Крапива

　　Я не стала задавать вопросов о куче отрезанных крыльев в коридоре, и меня не спросили о том, где я была. Честный обмен. 　　Ключ гремел в замке — его эхо оседало под потолком. Лампочка мигала в тщетных попытках перегореть, и пришлось идти почти на ощупь, переступая пустые ящики и нагибаясь под букетами пахнущего летом чабреца. 　　Крылья лежали рядом с большой чёрной коробкой, вспучившейся от сырости. Там внутри лежала надежда. Все это знали, но выпускать её не торопились. Тётя Пандора славилась своим особенным чувством юмора: из коробки с равной вероятностью могли выпасть как последняя надежда человечества, так и чьё-то сырое сердце. Или печень. А лишний раз привлекать орлов не хотелось. Или смотреть, как тлеет чужая жизнь. 　　Я ударилась мизинцем о ларь, в котором брякнули доспехи. Не вспомнить, чьи они, даже если перебрать всё: пряжки, щиты, шлемы так похожи друг на друга, словно у их владельцев был бойзбенд. На ларе была надпись — теперь стёрлась от времени, и я помню только, что что-то там рифмовалось с «астронавтами». Вряд ли в этих доспехах можно выходить в космос, но я бы не удивилась, увидев их однажды по кабельному в новом фильме про первых людей на Марсе. Это было бы почти поэтично: алые шлемы, круглые щиты, сверкающие копья, и всё это в безжалостной пустыне, названной в честь всеми забытого бога. И почему? Простая случайность: именно эти люди назвали, именно эта культура закрепилась, и никто не захотел с ними спорить. А, может, просто не знали, что можно. 　　На крыльях остались кусочки плоти. Но не это первым бросилось в глаза. 　　Их было так много... хватило бы на целый выводок купидонов. Или тех несчастных, что подрабатывают моделями на картинах, где им приходится держать зеркала, занавески, подавать виноград или просто занимать место, которое больше никому не нужно. 　　В этом доме всё ещё ходят на охоту, всё ещё прячут в рукавах ножи и никогда не спрашивают меня, куда я хожу каждый раз, когда за окном проходит траурная процессия. 　　Сегодня было жарко. Перья под чёрной одеждой встопорщились, пух стал мокрым и холодил кожу. Жутко неприятно, но приходится с этим мириться. Со всем приходится мириться, когда твой последний шанс сбежать подальше всегда так близко и одновременно так далеко. 　　Сколько похорон я уже посетила? Слишком много, чтобы упомнить все. В этом году — наверняка столько же, сколько крыльев валяется в коридоре. 　　Некоторые гробы открывали. Большинство — нет. Почти всегда в могилу летели цветы, безделушки и проклятия. Иногда — плевки. 　　Сегодня на кладбище собралась толпа, и я подумала — вот оно. Мне наконец повезёт. Не может не повезти. 　　Одна из девушек бросала на меня удивлённые взгляды из-под чёрных очков. Оно и понятно. Закутанная в чёрное незнакомка, наблюдающая за чужими похоронами, всегда привлекает внимание. Но подходят ко мне нечасто. 　　Та девушка подошла — низенькая, подтянутая, с круглыми плечами и круглым лицом. И печальными глазами. По-настоящему печальными. Удивительно, но такое на похоронах — скорее, редкость. 　　— У него была какая-то страшная тайна? 　　Голос подходил ей: такой же круглый и подтянутый, тихий и печальный. Она могла быть одной из нас, певшей когда-то о любви, верившей в счастливый конец, зажатой законами о зеркалах, числе три и злых мачехах. 　　Я поправила рукав: привычка, чтобы никто не заметил, что на самом деле в нём пусто. Что на самом деле я прижимаю к телу лебединое крыло. 　　— Другая женщина? — она сняла очки, и в её глазах я увидела долгий путь на восток от солнца и на запад от луны. — Проблемы с законом? 　　Она спросила, не должен ли он мне денег. Не закладывал ли в ломбард медвежью шкуру. А после, совсем тихо: 　　— Он ведь не умер, правда? 　　И тогда я ответила, что это легко проверить. И засмеялась. 　　Девушка, конечно, ушла. Не знаю — может, пошла плюнуть ему на могилу. Или надеть ещё пару железных туфель, чтобы износить их в поисках мертвеца. Надеюсь, что не последнее. 　　У неё за спиной были крылья — не чета тем, что лежали в коридоре. Куда больше, куда светлее. Замечательный трофей. За такой меня могли бы переселить из чулана в комнату побольше, по соседству с той дамочкой, которая вечно прячет руки в карманах. И правильно, кстати, делает: если они заметят, что пальцы её сделаны из серебра, то могут и отнять. Хотя сейчас они охочи до крыльев. Только до них. 　　Пару дней назад я слышала крики того парня, который жил в подвале. У него были когда-то крылья. Он слишком часто их разворачивал. 　　Потому я стараюсь носить кофты с длинными рукавами, куртки не по погоде и, конечно, плащи. Но скоро они вспомнят. 　　Я молюсь, чтобы в полночь на могиле принца поднялась крапива — тогда я смогу собрать её голой рукой и сплести последний рукав для рубахи. И всё это — не говоря ни слова. И тогда я закрою за собой дверь и уйду, не оглядываясь. 　　Я уже пыталась уйти. Все пытались. Летели из окон, ползли по асфальту, садились на автобус до края мира. Но всегда возвращались — потому что мир не хочет нас принимать. Та девушка с похорон тоже однажды окажется в коридоре с мигающей лампочкой. Если ей повезёт, к тому моменту у неё уже не будет крыльев. Ангельские добродетели слетают быстро. 　　В этом доме всё ещё верят в сказки, всё ещё щёлкают зажигалками и никогда не спрашивают, есть ли у меня одиннадцать братьев, или десять сестёр, или семь знакомых воронов. Для них не важны причины. Важны лишь факты. Важно лишь то, что у меня есть крыло, которое можно отрезать и положить прямо на отсыревшую коробку тёти Пандоры. Интересно, успела ли она решить свою проблему и открыть нужный замок? Или осталась в той самой чёрной коробке? 　　Через месяц они начнут отрезать чужие пальцы. Ещё через месяц — пятки. А после — что-то настолько же беспричинно важное, мелькнувшее строкой в истории, рассказанной у костра когда-то давным-давно, чтобы развлечься, или испугать, или урезонить. 　　И кто-то успеет выбраться из своей паршивой сказки... а кто-то смирится с судьбой и будет ждать того момента, пока его не вырежут из собственной истории. Ждать придётся долго. Но терпения у нас много — досталось от той царевны, которая три года рассказывала сказки, чтобы не распрощаться с головой. 　　Может, у неё в коридоре тоже есть своя коробка.