it's where my demons hide

Америка — это всегда стресс. Намджун сидит на интервью для очередного радиоканала, единственный, кто может понимать и вполне грамотно изъясняться по-английски, но уже в третий раз переспрашивает вопрос. Он правда изо всех сил пытается сконцентрироваться и вникнуть хотя бы в общую суть, но по левую руку от него сидит Чимин, который всячески мешает это сделать. Намджун любит Чимина, честно, любит, младший — его согруппник и тонсэн, с которым уже лет семь они делят одну квартиру. В таких условиях либо возненавидеть, либо полюбить, и Намджун искренне выбирает второе. Он старается, он правда старается быть образцовым хеном, но с такими людьми, как Чимин, это сложно. Младший — обаятельный и дружелюбный, этот ребенок может с кем угодно найти контакт и кому угодно понравиться. Он милый. Слишком. Слишком, черт его дери, милый. До тошноты. Если ему нужно подойти к тебе и что-то сказать, то он обязательно подойдет максимально близко, заодно еще обхватит твою руку и ткнется носом в ухо, а после сделает удивленное лицо, мол, я же специально, чтобы никто больше не слышал. Намджун искренне не понимает, почему для того, чтобы сказать что-то тихо, нужно нарушать и так урезанное спецификой их деятельности личное пространство, вместо того, чтобы просто понизить свой чертов голос. И так во всем. Чимин слишком милый, слишком сладкий, слишком смешливый и приставучий, его всегда слишком много. Это раздражает спокойного и закрытого Намджуна, в моменты особой усталости до дрожи раздражает, но он старается. Терпит изо всех сил, пытается отгораживаться вежливыми, но сдержанными улыбками и предельно возможным расстоянием как физически, так и ментально. Но он правда изо всех сил старается любить младшего. Вот и сейчас, Чимин слишком громко хохочет, заигрывает с интервьюером, вставляет неуместные реплики и, словно вишенка на торте, липнет к Намджуну, чирикая ему в ухо, оглаживая колено и мешая общаться с ведущим. Но Намджун старается, поэтому он тихо ругается сквозь зубы и переспрашивает вопрос в четвертый раз. После интервью, разумеется, моральных сил не остается, ему и так сложно говорить за всех, к тому же на чужом языке, не забывая при этом тщательно обдумывать свои слова, чтобы не ляпнуть лишнего. Но когда вдобавок ко всему еще приходится контролировать гиперактивность Чимина, это выжимает абсолютно все соки. — Хэй, как насчет сходить куда-нибудь поужинать? У нас на сегодня больше ничего не запланировано, — улыбается ему Хосок, когда они уже суетятся в гримерке после интервью, собираясь домой. — Нет, парни, сегодня без меня. Я заебался, — выдавливает вежливую улыбку Намджун и, собравшись одним из первых, закидывает в сумку последние оставшиеся вещи. — Ну пойдем, хен, будет весело, выпьем, отдохнем, — подплывает к нему Чимин и обвивает его руку своими цепкими пальцами. — Я сказал нет, — рявкает Намджун и быстрыми шагами выходит из помещения, громко хлопнув дверью. — Что это с ним? — растерянно интересуется Тэхен. — Ничего. Устал, — задумчиво бормочет Чимин, все еще сверля дверь взглядом, но быстро смахивает оцепенение и возвращается к сборам. Американский промоушен, слава богу, быстро подходит к концу, и на родине Намджун чувствует себя лучше. Да, плотное промо, подготовка к еще одному камбэку, всякие Бон Вояжи и Саммер Пекейджи тоже выжимают соки, но ничто не сравнится с Америкой, потому что на этой земле порока у мемберов окончательно срывает тормоза — один Юнги напоминает вареный пельмень, как однажды ласково назвала его собственная мама. Честно признаться, Намджун ждет тура, потому что комфортнее всего он чувствует себя на сцене. Не тогда, когда выступление рассчитано на телезрителей, других звезд-участников премий и иже с ними, а тогда, когда концертный зал принадлежит только им — BTS и АРМИ. Ему нравится чувствовать мощь зала, его отдачу, нравится ощущать власть и повелевать тысячами сердец. Намджун солжет, если скажет, что после Вингс не впал в небольшую депрессию и не ждал начала следующего тура. Только зря. Во время концертов у них всегда появляются свои фишечки, которые мемберы повторяют из раза в раз — Шут Дэнс от Чонгука, обжимающиеся ТэДжины. Намджун не может понять, какого хуя, но еще одной такой фишечкой становится Чимин, щупающий его лицо во время финальной речи. После третьего концерта с подобной хуйней Намджун аккуратно выговаривает Чимину, что ему это не очень нравится, но стафф говорит, что фанаты это обожают, и Намджун, сжав зубы, терпит. Чимин, кажется, только рад лишний раз доебаться до старшего и подпортить ему кровь. В один из дней все с самого утра начинает идти не так. Будильник не срабатывает вовремя или заебанный Намджун его выключает — он не уверен — но собираться ему приходится наспех, толком не умывшись и не поев. Да, после саундчека его приводят в порядок, он даже успевает на скорую руку пообедать, но настроение уже дерьмо, и раздражение ядовитым коктейлем кипит внутри, выводя из равновесия и тревожа сознание. Намджун максимально изолирует себя, чтобы не психовать, но на сцене все же приходится выдавить улыбку и изображать хорошее настроение. Концерт близится к концу, и Намджун выдыхает — еще немного, и он отправится домой, где сразу завалится спать, предварительно плеснув себе виски на два пальца и, возможно, передернув, чтобы снять стресс. Секс в их жизни есть, но его чертовски недостаточно, особенно, когда под тобой стонет очередная сладкая девочка, на которую страшно дунуть, не то что хорошенько выебать. Намджун периодически спит с парнями, чаще всего с гибкими красавчиками из их подтанцовки, и тогда это чистый кайф, который можно по венам пускать, но с этим приходится быть аккуратным и не частить. Намджун выдает короткую речь, благодарит АРМИ за то, что собрались, обещает еще больше встреч в будущем, но, разумеется, все не может кончиться так просто. Плавной походкой к нему направляется Чимин, и Намджун заранее стискивает зубы покрепче. Младший тянется к его лицу ладонями, Намджун пытается игнорировать, продолжает речь, но Чимин, видимо, считает, что не сегодня — он обхватывает щеки старшего и сильно сжимает, больно впиваясь в них пальцами с отросшими ногтями. Намджун через силу строит милую рожицу, пытаясь незаметно стряхнуть с лица ладони Чимина, и ему это даже удается — Чимин хохочет и отпускает его. Намджун выдыхает, кланяется АРМИ, уже собираясь передать микрофон дальше, но его плечи вдруг обвивают чужие руки, влажные губы касаются его уха и тихо шепчут: — Лови, хен. Намджун не успевает понять, что к чему, но Чимину поебать — он просто отталкивается от пола и запрыгивает Намджуну на спину. Чимин легкий, но он крепко обвивает талию старшего ногами и больно впивается пальцами в плечи, и Намджун правда с трудом борется с желанием просто скинуть младшего. Честно признаться, эта выходка выводит его из себя, ему буквально кровь глаза застилает, он в сотый раз стискивает зубы, чтобы не сорваться, но когда после концерта Чимин для общего фото прыгает ему на колени, Намджуну просто сносит все заслонки. Он крепко хватает младшего за запястье и оттаскивает в угол, скрытый от чужих глаз небольшим стенным шкафом. — Чимин, что за хуйня? — рявкает он ему в лицо и сжимает чужое запястье так сильно, что, кажется, оставляет синяки. — Ты о чем, хен? — непонимающе спрашивает Чимин. — Обо всем этом. Хватит тискать меня как игрушку, — Намджун зол и больше не может контролировать себя. — Я не… Хен, мне больно, — восклицает Чимин, пытаясь вырвать запястье. Он выглядит растерянным, но Намджун уже не может остановиться. — Ты можешь просто не доебываться до меня? Это, блять, бесит, — рычит Намджун, но все же отпускает чужую руку, отталкивая ее от себя. Чимин сразу прижимает руку к груди, и на его запястье виднеются красные следы от пальцев. — Хен… Я… Прости, я не думал, что ты против, — шепчет Чимин, опуская взгляд. «Только не начинай, блять, рыдать», — зло думает Намджун. — Я думал, что тебе нравится… — Нет. Мне не нравится. Прекрати это, — выплевывает Намджун и, вырулив из-за угла, покидает помещение. Он зол, кровь кипит и ядом по венам разносится, если он сейчас не уйдет и не успокоится, он точно наговорит лишнего. Уже наговорил. Но он действительно больше не мог себя контролировать, Чимин будто намеренно пытается вывести Намджуна из себя — тискает, пристает, вечно перебивает. Какое-то ебаное неуважение. Ярость новой волной накатывает на него, проходясь по телу разрядом тока, но Намджун отмахивается от разъедающих сознание мыслей и пытается успокоиться. В каком-то смысле это срабатывает — Чимин не пристает к нему, не пытается пощупать, не хохочет в ухо и не слепит слишком сладкими улыбками. Он вообще перестает с Намджуном общаться, игнорирует как может, ограничиваясь минимально необходимым взаимодействием на камеру. Никаких разговоров, никакого скиншипа — вообще ничего. Намджун доволен, он добился, чего хотел, но спустя несколько дней ебаная совесть дает о себе знать, и лидера начинает подъедать мерзенькое, едва ощутимое, но все же настойчивое чувство вины. Он не хотел вот так, он хотел просто чуть одернуть младшего, поставить на место, а в итоге накричал, наставил синяков и вообще отбил любое желание общаться. Намджун обидел Чимина и теперь ему стыдно. Особенно громко совесть напоминает о себе, когда младший начинает в очередной раз комплексовать после неточной ноты или неверного движения на сцене. Обычно именно Намджуну с его ораторскими способностями и даром убеждения удавалось успокоить младшего, убедить его, что он хорош и талантлив. Намджун всегда был искренен в своих словах, и Чимин ему верил. Сказать по правде, Намджун догадывается, что эта излишняя активность, тактильность и разговорчивость у Чимина из-за простой неуверенности в себе, младший таким образом пытается доказать всем вокруг и в первую очередь себе, что он может быть любим, даже если несовершенен. Но как доказать ему, что он, блять, совершенен? Что делать Намджуну? Ничего — гнить изнутри, разъедать себя чувством вины и учиться контролировать свой гнев. Все становится только хуже, когда их оглушают новостью о предстоящей речи для ООН. Говорить, конечно, будет Намджун, и для него это еще одна монетка в копилку стресса, который и так уже таких масштабов, что не дает Намджуну адекватно функционировать и держать себя в руках. Он все чаще срывается, злится, сам себя сжирает. Что ему говорить? Как заставить сердца людей прислушаться? Намджун не знает. В последнюю ночь перед поездкой в штаб-квартиру отчаяние достигает предельной точки. До мероприятия пятнадцать часов, а у Намджуна ни единого слова не написано. Кучи измятых листов покоятся на дне мусорного ведра, исчерченные злыми линиями, и на каждом из них одно: «Просто не будьте такими мудаками, как я. Пис». Намджун готов головой об стену биться, еще ни разу он не ощущал себя настолько пустым и бесполезным, а второй стакан виски только хуже туманит сознание, заставляя мысли о собственной никчемности еще сильнее разрастаться и путаться в голове. Никчемный мудак. Намджун с рыком стучит стаканом по столу и тянется за пачкой сигарет, припрятанной в сумке. Может, успокоит, а может, его развезет от сигарет еще сильнее — какая уже, к черту, разница. Руки дрожат от отчаяния и злости и отказываются слушаться, поэтому прикурить удается только с третьего раза. Намджун курит прямо в ванной собственного номера и ему откровенно поебать, если ему за это ввалят, он даже намеренно выдыхает дым в сторону двери, ведущей из номера в коридор — пусть придут и еще раз расскажут ему о том, какой он мудак. Словно по запросу, в номер стучат. Намджун с тяжелым вздохом тушит окурок в раковине и направляется к двери. — Хен, я… — на пороге стоит Чимин, и Намджун еле сдерживается, чтобы не захлопнуть дверь прямо перед носом младшего. Только его сейчас не хватало. — Я просто зашел пожелать тебе удачи. Завтра возможности может не выдаться. — Спасибо, — выдыхает Намджун, и, блять, ощущает себя так, словно целиком сдувается. Его окончательно накрывает волной ненависти к себе — он буквально несколько дней назад чуть не ударил Чимина, а тот все равно пришел к нему и желает удачи. Это работает покруче, чем если бы к нему пришли и прямым текстом начали унижать. Намджун набирает в легкие побольше воздуха, как может сбрасывает с себя всю эту мешанину из эмоций и хуевых мыслей и повторяет уже спокойнее, — спасибо, Чим. Чимин улыбается, но улыбка быстро сходит с его лица, когда он ощущает запах сигарет и алкоголя, исходящий от старшего. — Ты, кажется, расстроен? Намджун уже собирается начать отнекиваться, но он настолько заебан всем этим, что просто сдается. — Да, я… у меня не получается написать речь и я, блять, не знаю, что мне делать, — Намджун отходит от двери и прислоняется затылком к стене. — Это пиздец, Чим-Чим. — Эй, ну не такой уж это и пиздец, — Чимин открывает дверь пошире, заходит в коридорчик и останавливается напротив Намджуна. — Мы сейчас все уладим. Намджун не успевает ничего ответить, Чимин проходит внутрь и оглядывает номер. Разобранная постель, измятые листы повсюду, полупустой стакан и пара маленьких, уже опустошенных бутылочек из-под виски и рома на столе. — Ну, не так плохо, — с улыбкой выдает он и проходит к столу. — Садись и пиши. Словно зачарованный такой потрясающей наглостью и уверенностью, Намджун слушается — усаживается за стол и упирается взглядом в чистые листы. — И? Ты думаешь, я не пытался? Я не знаю, что мне писать. — А ты пиши то, что всегда говоришь нам. Мне. То, что говоришь, когда пытаешься напомнить мне, кто я есть, откуда я и чего я стою. Ты думаешь, я мимо ушей все пропускаю? Я все запоминаю, хен, каждое слово через себя пропускаю и в уме откладываю. Просто иногда этого становится недостаточно, и я опять начинаю сомневаться в себе, но тогда ты снова приходишь и говоришь, что не важно, кто я, откуда я, какой, что я могу, а чего не умею — это все не важно, потому что я сам по себе уже ценен. Пиши об этом. И… Намджун сам не замечает, как строчки ложатся на бумагу. Чимин напомнил ему, и он пишет. Пишет о том, что не важно кто ты, откуда ты, каков цвет твоей кожи и гендерная идентичность — говори за себя. Люби себя, будь собой, говори за себя, ведь сам по себе ты уже бесценен. Намджун отрывается от строчек, речь сырая и требует еще часов полировки, но она есть, и это именно то, о чем Намджун хочет и должен говорить. Чимин притих, но, если честно, Намджун был так увлечен, что и не обращал на младшего внимания. Он наконец оборачивается, а Чимин лежит в его постели, сжавшись в комок и уложив ладони под щеку, и, кажется, спит. Намджун не уверен, что ему делать — будить младшего, ведь ему наверняка неудобно, к тому же это его номер, или позволить спокойно поспать, ведь завтра у них тяжелый день. Намджун поднимается со стула и подходит к кровати, нерешительно протягивает руку, чтобы коснуться плеча Чимина, потрясти и разбудить, но его пальцы замирают в сантиметре от кожи младшего, и вместо этого Намджун тянется за одеялом и накрывает им спящего тонсэна. Чимин так мило и сладко спит — обычно неугомонный, он наконец выглядит спокойным и умиротворенным. Намджун надеется, что ему снятся хорошие сны. Сам не понимая зачем, он снова протягивает руку и касается пальцами лица Чимина, убирает волосы с глаз, проводит по его щеке — у младшего на самом деле мягкая кожа и красивое лицо, кукольное, почти девчачье, с пухлыми губами и аккуратным носом. Намджун никогда не разглядывал его вот так, но сейчас в свете луны и тусклого бра, с сияющей кожей и этим своим лицом, Чимин выглядит словно фея — волшебный и беззащитный. Намджуну становится втройне стыдно за свои злые слова и резкие поступки в отношении него. Он осторожно, почти не касаясь, проводит пальцем по губам младшего и, чуть нагнувшись, едва слышно шепчет: — Прости меня, Чим. Я мудак, и ты этого не заслуживаешь. Младший вздыхает во сне, что-то сам себе бормочет, и Намджун с трудом выныривает в реальность, будто зачарованный до этого каким-то призрачным видением или вроде того. Он встает с кровати и снова усаживается за стол, чтобы доработать речь. Сидит до самого утра и, если честно, постоянно оборачивается, чтобы проверить, в порядке ли младший. Он засыпает за пару часов до будильника, прямо на стуле, скрестив руки на столе и уложив поверх них голову. Утром, когда Намджун просыпается, Чимина в номере нет, а беспорядок прибран — не видно измятых листов, пустых бутылочек и бычка в ванной. Когда парни встречаются, Чимин приветствует Намджуна кивком и теплой улыбкой. Он ничего не говорит, но старший чувствует, что между ними все в порядке. Речь получается отличной, не соврать — производит фурор, и Намджун искренне, от всей души благодарен Чимину за это. Все приходит в норму, Намджун сам не уверен как, но они находят баланс — Чимин все еще пристает к нему, виснет и липнет, но делает это более сдержанно, Намджун же работает над собой, и даже если и раздражается — берет себя в руки и сдерживает гнев. На самом деле он находит отличный способ отомстить — теперь на концертах он тоже тискает лицо Чимина. Младший не против, а Намджуну, если честно, это приятно — ему вспоминается тот самый вечер, умиротворенное лицо спящего Чимина и его нежная под прикосновениями кожа, отливающая золотом в свете луны. В один из дней концерт получается особенно веселым — настроение у всех хорошее, они много дурачатся и бесятся на сцене, Намджун даже сам закидывает Чимина на плечи и так и уходит с ним за кулисы. — Отпусти меня! — верещит Чимин и колотит Намджуна по плечам, когда они последние спускаются под сцену, но старший только сильнее обхватывает его бедра и подтягивает повыше. — Мы сейчас свалимся! — хохочет он и пытается спрыгнуть. Намджун смеется в ответ, пытается удержать младшего, но равновесие подводит их обоих, и они на самом деле падают. Чимин оказывается прижатым к земле, Намджун наваливается сверху и только сильнее заходится смехом. — Ну я же сказал, — смеется Чимин и, не удержавшись, тыкает Намджуна в ямочку на щеке. — За что? — удивляется старший. Он все еще лежит сверху и даже не пытается скатиться в сторону или встать. — За то, что не удержал, — смеется Чимин и лупит Намджуна по плечу. — И вообще, слезь с меня. — Не могу, я устал, — жмурится с улыбкой старший. — Ну тогда лежи, — хихикает Чимин, но его смешок почти сразу затихает, а улыбка стирается с лица. Он поднимает глаза на старшего, и у того разряд тока по венам разносится — в глазах напротив бездна, черная дыра, темная, затягивающая. Чимин смотрит, и с каждой секундой его взгляд мутнеет, становится все тяжелее, Намджун ощущает, как тело под ним начинает мелко дрожать. Он уже хочет что-то сказать, хочет попытаться встать, но младший цепляется за его футболку и притягивает к себе. Мгновение — и чужие влажные губы накрывают его собственные, утягивают в поцелуй. Намджун медлит секунду, а после не выдерживает, рычит, отвечает на поцелуй, впивается в губы младшего, вылизывает его рот, целует, прикусывает, и сразу же следом зализывает место укуса. Чимин выдает тихий стон, и у Намджуна окончательно заслонки срывает, он еще сильнее вгрызается в чужой рот, словно шторм, ураган его сносит, сминает младшего под собой. Тот поддается словно пластилиновый, сам навстречу тянется, а в голове у Намджуна резко одно всплывает, молнией проносится — «нельзя». Его словно током прошибает, замирает, отрывается от чужих губ, но Чимин подается вперед, тянется навстречу и пытается утянуть в еще один поцелуй. Нельзя. — Чимин, стой, — хрипит Намджун, ему воздуха в легких не хватает, ничем другим, кроме Чимина, он дышать не хочет. Нельзя. — Не надо… Младший судорожно выдыхает, будто ему самому дышать нечем. Он откидывает голову назад и закрывает глаза. — Я понимаю. Намджун встает, помогает подняться Чимину, а после быстрыми шагами покидает помещение. Все последующие дни похожи на какой-то пиздец. Намджун не знает, что ему делать — они с Чимином о случившемся не говорят, делают вид, что все как всегда и ничего не было. Но было. Было, и это пиздец какой отпечаток на их отношения накладывает — при других все еще более менее держится, но стоит им оказаться вдвоем, как кто-то обязательно отводит глаза и ищет повод уйти. Стоит им случайно коснуться друг друга, как по их телам проходят такие разряды тока, что воздух кругом искрит. Они делают вид, что ничего не было, но было, и Намджун не может выкинуть это из головы. Нельзя. Но так чертовски сильно хочется. Намджуну бы на работе сконцентрироваться, в музыку с головой уйти, но он не может — все картинки той ночи из номера перед глазами всплывают, и этот Чимин, под ним за кулисами распластанный — как он тянулся, как навстречу выгибался, губы свои сладкие раскрывал, так хорошо впуская язык Намджуна в свой рот. А этот стон — Намджун больше музыку слышать не может, потому что единственное, что он хочет слушать — это стонущий голос и мольбы Чимина, под ним распятого. Намджун до дрожи в пальцах, до скрежета зубов хочет Чимина, так сильно хочет, что готов к ногам его лечь и позорно псом поскуливать, лишь бы еще раз к нему прикоснуться. Это сводит с ума, Намджун на работе сконцентрироваться не может, все из рук валится — он ошибается на сцене, не может писать и делать музыку, на интервью приходится прикладывать кучу усилий, чтобы хотя бы улыбку из себя выдавить. Чимин у него под кожей поселился, Намджун его по венам раз пустил, и теперь без дозы не может. Намджун сходит с ума. Это не остается без внимания руководства — Шихек вызывает его к себе и говорит, что на Намджуна жалуются. Говорит, что разочарован и что, видимо, ошибся с лидером, раз он так легко может потерять голову из-за какой-то сучки, потому что опыт прожитых лет не позволяет ошибиться — Намджуна так кроет не из-за усталости и стресса, в этом деле точно замешана чья-то вертлявая задница и неумение Намджуна думать головой, а не членом. Намджун слушает молча, стискивает зубы и уговаривает себя не срываться — с трудом сдерживается, чтобы не послать главного нахуй. В конце со всем соглашается и обещает взять себя в руки. — Ты слишком талантлив, Намджун, чтобы так бездарно проебывать себя из-за тупого желания кого-то трахнуть, — говорит ему сонбэ на прощание. Намджун выходит из здания БигХита на взводе, от злости пальцы дрожат и все, чего ему хочется — это нажраться в ближайшем более-менее безопасном баре. Домой приходит сильно за полночь, пьяный и едва стоящий на ногах — благо все уже спят, а то сил на еще одну лекцию и тыканье мордой в грязь у Намджуна не хватит. Кое-как скинув с себя одежду, он направляется на кухню за водой, но по пути замечает свет в ванной и шум воды. Хуй поймешь, что им руководит — алкоголь или желание нарваться на скандал, но Намджун распахивает дверь незапертой ванной и вваливается внутрь. От картины перед глазами зубы сводит — под душем стоит Чимин, капли воды падают ему на лицо и плечи, стекают вниз вдоль четко очерченных лопаток, обегают мышцы на спине, стекают вдоль изгиба талии, частично спускаясь вниз, к аппетитным ногам, частично скрываясь в ложбинке между ягодиц. У Намджуна глаза кровью застилает, ему кажется, он ее вкус во рту ощущает — и кровь эта не его, Чимина, потому что разложить его хочется, сожрать — сил нет. Но в голове упорно бьет колоколом — нельзя. Намджун сглатывает вязкую слюну, во рту пересохло, он на негнущихся ногах разворачивается, чтобы выйти отсюда нахуй и не наделать глупостей, но кое-кто, кажется, и сам не против быть сожранным. — Хен? — голос Чимина дрожит, но он изо всех сил пытается говорить уверенно. Намджун не оборачивается, хочет сделать шаг прочь, но не может — так и стоит, замерев. Судя по звукам, Чимин выключает воду и вылезает из душа, обернувшись полотенцем, медленно подходит к нему. Намджун пытается не дышать, воздух в легких задерживает, потому что знает — стоит ему сделать вдох, и заслонки слетят, их уже ничто спасет. — Хен, ты в порядке? Повернись ко мне. Намджун не отвечает и не оборачивается, но Чимин осторожно касается его плеча и разворачивает сам. Намджуну выть хочется — младший так близко, он такой мокрый, распаренный горячей водой, еще этот чертов запах персиков или какой-то другой хуйни. О том, что так сладко пахнет сам Чимин, он думать себе запрещает. — Ты пил? От тебя пахнет алкоголем. Хен, что случилось? — шепчет Чимин, пытаясь заглянуть в глаза старшему, но тот отводит взгляд. — Ничего, — ему нечеловеческих усилий стоит заставить себя стоять на месте и не податься вперед, не снести Чимина собственным телом и не разложить прямо здесь. — Я лучше пойду. — Нет, хен, стой, — Чимин хватает его за руку, а у Намджуна по телу волны тока расходятся. — Расскажи мне, что случилось, — Чимин тянется второй рукой к лицу старшего, укладывает ладонь на его щеку, проводит пальцем, гладит, тянет на себя. Намджун поддается, в нем силы в три раза больше, а младший одним движением его к себе притягивать может. Он останавливает лицо Намджуна в сантиметре от своего. — Я могу помочь, — в раскрытые губы напротив шепчет, и это слишком. Намджуна перемыкает, затуманенный алкоголем, бессильной злостью и похотью мозг будто не выдерживает напряжения, коротит, пуская искры по телу, и Намджун сходит с ума. Он хватает Чимина за шею, не позволяя придвинуться ближе, и разворачивает его. Младший вскрикивает, но Намджун затыкает ему ладонью рот, подталкивает вперед, заставляя сделать несколько шагов и упереться бедрами в стиральную машинку. Намджун прижимается сзади и давит на рот Чимину, заставляя того откинуть голову к себе на плечо. — Этого ты хочешь? — шепчет он прямо в чужое ухо и прикусывает мочку. По телу Чимина дрожь проходится, он дергается в руках старшего, но тот держит так крепко, что Чимин просто не может пошевелиться, не то что вырваться. Намджун толкается бедрами, заставляя Чимина еще сильнее вжаться в стиральную машинку. Он продолжает зажимать его рот ладонью, а второй рукой тянется к полотенцу, повязанному на бедрах младшего. Чимин всхлипывает и дергается, но ему ни за что не справиться — Намджун стягивает с него полотенце, и Чимин ощущает, как чужой пах упирается ему в задницу, как грубая ткань джинсов трется о голую кожу. Намджун крепче обхватывает Чимина, другой рукой касаясь груди, проводит ладонью по нежной коже, ведет вниз, задерживаясь у соска и сжимая его между пальцев, оглаживает, ведет вдоль ребер и напрягшегося живота. Чимин дыхание задерживает, потому что боится того, что сейчас произойдет, потому что, если Намджун его коснется, он просто умрет, прямо здесь, под его ногами пеплом осыпется. И осыпается, потому что Намджун, чуть задержавшись внизу живота, резко обхватывает его член ладонью и плотно сжимает. У Чимина уже стоит, каменно, почти болезненно, член сочится смазкой, и Намджун это чувствует — касается дырочки, обводит пальцем, размазывает влагу по головке. Чимину скулить хочется, ему так стыдно, но так не хочется, чтобы это прикосновение прекращалось, он мысленно просит отпустить, но вместе с тем молит, чтобы старший не убирал руку. Намджун и не собирается — он сильнее обхватывает член младшего и резко проводит вверх-вниз. Чимин в его руках вздрагивает, назад дергается, но Намджун снова толкается бедрами, обжигая трением джинсов о кожу, заставляет младшего снова податься вперед и сильнее вжаться в машинку. Это похоже на пытку. Чимин дрожит и хнычет в его руках, ему так хорошо и так стыдно еще никогда не было, он стоит полностью голый, мокрый, вжатый в машинку, с зажатым ртом и дрожащими ногами, а Намджун — пьяный и полностью одетый — грубо дрочит ему в ванной в их собственной общаге, но его рука так потрясающе водит по члену, а его рваное дыхание так горячо обжигает ухо, что Чимин просто не может себя контролировать. Он отключает все разъедающие мысли и просто сдается — расслабляется в чужих руках, откидывает голову назад, позволяя руке, до этого зажимавшей рот, спуститься на шею и впиться в нее пальцами. Намджун от этой покорности звереет еще сильнее, выдыхает протяжно на ухо и кусает младшего за загривок, его собственный член стоит так, что, кажется, вот-вот разорвет ширинку. Но нельзя. Ему нельзя. Чимин хрипит, потому что рука слишком сильно сжимает шею, и когда хватка чуть ослабевает, он не сдерживается и стонет. Он стонет, а у Намджуна в голове аневризмы, кажется, лопаются, этот звук под кожу пробирается, по венам разносится, заставляя кровь кипеть и застилать глаза. Намджун рычит и только яростнее двигает рукой, все так же толкаясь бедрами и потираясь сквозь джинсы членом о задницу младшего. Чимина не слушаются ноги, но это не имеет значения, потому что Намджун держит его так крепко, что, кажется, ребра хрустят. — Этого ты хотел, малыш? — рычит ему на ухо Намджун. — Хен… — со стоном выдыхает Чимин. Из-за этого хриплого голоса на ухо у него мурашки по загривку бегут, ему кажется, что он реальность со сном путает, отключается — так его кроет. — Я спрашиваю, этого ты хотел? — повторяет Намджун и ускоряет движения рукой, сильнее толкаясь бедрами. — Ты же хотел помочь? Так ты хотел помочь, малыш? — Хен… Я… — Чимин не может договорить, потому что его накрывает такой сильной и мощной волной удовольствия, сносящей с ног, он стонет, высоко и надрывно, перед глазами звезды разрываются, Чимин, кажется, слепнет из-за них, с ума сходит. Он в чужих руках умирает, заново возрождается, снова по бесконечному кругу умирает. Не слушающимися губами шепчет имя старшего и с громким стоном кончает в чужую ладонь. У Чимина подкашиваются ноги, ему кажется, что он упадет, но Намджун удерживает его и вместе с младшим аккуратно оседает на пол. — Знаешь, малыш, — шепчет Намджун, покрывая его лицо поцелуями-бабочками, — я ведь предупреждал. Тебе правда больше не стоит хотеть мне помогать, — он оставляет последний поцелуй на губах младшего, а после поднимается и выходит, оставляя Чимина на холодном полу ванной наедине с собственными мыслями и чертовой никому нахуй не нужной любовью. Намджуну в собственной комнате хватает всего пары рваных движений, чтобы кончить следом. Ему от всего случившегося зверем выть хочется, он себя ненавидит — за то, что коснулся младшего, за то, что так грязно использовал его в ванной, но, блять, Чимин ему крышу сносит, он просто рядом оказывается, а у Намджуна уже кровь в жилах закипает, в ядовитый коктейль превращается и отравляет сознание. Намджун монстр. Ебаный монстр. Сам от чувств загибается, в пыль крошится, и младшего за собой тянет в эту бездну чертову. Только ему там не место — Чимин чистое в груди вынашивает, сам к свету тянется и Намджуну руку протянул, а старший только и сумел, что грязью его заляпать, запачкал своей похотью, не сумевший справиться с собственными чувствами, что сквозь призму страхов и внутреннего мрака исказились до самого страшного. Чимин лучшего заслуживает, Намджуну нечего ему предложить, кроме грязи, животной похоти и внутренних демонов. Намджун не сдерживается, разочарованный, воет и бьет в стену — разбивает костяшки в кровь, но для такого, как он, кровь — это наименьшая расплата за грехи. Обессиленный отчаянием и ненавистью к себе, валится на кровать и отключается. Ему снится Чимин, который тянет к нему руку и зовет шагнуть в бездну вместе с ним. Чимин его игнорирует. Точнее не так. Чимин говорит с ним, улыбается, даже когда они вдвоем остаются — не шугается, но взгляд на старшего поднимает, а там пусто. Смотрит на Намджуна, а будто сквозь. Намджуну на стену лезть хочется, хочется схватить Чимина за плечи, встряхнуть, «я здесь, ну же, посмотри на меня» выкрикнуть, потому что без Чимина он не может, без Чимина ему нельзя. Но и с ним нельзя. Намджун себя сам в узде держит, уговаривает, «так лучше» — убеждает. Пусть Намджун без Чимина уже не может, пусть ему кости дробит и внутренности выворачивает, когда младший вот так, сквозь него смотрит, но если сам Чимин может — без старшего ему будет лучше, Намджун и близко не подойдет. Только вот как ему самому справиться? Как быть, если ему не то что не работается — ему не дышится, ему без Чимина воздуха не хватает. Как ему каждый день смотреть на младшего и знать, что сколько ни касайся, сколько ни смотри — никогда не коснешься и не взглянешь по-настоящему? Как ему в группе оставаться, если ее одна седьмая часть — это целое Намджуна? У него не остается выхода. Либо он сорвется и все окончательно пойдет по пизде, либо он сделает то, что должен. Чимин сидит на кухне поздно ночью и греет холодные пальцы о чашку чая, спать не идет, потому что все равно не уснет — с той ночи Чимин не то что не спит, дышит через раз, и то только тогда, когда Намджун рядом оказывается. Чимину больно. Больно, что так вышло, больно, что он сердце на ладошках преподнес, голое, окровавленное, только из груди вырванное — на, пожалуйста, бери. А оно ненужным оказалось. Чимин уверен был, он то же самое, что у него самого в груди плещется, на дне зрачков чужих считывал. Кричал о своих чувствах, а ему оттуда эхом вторило. Только вот, кажется, Чимин дурак последний — видел то, чего нет, выдумывал себе, замки строил, а его отымели в ванной, даже не трахнули, и на полу кровью собственной захлебываться оставили. На, мол, испытай, каково это, губы чужие на вкус попробуй и прикосновения почувствуй, хлебни, да не до дна. Чимин себе наркотик по венам пустил, а дозу урезали, мучайся теперь, да не подохни от ломки — негоже под ногами чужими валяться, молить о пощаде, если щадить тебя никто не собирается. Не за что, незачем — у Намджуна к Чимину чувств нет. Чимин и свои поглубже запрятал, маску безразличия нацепил и ходит, ледяные ожоги оставляет, потому что больно, потому что когда на поверхности — все так и норовят залезть руками грязными, потрогать, поиграться — потешно же, как клоун Чимин по ночам слезами своими вперемешку с кровью захлебывается. Чимин такого удовольствия никому не доставляет, броню стальную отращивает, шипами себя обмотал и через силу улыбается, только внутри все равно холод такой, что кровь стынет. Чимин ночами о горячие кружки греется, да только ничего кроме рук Намджуна ему тепла не подарит. За собственными мыслями он не замечает, как в полуосвещенную кухню входит человек, только когда тот вздыхает тяжело, Чимин различает силуэт — по телу сразу табун мурашек проносится, но он берет себя в руки и натягивает улыбку. — Не стой там, это и твоя кухня тоже, — говорит в темноту. Силуэт замирает на секунду, а после выходит на свет. — Знаю, я просто не хотел тебя беспокоить, — Намджун выглядит хуево. Бледный, осунувшийся, под глазами темные круги в которых, кажется, усталость многовековая скопилась. — Все в порядке. Хочешь чаю? — ровным голосом спрашивает Чимин и сам своей игре поражается. — Послушай, Чимин… — Нет, это ты послушай, — Чимин крепче сжимает кружку, чтобы пальцы не дрожали. — Намджун, пожалуйста, не говори ничего. Все и так понятно, ни к чему это ворошить. — Я был у ШиХека. Просил закончить мой контракт досрочно, — низким, хриплым голосом выдает Намджун, а у Чимина земля из-под ног уходит. — Что? Намджун… — Чимин, я не могу так больше, — он проходит вглубь кухни и садится за стол напротив Чимина, только вот взгляд все равно отводит. — Меня это с ума сводит. Я не могу каждый день быть здесь, видеть тебя, говорить с тобой, слышать твой смех, видеть твой пустой взгляд, и каждую секунду помнить, что я совершил. — Но не уходить же, господи, Намджун, — восклицает Чимин. Он правда не знает, откуда берет силы на то, чтобы продолжать говорить вместо того, чтобы позорно разрыдаться. Да, Намджун обидел его, но, в конце концов, младший сам себе навыдумывал того, чего нет, глупо теперь обижаться и винить кого-то кроме себя. Намджун не должен уходить из группы из-за того, что Чимин такой глупый и наивный. — Все уляжется со временем, мы успокоимся, привыкнем, даже сможем общаться как раньше… Я ведь все делаю, чтобы не напоминать, чтобы мы могли делать вид, будто ничего не было… — Только вот тут не уляжется, Чимин! — повышает голос Намджун, ударяя себя в грудь. — Как я смогу спокойно продолжать жить, работать, смотреть тебе каждый день в глаза, зная, что сделал с тобой? Как я смогу делать вид, что ничего не было, зная, что обидел единственного человека, которого когда-либо любил? — Ты… что…? — Чимин ушам своим поверить не может, Намджун не говорил этого, нет, нет, он не мог этого сказать… — Чимин, я правда очень сильно люблю тебя и я никогда не смогу простить себе того, что сделал. Я ранил тебя, разрушил все то светлое, что ты мне протягивал… — Заткнись. Намджун, заткнись, — шепчет младший. Он просто больше не может сдерживать себя, соленые капли, до этого копившиеся в уголках глаз, срываются с его ресниц и катятся по щекам. Намджун сказал, что любит его? — Ты единственное светлое, что было у меня, а я просто взял и все разрушил, — продолжает Намджун, и он тоже больше не может сдерживать дрожь, задыхается, слова режут глотку, но он должен сказать. — Я монстр, Чимин. Я так хотел быть рядом, я дышать, блять, без тебя не могу. Но я все испортил, подпустил тебя слишком близко к своим демонам и позволил себе разбить твое сердце. Я так виноват, Чимин. Сонбэ отказал мне, но я пойду к нему завтра, пойду еще и еще, буду ходить до тех пор, пока он не отпустит меня… — Заткнись! Намджун, пожалуйста, просто заткнись, — кричит младший, не в силах больше сдерживать себя. Если Намджун продолжит, Чимин просто сойдет с ума, слезы и так катятся вовсю, разъедая кожу, а грудь сдавливает стальными обручами. Чимин не знает, он не понимает, что говорит ему старший, он уже ничего не понимает, он просто хватает Намджуна за руку, тянет на себя, подается вперед и впивается поцелуем в чужие дрожащие губы. Намджун замирает на секунду, а после сам тянется навстречу, целует, пальцы в волосы младшего вплетает. Чимин обхватывает его лицо ладонями и отрывается от губ. — Я люблю тебя, слышишь? Я тоже люблю тебя. Господи, ты ведь чуть не разрушил все, — шепчет в чужие губы Чимин, перемежая слова со всхлипами. Слезы все еще катятся, и он ощущает их вкус на своих губах. — Ты думал, тем поступком ты разбил мне сердце, но на самом деле ты уничтожил меня, когда ушел. Намджун, я люблю тебя. Тебя. Не твой идеальный образ, а тебя, со всеми твоими демонами, страхами и темными мыслями. Ты думаешь, что я невинный и светлый, но твоя тьма, твоя сила, твоя истинная сторона — вот что меня привлекает. Намджун, в тот вечер я под твоими прикосновениями плавился, от удовольствия с ума сходил, я в твоих руках умирал. Но убил ты меня, только когда вышел и захлопнул за собой дверь, — шепчет Чимин, глядя на старшего пристальным взглядом, а Намджун в этих глазах темноту видит. Он ее уже видел, тогда, под сценой, это она поглотила его, это в нее Намджун шаг сделал и провалился с головой. Внутри Чимина бездна, такая же темная и бескрайняя, как внутри него самого, и она манит, притягивает к себе, просит пойти на дно. — Я люблю тебя, Намджун, вместе со всей той темнотой, что переполняет тебя. И если ты когда-нибудь разобьешь мне сердце, то только тем, что уйдешь. Слова больше не требуются. Чимин снова тянет Намджуна на себя и утягивает в поцелуй. Старший не сопротивляется — ему больше не страшно напугать Чимина, не страшно показать своих демонов, потому что Чимин с его демонами играться будет, на поводок их посадит и приручит, только для себя выпускать разрешит. Намджуну можно, и он отпускает своих демонов на волю. Он хватает Чимина за грудки и тянет на себя, перетаскивая через стол. Чимин сам подается вперед, Намджун его под бедра подхватывает, на себя сажает — Чимин только ближе жмется, ластится. Поцелуй не разрывают, как до комнаты старшего, не упав, добираются — загадка, наверное, демоны ведут, путь прокладывают. Намджун укладывает Чимина на постель, а вместо простыней алтарь видит, он Чимина распять хотел — тот сам ему отдается, навстречу выгибается, позволяет раздеть себя, сам со старшего одежду стягивает. Намджуну хочется Чимина вылизать, начать с губ и закончить кончиками пальцев на ногах — таким он сладким предстает перед ним, так жарко дышит и томно выгибается. Намджун не сдерживает себя больше, ему незачем — он Чимину в губы вгрызается, шею вылизывает, по всему телу метки расставляет, сам же зацеловывает следом. Младший по постели мечется, простыни мнет, под ласки подставляется, просит большего, просит не жалеть его — сам вперед толкается. Намджун не жалеет — он Чимина разве что пополам не складывает, а тот гибкий, гнется, так в изгибе прижимается, что Намджун каждой клеточкой своей кожи его кожу чувствует. — Ты такой сладкий. Мне хочется тебя сожрать, — шепчет ему на ухо Намджун, и младший от одного только хриплого голоса стоном заходится. Чимину очень хочется почувствовать старшего в себе, он течной сукой выгибается, ноги шире разводит, под член подставляется, просит Намджуна трахнуть его — сам между сном и явью мечется, что говорит, а что думает, уже не осознает. Ему и не нужно — Намджун его с полуслова понимает, сам тянется за смазкой. Когда Чимин чувствует пальцы у входа, он словно в припадке дергается, контраст холодной смазки с разгоряченной кожей вокруг раскрасневшейся дырочки по телу такие импульсы пускает, что он на хрип срывается. Намджун терпеть не желает и не хочет ждать, он это тело до скрипа зубов жаждал. В Чимина проникает сразу два пальца, но он только жмурится, громче стонет — эта боль сладкой негой разносится по телу. Он не сомневается, и без растяжки член Намджуна в себя принял бы, насколько нестерпимо, настолько сильно хочется почувствовать его внутри себя. Намджун растягивает недолго, как вообще еще держится, сам не понимает — Чимин на его пальцы насаживается, вперед подается, просит, умоляет, а у Намджуна кипящая кровь жилы разъедает, внутренности плавит. Он больше не может сдерживаться, вынимает пальцы, и Чимин обиженной сукой хнычет, просит вернуть, только сразу на стоны срывается, когда Намджун толкается внутрь, заменяя пальцы на член. Ему кажется, что он порвет младшего, а тот только стонет, сам Намджуна за бедра притягивает, чтобы до основания вошел. У Намджуна челюсть сводит, ему крышу сносит из-за того, как внутри Чимина узко и горячо. Он не сдерживается — жадно вбивается в тело младшего, уже сам не понимает, как на быстрые движения срывается. Намджун трахает грубо и властно, а у Чимина пальчики ног от удовольствия поджимаются — он только ноги шире разводит и старшего за спину ближе к себе прижимает. Хочется плоть к плоти, кожа к коже, чтобы вообще пространства между телами не было. Чимину хочется раствориться в Намджуне, а тот его в порошок стирает и по венам себе пускает. Намджун ускоряется, член в уже растраханную дырочку входит легко и плавно, хотя он готов поклясться, что видел кровь на простынях — им плевать, они друг в друге плавятся, в собственной преисподней горят, демонов своих резвиться на чертовых сковородах отпускают, а сами друг другом упиваются, и пусть их кровь — это кровь грешников, вставляет она почище героина. Чимин стонет, просит не останавливаться, просит еще, еще, умоляет: — Хен… хен… пожалуйста… И Намджун дает ему то, о чем Чимин молит. Он сжимает в ладони член младшего, и тому одного прикосновения достаточно — он срывается на высокий стон и кончает, пачкая их животы и ладонь старшего. Того от одного вида Чимина, в оргазме выгибающегося, кроет, он впивается поцелуем в приоткрытый влажный ротик, и ему хватает всего пары толчков, чтобы кончить следом. Намджун заваливается рядом с Чимином и притягивает его ближе, укладывая к себе на грудь. — Мой, — шепчет он и легко целует Чимина в макушку. — Мой, — шепчет в ответ младший и кусает Намджуна за плечо. Просто найди себе того, чьи демоны споются с твоими.