Erase me

Жёсткая больничная койка была слишком мягкой с непривычки. Вот только почему, Стив не знал. И это было чертовски странно. Он помнил Авраама Эрскина, помнил Красного Черепа, помнил свои агитационные выступления… Помнил, как внезапно оказался на огромном летательном аппарате. Помнил странную круглую штуку в руках… Щит? И больше ничего. А ещё улыбку Баки в тот последний вечер. Мысли путались, а воспоминания проносились в мозге со скоростью света. Но кроме того, что Роджерс уже вспомнил, новых картинок перед внутренним взором не появлялось. Звуки из-за окна были один в один как в довоенном Бруклине, а по радио транслировали бейсбольный матч. Стоп. Стив точно его уже смотрел. Ещё до войны. До эксперимента с сывороткой. Теперь Стив был уверен, что что-то не так. Отсутствие воспоминаний лишь за определённый период было странным, но матч в повторе по радио, которых просто-напросто никогда не транслировали… Это было самым странным из утра в незнакомой, и, вроде как, больничной палате. Чёрт с ним, с довоенным Бруклином. Может, пока он был в отключке, война успела закончиться. Может, всё уже стало, как было. Стив когда-то слышал от матери про состояние комы. Может, с ним приключилось именно это. Было решено подождать медсестру, потому что вопросов с каждой минутой становилось всё больше, а ответов сам Стив найти не мог. Во внешнем виде медсестры не было ничего не обычного, но что-то неуловимо заставило Роджерса насторожиться. — Где я? — В центре реабилитации, в Нью-Йорке, — и вроде ничего подозрительного, но её мимика… Что-то было явно не так. — Где я на самом деле? — почему-то Стив совершенно не подумал про нацистов. Он ведь мог с таким же успехом оказаться у фрицев — а тем зачем-то понадобился Капитан Америка, вот они и ломали комедию. — Не… Не понимаю, о чём вы, — эта милая девушка начала нервничать, а значит, Стив был прав. Здесь всё не так просто, и этот матч — просто случайная ошибка, что помогла Кэпу сразу разгадать тех, в чьем плену он находился. — Этот матч… Он был в мае сорок первого, я ходил его смотреть. У девушки на лице отобразился плохо замаскированный ужас, Роджерс мысленно усмехнулся. Сейчас он узнает правду, а дальше — будь что будет. И в этот момент в маленькой палате появился новый персонаж. Негр в плаще и со странной повязкой на глазу. А теперь в голове всплыла цитата из Кэрролловской Алисы: «Всё чудесатее и чудесатее». Ибо нормальных слов для описания этого утра у Роджерса уже не осталось. Когда он только уходил на войну, у чёрных не было практически никаких прав. А тут, судя по поведению всё той же дамочки, этот негр был её непосредственным начальником. — Я прошу прощения за этот маленький спектакль. Но мы хотели Вас сначала подготовить. — Подготовить? — Стив уже не находил в себе сил удивляться. Что бы ему сейчас не сообщил мужчина, Роджерс бы не удивился. Эмоции куда-то делись, и только что появившееся изумление сменилось абсолютно наплевательским отношением ко всему миру. — Вы были в коме, Кэп. Почти семьдесят лет. На лице обоих собеседников Роджерс заметил сочувствие. Даже жалость. А Стив… Был растерян и рад. Война закончилась. Если он и был театральным реквизитом для пропаганды, делать то же самое его больше никто не заставит. Он снова сможет рисовать… И быть может, не только ради жалких грошей, на которые им с Баки приходилось выживать по неделе. Баки… Лёгкие обожгло неприятной болью, как тогда, в тридцатые, во время приступов астмы. Сейчас это было лишь фантомное чувство, дурацкая боль потери — конечно, быть может, Баки всё ещё жив — но Стив знал, он не найдет в себе силы прийти к кому-то из тех своих друзей, кто до сих пор не покинул этот мир. Им будет больно видеть его, такого молодого и здорового, им будет больно от воспоминаний, от мыслей, что могло бы быть в их жизнях по-другому, будь рядом Роджерс. А Стиву будет больно вдвойне — хоронить друзей, когда сам едва восстал из могилы… Никому не нужная боль, которая у тех, кто жил все эти семьдесят лет давно превратилась в шрам, что иногда ноет от холода или жары. А Стив… Он малодушно боялся. Боялся не справиться, боялся снова терять. Почему снова — парень не знал и знать не хотел.

***

Уже после, проходя все обследования, удалось выяснить, что только за счёт сыворотки Стиву удалось выжить. Организм все семьдесят лет работал на грани износа, кровь текла по венам, а сердце билось, несмотря на экстремальный холод и нехватку питательных веществ. Иронично, но даже мышцы не атрофировались. Единственное, по чему ударила кома — память. Вначале с Кэпом пытались работать психотерапевты, вроде как, даже думали, какое лекарство можно было бы прописать, чтобы оно подействовало на организм, который был буквально пропитан супер-сывороткой… А потом Стив сам отказался. Так же, как отказался от встреч со своим прошлым. Жизнь дала ему шанс начать с чистого листа — почему бы не попробовать? Воспоминания не сделают счастливее — он был уверен. То, что Стив помнил, давало самое поверхностное представление о его прошлой жизни, но чего там ещё было вспоминать? Он помнил маму, совсем чуть-чуть — отца, помнил Баки, — этого было достаточно. Баки ведь ушёл на войну, вдруг за то время, пока Стив был в роли живого агитплаката, ему в руки передали похоронку на лучшего друга? Внутренний голос просто орал благим матом, что Роджерс — грёбаный трус, что он, словно страус, прячет голову в песок, но если есть возможность не помнить о боли и потерях, почему бы так всё и не оставить? Стив будет жить с мыслью, что Баки вернулся с войны, женился на какой-нибудь красотке, у него были дети — так, как Бак когда-то и мечтал. Домик с белым заборчиком, собака, беседка на заднем дворе… Всё по стандарту американской мечты. Пусть хотя бы в мыслях Роджерса всё было именно так. А сам Стивен Грант Роджерс учился жить в новом мире. Ему объясняли, как всё изменилось за более чем полвека, как теперь снимать жильё, как платить по счетам, как совершать покупки в магазинах. Учили пользоваться интернетом и новыми карманными телефонами. Да, Роджерсу было пока привычнее по старинке, но раз уж он отказался от прошлого, то нужно научиться уживаться со всем новым. И у него удивительно хорошо получалось. Деньги у Кэпа, как выяснилось, были, и теперь он решил жить так, как ему хотелось всегда. Он бегал по утрам по парку через два квартала от своего дома, снимал не слишком большую квартиру с пожарной лестницей у окна, чтобы по ночам лазить смотреть на тусклые звёзды, купил мольберт и целый ящик художественных принадлежностей и внезапно записался на курсы мультипликации. Ходил в кино каждые выходные, а по утрам завтракал в Старбаксе. В общем, Кэп развлекался на полную катушку — не так, как мог бы при его деньгах, ведь, как выяснилось, за семьдесят лет набежало прилично, непонятно с чего правда, но Роджерса это мало волновало. Он смотрел ролики на ютубе про фотографию, заказывал килограммами себе пиццу на дом и слышать не хотел от Фьюри про перспективы работы на ЩИТ. Тот негр с повязкой, оказывается, был одним из двух директоров крупной правительственной организации. Но Стиву было плевать. Своё он отвоевал ещё в прошлом веке — а точнее, не отвоевал, а просидел на скамейке запасных, что с его невероятными силами суперсолдата было очень глупо, и теперь, когда миру ничего не угрожало, ввязываться в политические игры никакого желания не было. И так могло бы продолжаться достаточно долго, если бы не нападение пришельцев. Если честно, Роджерс воспринял это как огромную такую насмешку от своей судьбы. Ждал, когда там мир окажется в настоящей опасности? Получи, распишись, вставай в строй, Кэп. О битве и всём происходящем в те дни в Нью-Йорке и мире даже вспоминать не хотелось. Но плюсы в этом происшествии были, и приличное количество. Стив познакомился с ребятами, которые оказались восхитительной командой. Каждый из них был особенным, необычным, но от того в новой компании работать было только приятнее. Ну, или Стиву так казалось — ведь по всем тем воспоминаниям, что удалось сохранить после комы, он не мог сказать, что у него когда-либо была компания друзей, ну, или команда сослуживцев. В школе Роджерс был болезненным пареньком, постоянно нарывался на неприятности из-за своего неспокойного, совершенно неподходящего ему, как тогда казалось, характера, и единственный близкий друг на протяжении всей жизни Стива был лишь один — Джеймс Барнс. Тот когда-то вытащил его из очередной заварушки после школы, и как-то совершенно естественно и правильно тот вечер закончился предложением дружбы. Ну, а потом — Школа искусств, где несмотря на контингент с похожими интересами, Стиву не удалось найти друзей. А дальше — война, сыворотка, Лихай, о котором он помнит только пренебрежительные усмешки окружающих… Эрскин мог бы стать Стиву другом, смог бы заменить ему отца, которого Роджерс практически не помнил — да вот только та пуля из оружия немца решила всё по-другому. А здесь, в новом веке, у Стива появлялись друзья. Пусть вот такие странные, непохожие ни на кого, своенравные, но Стив был уверен — со временем, он с уверенностью сможет сказать про любого из команды: «Это мой лучший друг, этот человек мне очень близок, я дорого ценю наше общение!» А пока что Стив дал согласие Фьюри на дальнейшее участие в инициативе Мстителей и вернулся к своим ежедневным занятиям.