All of the stars

      Вечер над городом неожиданно быстро окутал прохожих туманной дымкой, прохладным ветерком и темнотой. Такой тягучей, обволакивающей, завораживающей, если смотреть на город сверху, с крыши или горы. Она совершенно не пугала, как нас учили в детстве, она манила, приглашала погрузиться в неё. Яркие фонари разрывают это полотно жёлтыми, белыми вкраплениями света, но ничто не способно утратить красоту при свете. Даже тьма. Она как будто становится сказочной, дружелюбной от мерцания всевозможных фар, огней и уютного света в окнах.

***

      На часах было около трех ночи, когда Себастиан поднимался домой. Его квартира находилась на последнем этаже, поэтому лишнего неудобства он мало кому доставлял, разве что голубя. На цыпочках пробравшись мимо комнаты с закрытой дверью, он зашёл на кухню, со скрипом спустил с потолка лестницу и выбрался на свежий воздух. Зря он не закутался в шарф, что ему оставили на столе, но ничего.       Подняв ворот и поджав ноги, Себастиан сел на излюбленный уступ, с которого было видно весь городишко, как на ладони, и принялся в воздухе выводить петли, изучая всевозможные маршруты и просто чувствуя себя дома. Он ходил, ездил в этом городе везде. Каждая улица и дом знали его шоркающие кеды и запах свежего кофе. Почти все булочники улыбались ему, а девушки, продающие цветы, пытались снова и снова флиртовать. Наивно. — Укройся, чего в одной ветровке на крышу вылез? — на плечи заботливо опустился тяжёлый вязаный плед. — Я не долго тут, — кутаясь теплее, парень согревается, — А ты чего в пижаме вышел, иди сюда, — натягивая плед на своего любимого, Себастиан жмётся к его плечу. — Теперь и мне тепло. Эй, Бас? — Мм? — Видишь во-о-н ту звезду? — хаотично тыкнув в небо, спрашивает Хантер. — Конечно, там же их совсем одна, а не сотня, — смеясь в плечо, он обнимает своего Хантера за талию. — Нет, самая ярка.. Вот, видел? Она свернула ещё. — Видел, и что же, мой юный астроном? – Это ты, — целуя в макушку и втягивая такой знакомый воздух, парень был готов поклясться, что сердце болезненно ёкнуло от такого нежного жеста. — Почему? — Смайт удивленными глазами уставился на Кларингтона, всерьез не понимая, что это значит. — Когда не небе темно, она блестит, и ты её ни с чем не спутаешь, не потеряешь среди сотен, она блестит только для тебя. Как ты, Бас. Для меня. Каждый день и ночь... — Но.. — Не спорь, пожалуйста. Мне трудно говорить такие вещи, но они правильные. Знаешь, в груди так приятно что-то колет. — Это тоже я, там, в груди, — тычась носом в шею и водя пальцем по области сердца, говорит Смайт, — Моя любовь. Она живёт там. Как и твоя. Они вместе и бунтуют, наверное, вот и колит. — Какой ты у меня всё-таки неутолимый романтик.. — Я просто слишком ярко сияю для одного наблюдательного астронома-недоучки.