say no

Обла просыпается некрасиво и чересчур быстро, зарываясь лицом в подушку с мятой наволочкой, ёрзает, возится долго в попытке открыть глаза и переворачивается на спину, вслепую выискивая где-то под боком телефон. Дверь в спальню закрыта — это нетипично для него самого. Запах в комнате сладкий, и атмосфера какая-то душная; стоило бы открыть окно. Назар вертит трубу в руках, смотрит перед собой — под шторками видна полоска какого-то света — и проверяет время. Четыре часа ночи, а сна теперь ни в одном глазу. Подобное ни в какие ворота уже и входит в привычку. Вотяков думает о том, что стоит закрыть дверь после ухода Марка и написать тому, что всё снова было замечательно, но они встречаются на кухне. Взгляды наперекор. Раз, два. И вот Маркул снова пытается «лишь бы не улыбнуться». Запах сигарет в помещении можно почувствовать за километр, и этот раз не исключение. — Марк, — кряхтит Назар также громко, как и зовёт его по имени, потом отмахивается, заходит на кухню. — Марк, у тебя нет зависимости от сигарет. Брось это. Запах и правда отвратительный, когда курит кто-то другой. Назар с недоверием смотрит, притворяется злоебучим моралфагом и ерошит чужие волосы. Хочется трогать. Хочется касаться. Хочется за загривок тормошить и держать. Крепко-крепко. Как в романтических фильмах. Марк нарывается. Марк — взрослый мальчик, и никто не в праве ему указывать, где сидеть, куда курить, но лучше просто не привязываться к никотину и оставить эти замашки за входной дверью. Обла закатывает глаза и вздыхает, скользит ладонью ниже по щеке, ласкает, цепляется тонкими пальцами за чужой подбородок и встречается с оппозиционной прытью. — Я поеду тогда. Посплю, пока есть время. — Куда? — Вырывается под удивлённый взгляд и изогнутые брови. А как же чай, завтрак, утренний сон, сон дневной, потому что подниматься с постели лень и никуда идти не надо, вечерняя дрёма, отсутствие сна ночью? Назар приподнимает чужой подбородок и смотрит задумчиво в чужие глаза. Задумчиво, равнодушно и немного огорчённо. — Мама домой зовёт? Сынишку потеряли? Вотяков наклоняется и свободной рукой хватается за плечо, сжимает несильно и своими губами слюнявит чужие, выгибаясь в спине для удобства и наклоняясь ещё сильнее. Марк непростительно близко под всё те же глухие: — Марк, Марк. Ну куда ты поедешь сейчас? Назар к любой мути чувствителен, несмотря на то, что внешне остаётся абсолютно спокойным. Когда отстраняются и просят отвалить — это неприятно. Марку неприятно? Вотяков недовольно прикусывает губу и уводит её в сторону, зубами ковыряя щёку. Что-то произошло за эти несчастные пару часов, пока он куковал в царстве Морфея без задних ног. Иногда ведь даже элементарное приветствие может звучать чересчур грубо. Он привык, другие — в процессе. — Да что не так? — Слишком клишированный вопрос. Маркул, вроде, ничем не ударился, поэтому ситуация в конфликт перерастает из неоткуда. Хочется насильно обнять, потому что отталкивают. Нельзя — значит, можно. — Если ты не заметил, мне тут делать нечего. «Если ты не заметил». Хм, звучит подозрительно капризно. Назар за стаканом воды тянется, наливает себе, с приятеля глаз не сводит, чтобы не сбежал, и хмурится до тщеславного омерзения. — Не понимаю. Объясни, — глоток, два, три. — Будешь? Перестань курить, я задыхаюсь нахуй. И тут начинается. Объяснять якобы нечего. Якобы нахуй это всё и нахуя вообще было. Назар Марка не преследует, но потом очевидно замечает, что приятель собирается за дверь с достатком ㅡ в руках держит даже то, что валялось здесь неделями. Выглядит подозрительно, но не мучительно, поэтому парень, оперевшись на дверной косяк, скрещивает руки на груди и молча наблюдает. Молчит так, словно разговоры в их стране под запретом. Громкий вздох, ещё один. Обла не понимает, куда девается Маркул на его глазах и зачем так долго собирается. ㅡ Что значит «может быть», «посмотрим»? Марк, ты.. ты всё? ㅡ Голос не дрожит, но заметно притухает. Назар чешет коленку, локоть, трет лицо, хмурится сильно, снова упирается поясницей в косяк и пропускает Марка в коридор, стараясь лишний раз не дотрагиваться, — всё же не выходит — и позднее он останавливает друга за плечи, пытаясь заглянуть в лицо. — Да что такое? — Истеричная усмешка, и настроение слишком противоречиво, выдает с головой. — Тебе разонравилось? Ебаться под тихие стоны и слюни. Марк стонет, когда задыхается. А задыхается чаще всего тогда, когда замерзает. Рядом с Облой не должно было возникнуть никаких проблем — тут градус вечно ниже нуля. Холоден, ну и что теперь? — Я хочу какой-то определённости, постоянства и.. Извини. — Да мы же по-другому начинали, — немного рассеянно, но достаточно красноречиво Назар вскидывает руки и тянется к Марку, снова отстраняется, не верит своим глаза, своей голове, злится, но злится чуть-чуть и совсем незаметно. — Я определённо хочу тебя почти постоянно и каждый раз, когда вижу. Этого не хватает? Безразличие в голосе, отсутствие цепкой хватки в руках, ажиотаж в глазах и полное смирение с происходящим ровно до того момента, когда Марк наклоняется шнурки завязать. — Серьёзно что ли? Ахуеть, — усмешка до омерзения противная, и хочется сотню аргументов бросить с тем же успехом. Вотяков пинает ботинок в его сторону и цокает языком. — Марк, время четыре утра. Ты даже не пьяный, куда лезешь. И не держит, но совершенно точно не отпускает. — С чего вдруг? Я понимаю, если бы ты об этом долго думал. Резко переебало? Нахуй стабильность, если ты от неё засыпаешь. Марик, бля. Кто-то хочет, кто-то влюбляется — лишь в этом разница. Между ними ёбаных пару дюймов, но Назар тупит по-страшному и ничего с ситуацией сделать не может. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Хочется остановить, хочется закрыть за Маркулом дверь, хочется удержать, но и скандалов не хочется. Какой нахуй скандал, если всем поебать должно быть. — Марк, — Вотяков знал, что такое случается, и исход встреч очевиден, но обидно то, что взамен на эти слова он ничего не может дать. Молчит, затыкается, прикусывает костяшку кулака клыками и следит за тем, как парень уходит от него. Не его парень даже. — Оставишь меня, да? — Воспользовавшись моментом, Обла подходит слишком близко, цепляется за чужие запястья, наслаждается секундной близостью, улыбается, адски лыбится, скалится и наклоняет голову в сторону. — Марк, я не хочу, чтобы ты уходил. Этого недостаточно? Ты хочешь оставить меня одного за дрочкой? Марк, так не честно. Ты не сможешь смотреть на кого-то точно также, как на меня. Зря только пытаться будешь. — Дай хотя бы попытаться, сукин ты сын. Назар манипулировать чужими эмоциями не умеет, но делает это искусно. «Смотрите, словил». Он обнимает ладонями Марка за щёки, которые тот сжимает собственными ладонями, трётся пальцами, скользит ниже и становится ближе, прижимая парня к себе, а взглядом упираясь во входную дверь. У старшего грудная клетка напополам разламывается уже, а всё потому что он смотреть спокойно на Маркула не может ни под таким углом, ни под этаким. Неприятно это. Он поднимает глаза и сверлит в отверстии дверного глазка огромную такую дыру на выселение, скалится, словно задумал что-то, сжимает парня в своих объятиях и смеётся удрученно. — Ебля лишней не бывает, не переживай, — Вотяков делает пару шагов назад и тащит за собой Марка. Просто потому что вариантов у того нет. Похуй, что грязно, сыро и мокро, подошвы липнут к ламинату. Похуй на то, что у приятеля страдания невиданной ширины, похуй на время. — Марк, «хочешь, навру, что люблю тебя до гроба?» «убедительно» «очень» — Марк, десять минут пятого. Куда ты так торопишься? Никому ты ничего не должен, слышишь? Я очень хочу, чтобы ты был счастлив, конечно, ага, но. Но не сейчас, хорошо? — Я не знаю, что делать. — Биполярная маска. «Мне плохорошо». Зато честно. — Почему ты не спишь? — Не могу спать без тебя? — Надо зацепиться хоть за что-то, хоть за какие-то ощущения и на это надавить. Обла дальше идти не может, там стенка — отступать некуда. Он останавливается, лопатки поджимает к телу и давит на шею Марка, притягивая к себе. Хорошая пара друзей из них вышла — гармоничная. Жалко только то, что Обла не чувствует сейчас ни испуга, ни горечи, ни обиды. Это, наверное, потому что он не выспался до конца и всего лишь. — Марк, пошли в кроватку. Ты сейчас поспишь, а потом пойдёшь шляться хоть на все четыре стороны. — Вотяков же видит, что Марик не горит желанием валить отсюда навстречу холоду. А ещё он видит и чувствует, как парня удаётся заговорить. Ловко и без мошенничества. — Помнишь, ту ночь, когда тебе нужно было ехать на фото, а я остался здесь совсем один? Ты мне должен. Назар разжимает объятия осторожно, будто нарочно проверяя, сбежит парень или нет, наклоняется резко вниз и, обхватив одну ногу Марка под коленкой, придерживает его, развязывает шустро шнурки. ㅡ Нравится, когда с тобой возятся? ㅡ Старший выпрямляется, встает на ноги и, демонстративно стряхнув одну руку об другую, заглядывает в чужое лицо. Целоваться упрямо не лезет, только вытирает тыльной стороной ладони подбородок и подаётся навстречу, оставляя на чужих губах короткий поцелуй. В объятиях Марк такой родной, будто ничего не было, будто никто не намеревался съебать пару минут назад. Хорошо, что драма сей ситуации не достигла пика где-нибудь на лестничной клетке или на улице, было бы неудобно косяки разгребать. Сигареты валяются окурками в пепельнице, стакан без воды всё ещё стоит на столешнице, Назар думает о том, как бы не проебаться снова чуть позднее и придержать язык за зубами, чтобы профильтровать свой базар. Они с Марком обратно в спальню тащатся — парень помладше совершенно точно тащится, а Вотяков впереди идёт. — Поверить не могу, что при первой же возможности ты захотел сбежать. — Пауза, а в глазах какое-то смятение, словно только сейчас дошло. Зато без фальши. Назар стучит кулаком по стенке, задевая косяк. Почти без фальши. Типа прости, типа не справился. Он агрится, но не понимает почему. Хорошо, что хоть какие-то эмоции испытывает. — А я нравлюсь? Обла поднимает глаза и трёт костяшки кулака, шипя еле слышно, к стенке прижимается спиной и смотрит на немного растерянного Марка. «Скажи нет». — Конечно нет. «Правильно».