдевшей публики предстаёт Маэстро, Гений, Творец и Художник, планирующий, естественно, стать кульминационной точкой всей коллекции, так сказать, кнопкой отправки зрителя в массовый эстетический оргазм. А для всеобщего оргазма, как выходит, совершенно необходимы: чёрный корсаж, не прикрывающий самой интимной части грудной клетки, хвала небесам – плотные трусы почти пристойной длины, чёрные чулки и… да, огромная чёрная накидка, то ли плащ, то ли шлейф, полупрозрачная и такая гигантская, что в неё, наверное, можно было бы завернуть всех присутствующих. Мин Юнги с торжествующим видом разводит руки в стороны и коротко усмехается тёмно-вишнёвыми губами. - Летучая мышь, - хватаясь за сердце, говорит Хосок. - Упала в камыш, - подхватывает Чимин и отчаянно хочет зажмуриться. - Чур, я буду камышом, - в голосе Намджуна не слышно ничего, кроме восхищения и обожания. - Эй, мышь, тебя не смущает, что все будут пялиться на твои соски? И на наши с Тэ, если уж на то пошло. - Это нижнее бельё, мой дорогой пуританин, - мяукает Юнги, запахивает свою накидку, и уплывает обратно в мастерскую. – Тэ, деточка, мне очень тебя жаль, если он и правда такой закомплексованный и скучный. Хочешь, я утешу тебя парой украшений? У меня тут как раз есть новые… - Нормальный он, - бурчит Тэхён и кусает губу, потому что не знает, что делать. Украшений ему ужасно хочется. – Погоди, мне что, можно войти? - И развязать узел на спинной шнуровке моего корсажа, - соглашается Юнги, и вот тут Тэхён совсем умирает, потому что это же должен делать Намджун… Айщ, Юнги иногда такая сучка! - Иди, -Намджун кивает с самым серьёзным видом, - не ревновать же мне к тебе, в самом деле. * - Боже, это что, реально закончилось?! Всё, правда, всё?! Больше не надо позориться, да?! - Да хватит уж тебе позора, Чим. На всю оставшуюся жизнь. - Поддержал, зай, как боженька!.. Чимин падает на ветхий диванчик в гримёрке, набрасывает на себя все тряпки, до которых дотягивается, и тихо стонет о своей горемычной судьбе. - Мы сегодня будем пить, - говорит он, устав страдать впустую. – И это не предложение, а констатация факта. - Согласен, - Чонгук улыбается широко и как-то людоедски, пока делает уже одна тысяча восемьсот пятьдесят шестую селфи за последние полчаса. - Спасибо, мои котики! Вы у меня лучшие, люблю вас всех! – Юнги ведёт себя весьма придурочно, изображая эдакую престарелую диву, и это выглядит очень смешно, если учесть, что он всё ещё чёрная летучая мышь. – И нечего было так бояться, Чим. Вы вызвали просто фурор. Чёрт, я просто гений, а! У меня уже есть с десяток визиток… я буду знаменит, сказочно богат, и мы уедем… - Туда, где я смогу играть на тромбоне, - просит Намджун. - Люди везде мрут, любовь моя, - отмахивается Юнги. – Ну что, хорошие мои? Я угощаю. Куда поедем? Пьянка выходит не просто грандиозной, а какой-то яростной и даже ожесточённой, даже Намджун умудряется убраться так, что затевает сольный концерт похоронной музыки, как он сам её представляет, а потом даже пускается в бесшабашные танцы на барной стойке. Чимин горланит что-то не переставая, Тэхён бесконечно селфится со всеми подряд, Юнги просто ликует… - Ой, - виновато говорит Тэхён, когда не вполне изящно плюхается за их столик, и тут же уползает обратно, а потом подбегает к каждому и тянет за рукав, шипя «смотри, смотри!». И, казалось бы, смотреть-то не на что, но не для тех, кто ждал чего-то подобного почти целый учебный год. А именно – зажатого в угол дивана Чонгука и сидящего у него на коленях и совершенно от этого разомлевшего Хосока. И у Чонгука, кажется, чужая красная-красная помада везде: на щеках, на шее и, конечно, на губах. Чимин присвистывает и тянет желающего запечатлеть такую красоту в фотоплёнку своего айфона Тэхёна подальше от новоиспечённой парочки. - Оставь их в покое, нафоткаешь ещё, зай. - Но это же их первый! А я им потом на годовщину покажу… - Предлагаю за это выпить, - опять горланит Чимин и совершенно неудачно открывает бутылку шампанского. Облитый им Юнги вспоминает, что он из семейства кошачьих, поэтому он тянет свои маленькие лапки к Намджуну и невинно трогательно мяукает: - Меня надо искупать. Или вылизать. OWARI