Ты же мой Ангел...

Никита сидел над листом бумаги, размышляя над новым трактатом. Задумчивое лицо князя освещала одна догорающая свеча. Гардемарин все размышлял о своей жизни. У всех семья, дом, где ждут родные. У Алешки Софья в нем души не чает, у Сашки Анастасия. А что у него, у Никиты? Ни кола - ни двора. Дома его давно не ждут, светящейся от любви девушки он не нашёл. Один лишь ворчливый слуга Гаврила, заменяющий покойную мать да махнувшего на Никиту отца. Князь многое знал, одна латынь чего стоила. Оленев часто засиживался перед открытым окном допоздна, так и засыпая с пером в руке. Утром Гардемарин едва ли мог распрямить затекшую спину. Гаврила часто ворчал свою излюбленную фразу: '' Батюшке пропишу'', прекрасно понимая, что вышеупомянутому Батюшке нет дела до набедокурившего отрока. Никита на эти заявления уже давно махнул рукой, зная, что кроме старого алхимика до него никому нет дела. Трактат не получался, а спать решительно не хотелось. Юный Гардемарин уже научился ловко ускальзывать через окно. Ловко ухватившись за ветку, удачно расположившуюся около его окна, юноша выскользнул на улицу. Оленев вышел за пределы двора, направляясь куда глаза глядят. Никита шёл по тёмной улице, не разбирая дороги, погруженный в свои мысли, из которых его заставили вынырнуть. — Прошу вас, помогите, — невесть откуда взявшаяся девушка, налетела на князя, едва не сбив его с ног. Не намереваясь даже извиниться, юная особа, вытирая грязной ладонью слезы, бежавшие по щекам и подхватывая свободной рукой длинную юбку платья, умоляла о помощи, едва не падая на колени перед спасительной соломинкой в виде молодого человека, удачно подвернувшегося ей на пути. — Что случилось? — Взяв напуганную до смерти незнакомку за плечи, юноша попытался её успокоить. — Помогите, умоляю, — девушка цеплялась за гардемарина, не отвечая на его вопросы, — он идёт. Дама спряталась за спину юноши, крепко схватившись за белую рубаху. Всхлипы и дрожание голоса доносились до ушей гардемарина. Не отпуская Никиту, дама растирала по лицу слезы вперемешку с грязью. К паре шёл мужчина далеко в нетрезвом состоянии. Заплетающимся языком он требовал отдать ему девчонку, совершенно не реагируя на вопросы князя. Осознав всю бесполезность диалога, Оленев выхватил шпагу. — Уходите, милейший, — твёрдо произнёс юноша, намереваясь защитить девушку. Мужик, ловя землю, все время норовившую выскользнуть из-под его ног, попытался обойти незадачливого защитника и ухватить за руку, содрогающуюся девчонку, ругая ее столь бранными словами, о коих юный гардемарин даже и не слышал. Никита пресек всякое проявление грубости со стороны пьянчуги, заслонив собой девушку и поднеся шпагу к горлу мужчины. Решив, что сопротивляться себе дороже, он отступил что-то говоря в сторону девушки и скрылся в темноте переулков. — Кто вы, девушка? И что этому сударю от вас было нужно? — Юноша обратился к дрожащей то-ли от страха, то-ли от холода девушке. — Меня зовут Татьяна, а этот сударь — мой дядюшка. После того, как мои родители погибли, меня воспитывает он. Сердце Никиты сжалось от жалости к этой девушке. Он, наверное, как никто другой понимал её. Заплаканная, в порванном платье, испачканная в траву и дорожную пыль, Таня стояла перед спасителем с поистине королевской осанкой. Оленев, рассматривая девушку при лунном свете, решил, что если ее умыть и переодеть, то она в красоте обгонит и Алешкину Софью и Сашкину Анастасию вместе взятых. — Сударь, а вы кто? — Никита Оленев, — представился гардемарин, возвращая шпагу в ножны, с трудом отрывая взгляд от Татьяны. — Спасибо вам, Никита, если бы не вы, я даже представить боюсь, чтобы со мной было, — она смущённо поправила платье, подтянув разорванный рукав, оголяющий след от очередных побоев выпившего дядюшки. Еще раз поблагодарив своего спасителя, девушка двинулась прочь, оставляя растерянного гардемарина смотреть ей в след. Обойдя пару улиц, чтобы зайти во двор незамеченной, Таня подкралась к забору. Постояв пару минут и убедившись, что ее дядя Боря уже спит, похрапывая в тепле, девушка отодвинула доску, специально приделанную к забору для таких случаев, и проскользнула во двор. В дом она войти не решалась, а потому пошла в конюшню, где держали одну единственную старую лошадь, которую дядюшка все чаще подумывал пристрелить и продать на мясо. Устроившись в стоге сена, девушка закрыла глаза. Но сон не шел, Таня все прислушивалась к звукам. Ей все время казалось, что сейчас Борис проснется и тогда ей точно конец. Улизнуть второй раз не получится, да и не может ей вечно везти на спасителей. Понимая, что поспать этой ночью не удастся, Таня вспомнила о Никите. Она не успела рассмотреть гардемарина как следует: и темно на улице, и обстановка не та, и времени не было. Однако, кое-что из внешности юноши в памяти девушки отпечаталось. Обеспокоенные зеленые глаза, выискивающие в ней причину страха, который гнал ее прочь от двора и дома, где она росла, и твердый голос. Наверное, она бы решила, что он какой-нибудь князь или, как минимум, находится при княжеском или королевском дворе, но разве князья гуляют ночами по улице? Нет, разумеется. Они читают книги, изучают языки. У них нет времени просто разгуливать по темным безлюдным улицам. За этими мыслями Таня и не заметила, как погрузилась в сон. Никита тихо прокрался в свою комнату, засев над очередным трактатом, совсем позабыв о том, который планировал начать ранее. Но написание произведения вновь как-то не пошло, а образ испуганной девушки засел в голове князя надолго. Выводя линию за линией на бумаге, освещаемой лишь парой свечей, гардемарин рисовал портрет Тани. Мягкие черты лица, опущенный в пол взгляд и пара прядок, выбивающихся из темной косы. Получилось очень похоже, и Оленев сам не верил в то, что вышло настолько красиво. Оставив лист с портретом на столе, сонный князь выполз на кухню, боясь как бы от криков Гаврилы, сотрясающих стены, не рухнул особняк. — Снова вы, барин, не спали. Все батюшке пропишу, — ворчал слуга, но, заметив, что отпрыск Оленева-старшего даже не пытается вникнуть в суть его страшнейшей угрозы, нахмурился и замолчал. Молодой барин сгорбился, не выдерживая подобающую ему княжескую осанку, подперев тяжелую от недосыпа и нескончаемого потока мыслей голову. Оленев боролся с подкравшимся незаметно сном. Не съев и половины из поставленного Гаврилой перед ним супа, князь молча встал и пошел прочь, оставляя растерянного слугу наедине с его возмущениями и угрозами. Таня поставила тарелку с завтраком перед дядюшкой и, опустив взгляд в пол и сложив руки за спиной, тихо стояла за ним, покорно ожидая нового потока брани. Еще ни разу не было, что мужчина остался доволен приготовленным, а после вчерашнего, ему и подавно ничего не понравится. Морщась уже заранее, Борис поднес ко рту ложку с кашей, приготовленной Татьяной. Голова его гудела, ему нужно было куда-то выплеснуть всю злость на племянницу, которую он считал виноватой абсолютно во всем. Да и зачем ждать? Ведь девушка все стерпит, а вчерашняя выходка и подавно принесет за собой наказание. Съев всего лишь одну ложку, Борис отшвырнул тарелку в сторону и дождавшись, пока Таня пойдет подбирать все с пола, встал из-за стола и, подойдя к склонившейся над осколками тарелки девушкой, все время ожидающей удара, схватил ее за длинную косу и потащил в сторону кухни. Крича на весь дом и не имея возможности встать, Татьяна ползла следом за дядюшкой, ожидая самых страшных последствий. — Заткнись, — рыкнул мужик, ударив девушку по спине подвернувшейся под руку лозой, ветки которой были разбросаны по всему дому. Ведь хозяин не знал в какой момент провинится любимая племянница, а наказание, по его мнению, должно было следовать незамедлительно, а потому лозу было запрещено выкидывать под страхом очередных побоев. Оставив след от удара на теле Тани, дядюшка не унимался, полосуя спину несчастной племянницы, пытавшейся увернуться от лозы. На истошные крики, раздававшиеся с их двора, соседи давно не реагировали, предпочитая не связываться с пьющим и молча жалея попавшую в его лапы девушку. Слезы обжигающими ручейками струились из глаз, а длинная туго стянутая коса растрепалась. Умоляя прекратить и захлебываясь в рыданиях, Таня ползала по полу не в силах разогнуть исполосованную спину. На сердце князя было неспокойно, какое-то странное предчувствие все время наталкивало его на мысль разыскать Таню. Оленев не долго сопротивлялся этой мысли. Прихватив нарисованный бессонной ночью портрет, Никита пошел в сторону дома девушки. Мысленно он похвалил сам себя за то, что все-таки проследил куда идет Татьяна, чтобы в случае чего защитить ее от пьянчуги мужика. Услышав крики, разносившиеся по всей улице, гардемарин поспешил во двор, куда пошла вчера Таня. Заглянув в одно из окон, он увидел забившуюся в угол девушку, закрывающую голову руками, и замахивающегося на нее ее дядюшку. Пока Никита добежал до комнаты, где находилось семейство, до его ушей донеслось еще пару вскриков. — Остановитесь, сударь, — громкий голос князя заставил Бориса остановить процедуру воспитания и обернуться на посмевшего вмешаться юнца. Развернувшись в сторону гардемарина, мужчина решил воспитать и его. Замахнувшись на Никиту, он не успел нанести удар. Сдерживая стон боли вырывавшийся из груди, Таня со всей силы, на которую была способна, толкнула Бориса, на секунду потерявшего состояние равновесия от неожиданного выпада племянницы и с трудом удержавшегося на ногах. Гардемарин, поймав момент, извернулся и вырвал из рук мужика плеть. Повалив его на пол, юноша перематывал лозой руки обидчика, понимая, что долго удерживать его не сможет. — Таня, беги, — Никита со всей силы ударил вырывающегося немалых размеров мужчину. Будучи не в самом трезвом состоянии, ему хватило этого удара, чтобы отключиться от внешнего мира. Схватив за руку плачущую Таню, Оленев бросился к выходу. Отбежав от дома на порядочное расстояние, они остановились. — Как ты узнал, что я живу здесь? — отдышавшись, девушка уставилась на вновь спасшего ее гардемарина мокрыми от слез зелеными глазами. Никита хотел бы умолчать об этом, но разве сможет он обмануть беззащитную девочку, стоящую перед ним и дрожащую от одной лишь мысли о том, что ей придется вернуться к дядюшке. Князь достал из кармана свернутый листок с портретом и, слегка улыбаясь, протянул его Татьяне. Девушка почувствовала, как по спине пробежали мурашки, когда ее пальцы коснулись пальцев гардемарина, в тот момент, когда она забирала протянутый листок. Девичья рука дрогнула, Таня едва не выронила бумагу. Затаив дыхание, девушка развернула подарок Никиты. До ушей князя донеслось восхищенное «Ах», и, наверное, если бы позволяло воспитание, то Таня бросилась бы от радости обнимать юношу. С трудом подавив в себе это желание, она одарила его счастливой улыбкой, прижимая к груди свой портрет. Дома ей теперь можно было даже не появляться. Татьяна понимала, что это не сулит ей ничего хорошего. Никита решил испытать удачу и пригласил девушку прогуляться, на что та радостно согласилась. Ребята дошли до берега реки. Никита подал руку Тане, помогая спуститься. Опираясь на князя, она осторожно ступала по тропинке, но, сделав очередной шаг, оступилась и едва не упала на землю. От неминуемой встречи с землей ее спас Никита, подхвативший ее на руки. Коснувшись рукой прохладной воды в Неве, Таня закрыла глаза от наслаждения. Она склонилась над водой, умыв лицо. Взглянув в свое отражение, девушка наконец увидела не заплаканную и грязную мордашку, а красивое личико с мягкими чертами, совсем как на подаренном Никитой портрете. Князь сидел на траве и наблюдал за Татьяной, которая осторожно сполоснула руки и обернулась на юношу. Гардемарин лег на спину, сложив руки за головой и рассматривая пушистые облака, проплывавшие над ним, а подошедшая Таня тихо присела рядом. Никита чувствовал, как рядом с этой, пусть малознакомой ему девушкой, мир постепенно перестает быть таким чужим, каким казался ранее. А Таня, задумчиво разглядывая все те же облака, ощущала насколько легко ей рядом с этим гардемарином, которого она буквально вчера едва не сбила с ног. На душе каждого из них становилось легче, среди темных туч, которыми затянулись их разумы, начал пробиваться маленький, робкий светлый лучик. Погрузившаяся в свои мысли Таня вздрогнула, когда ее руки коснулась рука лежащего рядом Никиты. С осторожностью, будто боясь, что сейчас ей вновь сделают больно, девушка вложила в широкую ладонь гардемарина свою. Юноша крепче сжал девичью руку. У каждого в голове сейчас была только одна мысль: «Не отпускай меня, не отпускай прошу, ты же мой Ангел… "