Woolfstar

Что я могу ему дать? Губы, которые разучились улыбаться, глаза, ослепшие от слез, холодные руки и пустое сердце. Оскар Уайльд «Веер леди Уиндермир»

Тонкий, изящный серп луны напоминал Ремусу плохую шутку, жестокую издевку богов. До полнолуния оставались считанные часы, но облака мешали рассмотреть угрозу, превращая небо в пасторальную картинку, безмятежную и прекрасную. Юноша сломя голову мчался по оврагам, используя первые симптомы ликантропии чтобы спрятать свою истинную сущность. На самом деле ночное зрение и острый слух кажутся даже полезными в моменты, когда приходит пора прятаться, вот только сама борьба со стремительно растущей по всему телу шерстью, неутомимым голодом и крайней раздражительностью безумно утомляет. Пожалуй, даже немного больше чем опасения случайно кого-нибудь убить. Спутанные волосы, растущие с нечеловеческой скоростью, падали на лицо, мешая видеть окружающие тонкие ветки. Они царапали руки и щеки до крови, но это было уже совершенно не важно, когда тело сковывал озноб, а сил бежать оставалось всё меньше и меньше. Нужно отойти как можно дальше в запретный лес, пока инстинкты не взяли верх над разумом. Пот разъездал глаза, безумно хотелось вернутся в замок, забраться поближе к тёплому очагу, надеть на себя как можно больше одежды и закутаться в одеяло, спрятавшись в его уютном коконе от всего мира. А вместо этого приходится ломится сквозь лесную чашу, прятаться среди мороси, пока ещё способен отвечать за свои действия. Одно утешает - волк, вырвавшись наружу, быстро найдет способ согреться, нарезая круги в поисках добычи. Остаётся лишь надеяться, что это будет какой-нибудь безобидный зверёк, вроде кролика, иначе придется придумывать оправдания новым шрамам, которые Сириус замечает даже раньше него самого. А врать друзьям неприятно и стыдно, особенно когда уши предательски краснеют, с головой выдавая лукавство их обладателя. Желудок свело болезненным спазмом и Ремус согнулся под ближайшим кустом, пережидая приступ тошноты. Скоро его можно будет отследить по оставленным позади островкам рвоты и крови. Было бы безумно неприятно попасться на такой мелочи. Юноша прикрыл глаза, давая себе секунду отдыха и снова схватился за живот, едва успев другой рукой придержать себе волосы. Дикая слабость сковала его по рукам и ногам, придавив грудь невидимой гранитной плитой. Сил бежать уже просто не было, поэтому Ремус привалился спиной к ближайшему дереву, кусая губы чтобы сдержать рвущийся из глубины души крик. Тело будто кто-то пытался сломать - кости плавились, принимая новую форму, а суставы вспыхивали страшной болью, выворачиваясь в неестественном положении. Мышцы горели, отчего сидеть неподвижно больше не получалось. Оборотень рвался в невидимых силках, не замечая что уже катается по земле, то и дело задевая острые камни и торчащие отовсюду ветки кустарника. Последние искры разума толкали его сильнее приложится о ствол, будто особенно большие синяки способны облегчить снедающую изнутри боль, хоть ненадолго отвлечь его и вырвать из ада трансформации обратно в реальность. Разумеется, ничего подобного не происходило - Ремус фактически не чувствовал ударов, лишь сердце как сумасшедшие колотилось в груди, не справляясь с подобной нагрузкой. В такие моменты хотелось покончить с собой, лишь бы прекратить всё прямо сейчас и не переходить к следующей стадии никогда. Не видеть страшные галлюцинации, во время которых приходят самые настоящие демоны, способные погубить душу подростка. Борясь с которыми, можно ранить или даже убить любого, кто окажется поблизости - собственного родителя или даже ребенка. В такие моменты вокруг себя видишь только витые рога и безумные усмешки прислужников Сатаны. Ремус знал это, хоть никогда раньше не нападал на людей. Сегодня - первый раз, когда его так пьянит запах близкой человеческой крови. Дикий вой вырывается из груди, стоит заметить как из-за ствола того же дерева появляется носитель сладкого аромата беззащитной добычи. Его черные волосы и яркая улыбка на миг кажутся Ремусу знакомыми, но это уже совершенно не важно. Он - враг, пришедший чтобы мучить. Он - виноват в этой безумной всепоглощающей боли. И только Его кровь способна унять страдания. Глупый человек бежит прочь, петляет между ветками, изредка исчезая из виду, но острый нюх и нечеловеческие инстинкты ведут Ремуса по следу. Тонкий слух ловит стабый треск опавшей ветки под подошвами чужих кедов, ноздри трепещут, вдыхая аромат парфюма с любимыми цитрусовыми нотками. Всё это так знакомо, что Ремусу не составит труда найти свою добычу, куда бы она не отправилась. Прятаться бессмысленно. Полуволк довольно улыбается, ощущая близость финальной схватки. С людьми она всегда короткая - у них нет ни рогов, ни клыков, ни даже острых когтей. Главное, точным прыжком сломать шею до того как они смогут выташить из кармана тонкую палочку, - шепчет человеческая половина, поддаваясь древнейшему охотничьему инстинкту и превращаясь в совершенного хищника. Оборотень рвется вперёд, наслаждаясь тем как мягко пружинит земля под лапами, как одуряюще пахнет опавшая листва и как близко раздаются звуки тяжёлого дыхания жертвы. Один прыжок... Человек уворачивается, оставив только резко усилившийся запах своей крови. Ничего, ему всё равно уже не сбежать. Луна сходит с горизонта, оставив после себя лишь лёгкую серебристую дымку, струящуюся по земле. Новая порция нечеловеческой боли сковывает всё тело и волк снова бросается вперёд, из последних сил пытаясь достать противника. У него ещё осталось время закончить схватку. Добыча разворачивается в прыжке, выхватывая из кармана ту самую палочку. Ремус рычит, сражаясь в первую очередь с самим собой, отчаянно пытаясь перехватить контроль, но ничего не получается. Лапы сковывают крепкие веревки, инстинкты заслоняют любое трезвомыслие и лишь тихий голос друга звучит как первый аккорд постепенно затухающей жажды крови. - Ремми, пожалуйста, посмотри на меня. Ты можешь вспомнить? Ремус не может. Он слишком вымотан гонкой от самого себя и длительной охотой, чтобы хоть одна здравая мысль коснулась сознания. Успокаивающие интонации кажутся такими знакомыми, что хочется просто разрыдаться, уткнувшись в теплое плечо спасителя. Из этого положения легко получится порвать ему горло и тогда жертва перестанет сопротивляться. Скованные лапы первыми пронзает вспышка оглушающей боли и Ремус кричит, задыхаясь от невозможности больше терпеть, умоляя о передышке, но Боги не слышат его. Короткие ногти скребут по земле, оставляя всё ещё довольно глубокие рытвины. Теплые, чужие ладони касаются позвоночника, ничуть не помогая унять выкручивающий тело спазм, хотя от чужого присутствия становится чуточку легче. Ровно до того момента как желудок не пронзает мучительной волной агонии и всё его содержимое не оказывается поверх кедов лучшего друга. От которого по прежнему пахнет кровью. Сильно. Ремус вскидывает голову, в панике ощупывая взглядом знакомое встревоженное лицо. - Господи, Сириус... - Всё хорошо, Рем, - тепло улыбается юноша, незаметно поправляя форменную рубашку, точнее те лохмотья, что остались от неё на память об этой страшной ночи. - Я ранил тебя, - собственный голос слишком напоминает звериное рычание, руки до локтей залиты чем-то красным и юноша не может... не хочет думать чем именно. Всё не может быть настолько плохо. Это просто сон, правда? Ремус согласен снова перенести все муки полнолуния, лишь бы это действительно оказалось кошмарным видением и до полной луны оставалось достаточно времени, чтобы успеть убраться подальше от замка. Сириус замечает метания на лице одноклассника и поспешно сжимает его в объятиях чтобы незаметно залечить свои раны. Палочка подрагивает в руках, но голос его остаётся твердым и спокойным, как и положено наследнику рода Блэков. Впервые он благодарен своим родственникам за бесконечную муштру. - Глупости. Это твоя собственная кровь, - шепчет юноша, аккуратно обводя кончиками пальцев глубокие порезы и синяки на теле оборотня. Лишь сейчас Ремус начинает чувствовать как саднит всё тело после обращения и его попыток столкнутся с любым камнем, чтобы хоть ненадолго вынырнуть обратно в реальность, - Ты не сделал ничего плохого. Виной всему лишь моё проклятое любопытство. Сириус продолжает убеждать друга в невиновности, ласково ерошит его волосы, в последний момент замечая как тело Люпина сковывает судорогой. Новый приступ приходит неожиданно, Ремус тяжело стонет, растирая себе грудь, но сердце болит лишь сильнее с каждой секундой. Чувство вины ненадолго входит на второй план, оставляя место лишь для тихого голоса, шепчущего такое желанное "всё будет хорошо". В голове пусто, всё мысли давно покинули столь неуютное обиталище, и только приятный, бархатистый голос удерживает Ремуса в сознании. Или уже нет? Чужое тепло, мерное биение сердца и окутывающая со всех сторон темнота заменяют весь мир. Только тихое "Ремми" теперь имеет значение. Такое ласковое, нежное прозвище не подходит кровожадному чудовищу и не позволяет думать о произошедшем. Юноша прижимается крепче, доверчиво жмется как котёнок в поисках ласки и незаметно для себя засыпает. Сириус на миг сбивается с шага, когда голова оборотня находит опору на раненом плече, но ничего не пытается изменить. Спокойное, размеренное дыхание, наконец сменившее жалобные стоны, сейчас важнее чем мимолётные неудобства. Школа ещё долго будет обсуждать как он появился в холле - оборванный, покрытый кровью, с обнаженным юношей на руках. Сириус не хочет думать об этом, но не может прекратить, мысленно перебирая в памяти как интерес сменяется ужасом на лицах сонных учеников. Он вспоминает гримасы на лице Джеймса и Питера и тихо рычит от бессильной злости, прислонившись лбом к холодному металу в основании больничной койки. Мадам Помфри вряд ли поверила, что он нашел Ремуса возле ворот, поэтому помимо слухов ему придется ещё и объясняется с преподавателями. А хуже всего - разговор с Ремусом. Сириус не знает что ему сказать. Стоит ли извиняться за то, что последовал за ним или обвинять в недоверии? В конце концов, Люпину следовало понимать, что носящий имя звёзды, скорее всего неплохо разбирается в астрономии и сможет сопоставить лунные фазы с его внезапными исчезновениями. Сириус устало потирает виски, разглядывая посеревшее лицо друга с запавшими глазницами и не может найти в себе силы обвинить его хоть в чем-то. Кажется просто ужасным хранить подобную тайну всю жизнь, бороться с такими приступами в одиночестве. - Почему же ты не сказал мне, Ремми? Юноша лежит неподвижно, будто прикованный к постели незримыми цепями. Лицо его бесконечно меняет свое выражение, глаза бешенно мечутся под веками, но будить его сейчас нельзя. - Пусть лучше видит кошмары чем корчиться в адских муках, - сочувственно шепчет мадам Помфри, растирая в ступке какие-то травы. Сириус морщится от щекочущего нос аромата, но противится не смеет. Он достаточно насмотрелся на агонии своего храброго волчонка. Настоящего грифиндорской льва в волчьей шкуре. - Больше ты не будешь проходить через это один, - чуть слышно шепчет Сириус, изучая его бледное, замученное лицо. Ремус, будто услышав его, приоткрывает глаза и тут же щурится от яркого света. Блэк немедленно ведёт кончиком палочки, задергивая шторы. Ему больно видеть друга в таком состоянии, а ещё хуже оттого, что больше он ничего сделать не может. Малейшее движение отдается во чем теле напоминанием о прошедшей ночи, ноют сразу все порезы и синяки, хотя Ремус не сомневается, что его уже накачали всевозможными зельями, таблетками и заклинаниями. Возможно, именно повышенная дозировка лекарств и вызывает сильнейшую тошноту. Мадам Помфри немедленно уходит за новой порцией обезболивающего, давая мальчикам возможность немного поговорить наедине, но всё что может сейчас сделать Ремус это едва заметно искривив губы в подобии улыбки. Жалкое зрелище, если честно признать, но Сириус делает вид, что всё в порядке. Он же обещал, верно? Значит, сделает всё, чтобы так и было. Блэк невесомо поглаживает руку друга, на которой ещё пробивается клочьями волчья шерсть. Всё также ласково, как и говорил с ним в лесу. Ремус не понимает. Он помнит как напал на своего друга, гнал его сквозь болота много часов подряд, превратившись в монстра вместо жизнерадостного тихони, помешанного на одной только учебе. Теперь Сириус знает каково его настоящее лицо. Почему же тогда он до сих пор здесь? Спросить об этом хочется, но страх сковывает губы и юноша может лишь беззвучно шевелить ими, будто рыбка в аквариуме. Блэк хмурится, пытаясь прочитать вопрос, но безуспешно. Слишком сильно отвлекают внимание черные мешки под глазами и полопавшиеся красные капилляры. Острые скулы на лице Ремуса сейчас способны порезать бумагу и Сириус смотрит на них слишком долго, пропустив часть фразы. Люпин только вздыхает и пробует снова: - Прости меня. Я не хотел, - каждое слово даётся с большим трудом, будто признание своей вины вслух может изменить всё. Кажется, что услышав про нападение Сириус должен сбежать, даже если не сделал этого раньше. Ведь теперь он боится его, разве не так? - Ты о чём? - невинно хлопает глазами юноша, глядя другу в глаза с самым честным видом. - Не заставляй меня говорить это, - отрывисто шепчет Ремус, пытаясь приподнялся на локтях, но Сириус не позволяет ему этого, заново повалив на подушки. Широкая, теплая ладонь так и остается на груди Люпина, а наигранно непонимающим взгляд становится удивительно серьезным. Блэк замечает всё - капельку пота, скользнувшую по виску, бьющуюся жилку и судорожные сглатывания. Им обоим тяжело говорить о произошедшем. - Я не сержусь. И, надеюсь, ты тоже простишь мне неуместное любопытство, - искренне виниться Сириус, делая вид, что не замечает слез радости, которые собрались в уголках шоколадных глаз. Ему так много хочется сказать этому мальчику, но вместо этого юноша продолжает болтать о пустяках, простит переписать какие-то конспекты и улыбается так, будто ничего не произошло и в медпункт их привела банальная простуда его волчонка. Хотя, какого, к чертям, "его"? - Ты никому не скажешь? - осторожно спрашивает Ремус и Блэк уверенно кивает, понимая, что другу нужна поддержка, а не жестокая правда. К тому же, директор наверняка сможет придумать выход из ситуации. Наложит чары забвения на школу или подсыпет необходимые ингредиенты на ужине. Ремус не должен узнать, что все видели его после обращения. По крайней мере, не сейчас. Люпин редко бледнеет, будто услышав мысли товарища и что-то обрывается в душе Сириуса, когда рука юноши вновь тянется к груди,и оборотня сгибает новой порцией боли. - Ремус! Всё же должно было уже закончиться... Мадам Помфри! - Блэк кричит, срывая голос, но сам не слышит своего голоса. Его пугают стеклянные глаза любимого и сейчас уже не до моральных терзаний о том, имеет ли он право так называть лежащего перед ним волчонка. Одна рука мальчика свесилась с кровати, такая безжизненная и холодная, что голос Сириуса срывается на всхлипывания, а мадам Помфри идёт так чудовищно медленно, будто на неё наложили специальные чары. Узнать бы чьи это жестокие шутки, да толку то? С богами спорить не получается. - Ремми, пожалуйста, открой глаза, - уже который раз умоляет Сириус. В больничное крыло врывается стайка галдящих первокурсников, один из которых прищемил себе палец дверью комнаты и Блэку хочется запустить в них чем-нибудь тяжёлым, чтобы хоть ненадолго унять гвалт. Ещё больше ему хочется ударить мадам Помфри, которая почему-то возится с ними, когда её помощь так нужна здесь. - Где он? - голос Лили врывается в уши Сириусу совершенно внезапно и он резко вскидывает голову. Девушка как раз заглядывает к ним за ширму и глаза её выглядят такими же стеклянными, как у самого Ремуса. Блэк больше не понимает, что происходит. Она аккуратно садится на край постели с другой стороны и крепко сжимает руку одного из главных хулиганов школы. - Пойдем, Сириус, - голос Лили такой мягкий, каким обычно родители разговаривают с маленьким ребенком. Юноша смотрит на неё, как в первый раз, немного истерично смеётся. Как он может уйти, когда его волчонку так плохо? - Пожалуйста, пойдем со мной. - Уйди, Эванс, - грубо бросает Блэк, невесомо целуя кончики пальцев на заледеневший руке друга. Сейчас ему уже всё равно насколько правильные его чувства и что потом будут говорить. Лишь бы Ремус поскорее очнулся. - Ты сидишь здесь уже четырнадцать часов. Его... его пора забирать, Сириус, - голос девушки дрожит, и она почему-то не смотрит на Ремуса, но её слова дают тот самый необходимый толчок. - Ты права. В Мунго ему помогут быстрее чем здесь, мы должны... - Сириус! - строгий голос старосты внезапно сменяется обычной девчачьей истерикой, - Ремус мёртв! Ему ничем не поможешь! Ни здесь, ни в Мунго. Мы уже провели церемонию прощания в главном зале, всё уже знают что его убил оборотень в запретному лесу. Директор и мадам Помфри ждали, когда приедут родители, но мистер Люпин не может - он сам попал в Мунго с нервным срывом. А мамы у Ремуса давно уже нет. Нам пора уходить, Сириус. Юноша оглядывается назад, будто хочет попросить помощи у кого-нибудь. Эванс буквально сошла с ума, если говорит такое. Но, за спиной стоит приоткрытая ширма и сквозь окно (когда только шторы на нём снова раздвинули? Неужели он и правда не заметил как просидел здесь целые сутки?!) виднеется странная черная карета, запряжённая четверкой фестралов. Катафалк. Взгляд Сириуса снова падает на лицо Ремуса, всё такое же бледное, как и последние несколько дней. Видимо, физическое истощение тоже является одним из симптомов ликантропии. Блэк позволяет ввести себя только для того, чтобы попросить Макгонагалл научить его анимагии. Ремус больше не должен проходить через всё это один. - Отдыхай, волчонок, - нежно шепчет Сириус на прощание, уверенный, что сможет вернутся сюда через пару часов, когда Эванс наконец успокоится и перестанет тянуть его за руку как собачонка на поводке. Лили вздрагивает, услышав эти слова и тихо всхлипывает, внезапно сбежав посреди неоконченного предложения. Стук острых каблучков прерывается в коридоре и Блэк удивлённо смотрит ей вслед. Девочки бывают такими странными, что Сириус давно отчаялся их понять. - Скоро встретимся, Ремми, - оставив последний поцелуй на сухих, обветренных и таких холодных губах, Сириус наконец выходит из больничного крыла. Он знает, что Макгонагалл поймет его и позволит учится анимагии, чтобы проводить все полнолуния вместе с Ремусом. Может быть она заодно объяснит Лили, что это просто последствия ликантропии и ничего страшного не произошло. Он не знает, что в эту самую минуту Ремуса забирают из больничного крыла, чтобы навсегда оставить его волчонка в земле. Не видит, как вся школа шепчется за его спиной, подозревая, что оборотнем был именно Сириус. Всё это ему ещё предстоит узнать. А пока... - Профессор Макгонагалл? Я хотел попросить вас помочь мне, - женщина поднимает на него абсолютно стеклянные глаза и Сириус не понимает. Просто не хочет верить и знать. Даже думать о том, что всё это могло бы значить. - Конечно, ты можешь пойти на похороны, - через силу улыбается декан и это слово обухом бьёт по голове, выбивая пол из-под ног. Сириус и правда падает, а затем бежит со всех ног, будто он снова в лесу и за ним по пятам гонится оборотень. И всё равно, не успевает. Пустая белая кровать отчего-то пугает больше холодной кожи и отсутствующего дыхания. Всё это ещё модно было как-то объяснить, но... Ремуса просто нет. И черной кареты за окном тоже. Иссупленный крик, вырвавшийся из горла юноши и правда напоминает волчий вой. Первокурсники снова шепчутся, подтверждая слухи новыми подробностями и немедленно разносчики их по всему Хогвартсу. Блэк кидает на них бешенный взгляд, отчего дети мгновенно бросаются наутёк и дико хохочет, задыхаясь от боли, какая не снилась ни одному оборотню. Время снова замедляется, позволяя ему сколько угодно комкать в пальцах пропахшую запахом леса простынь. Это запах самого Ремуса - теплого солнца, густого древесного сока и прелой осенней листвы. С этого дня Сириус ненавидит осень.