Соверши надо мной извращение

Не люби меня, нет, не люби меня. Будь со мною грубее, активнее. Не проси у меня ты прощения, Соверши надо мной извращение. (Агата Кристи — Извращение)

Рассветы в Токио прекрасны. Как давно я их не видел... всё дела, дела и только дела. Зато теперь у меня есть несколько часов, чтобы насладиться этим зрелищем в последний раз, ведь я лежу на полу в собственной гостиной и истекаю кровью. Я совершенно беспомощен и никто меня не спасёт. Вот и всё. Такой глупый конец, так рано. А что я успел сделать? Почти ничего. А как же наша группа, наша мечта, наша жизнь? Как же Х? Хидэ, ты меня не простишь... Всё так хорошо начиналось. Ещё вчера был самый обычный вечер. Ещё вчера я весело проводил время со старыми друзьями. Ещё вчера Хисаши со смехом предложил мне пару таблеток, чтобы, как он выразился, "немного подкрасить окружающий мир". Подкрасил, да... Еле сбежав из этой необузданной компании, я отправился домой. Или проветриться — душа требовала приключений, а выраставшие прямо из асфальта причудливые фиолетовые цветы завораживали своей красотой. Белый свет казался уютным и симпатичным, хоть и чересчур... странным, наверно. Я даже сам не заметил, как дошёл до парка. Прохладный ветерок забрался под рубашку, освежая разгорячённое тело. Было хорошо, хоть и немного непривычно воспринимались оранжевые стволы деревьев и розовые листья. На пятой минуте (или не пятой, я потерял счёт времени) я в кого-то врезался. Тёмные очки слетели с меня. Парень, которого я, как выяснилось, сбил с ног, поднял их с земли и восхищённо уставился на меня. Он был настолько красив, насколько вообще бывают красивы люди с синей кожей, красными глазами и волосами бирюзового оттенка. Меня даже не раздражало столь пристальное внимание к моей, безусловно, замечательной персоне. Хотелось лишь знать, как он выглядит на самом деле, безо всех этих наркотических глюков. Но эффект от чёртовых таблеток не ослабевал, хотя прошло уже, должно быть, немало времени. Парень встал с колен, отряхнул светло-голубые джинсы и, приблизившись ко мне на расстояние вытянутой руки, протянул эти дурацкие очки. Мы помолчали немного. Затем он извинился. Его голос был волшебным. Как будто мне встретился заблудший инкуб. Чудесное видение звали Хаяши Ясунори. Ясу, как он сказал, смущённо улыбаясь. Смутно знакомое имя. Ах, да, Сугихара рассказывал мне что-то о молодом вокалисте, моём однофамильце. Кажется, они вместе работали. Мы посмеялись и решили отправиться ко мне и немного выпить за встречу. Слово за слово, бокал за бокалом, и я уже играл ему песню о вечной любви и вечной мечте, а он пел. Так, что моё сердце вырывалось из груди, а по щекам катились слёзы. Настолько прекрасных звуков я не слышал никогда в жизни. Но после того, как музыка утихла, он подошёл ко мне, и мне стало страшно. На скулах Ясу цвели фантастические лианы. Золотые тонкие ветви на фоне оливковой кожи. Пухлые тёмно-фиолетовые губы подрагивали, а глаза цвета ртути горели странным, опасным огнём. Это притягивало и пугало одновременно, и я застыл на месте, не в силах пошевелиться. Парень сделал ещё полшага и опустил ладонь на моё плечо. Меня словно током ударило. Рука скользнула по шее. Так нежно, будто по клавишам рояля. Оцепенение всё не проходило, и он продолжил. Сжал мой подбородок ледяными пальцами и впился в губы. И тут меня отпустило. Я зашипел и попытался вырваться. Но тело подвело меня и лишь безвольно повисло на руках мучителя. Казалось, все кости растворились под действием медленного яда. В ушах стоял тихий угрожающий гул, перед глазами плыли разноцветные облака, а голова безбожно кружилась. Ясу рассмеялся — заливисто, торжествующе. Этот смех, похожий на серебряный колокольный звон, болезненно резанул слух. А пощёчина только подтвердила мои худшие опасения. Он сошёл с ума, и я был жертвой этого безумия, беспомощной куклой, с которой можно было сделать всё, что угодно. Ещё одна пощёчина — задевая губы, рассекая их острыми ногтями. Струйка крови потекла вниз, безнадёжно пачкая белую рубашку. Укус, жадный, нетерпеливый. Жестокий поцелуй и стон боли, мой стон. Дробный стук отлетевших с рубашки пуговиц, белая ткань в тёмно-красных пятнах. Шуршание брюк — чьих брюк? Моих или его? Острым и холодным по обнажённой спине, укус за укусом — обжигающе. Что-то липкое течёт по спине. Жарко, нестерпимо. Больно и страшно, но, кажется, это лишь прелюдия, экзотическая приправа к основному блюду. Свист ремня в сгустившемся воздухе, удар по беззащитной коже, выбивающий из лёгких последний кислород. Длинный ворс ковра, соприкоснувшийся с лицом, небольшая алая лужица, глубокий порез на плече. Нежные губы, собирающие мою кровь, влажно блестящие в полумраке глаза. Два пальца в задний проход — резко, не церемонясь. Крик на грани человеческих возможностей — мой крик?.. Ремнём по спине, металлические заклёпки вгрызаются в потревоженные раны. Мягкие губы, издевательски-ласково касающиеся виска. Жёсткое колено, раздвигающее ноги. Ещё одна вспышка боли, острые ногти царапают грудь. Ледяные пальцы на горле — до хрипа, до темноты перед глазами. Он брал меня грубо — хрипло, по-звериному, рыча, кусаясь и царапаясь, с каждой секундой всё больше ускоряясь. Это длилось, наверно, целую вечность, до тех пор, пока он не упал на меня, содрогаясь от оргазма и перебивая дыхание. Кажется, я потерял сознание. А когда очнулся, услышал шорох одежды и удаляющиеся шаги. Мой мучитель ушёл, оставив меня истекать кровью в собственной гостиной и ждать смерти... Первый луч робкого утреннего солнца ласково скользнул по моему лицу, принося утешение. По щеке скатилась запоздалая слеза. Боль постепенно утихала, а перед глазами сгущался белый туман. Если это и правда конец, то я надеюсь, что мы ещё встретимся на том свете. И я обязательно отомщу!..