Омут

   1. Гангстерам тоже нужен выходной Он идёт по невидимому помосту, возвышаясь над грязью Смолл Хит. Он сам и есть грязь - та самая вязкая глина из удушливых тоннелей, что он, как крот, рыл во Франции. Она облепила его изнутри, не давая свету проникнуть ни внутрь, ни наружу. Никому не суждено увидеть свет в Томасе Шелби. В его бешеных синих глазах нет и намёка на этот херов свет. Людское зловонное море расступается перед ним, мужчины почтительно касаются своих потрепанных шляп, склоняя головы, женщины и дети уступают дорогу, боясь ненароком помешать размеренному шагу Томаса Шелби. Бесконечная вереница мирных дел в послевоенное время даёт ему иллюзию спокойной жизни, он делает, что должен и от других требует того же. Но демоны его не спят. Они звенят порванными цепями, требуя пищи. Том знает их по именам, знает, чего хотят эти уродливые твари, копошащиеся в той самой глине. Каждое утро он шагает по грязным улицам Бирмингема, по рабочим кварталам, пропахшим дымом сталелитейных заводов, перепачканных угольной сажей, одетый в белоснежную английскую рубашку, что к вечеру становится серой. Чёрная заводская пыль оседает на одежде и коже, въедается под ногти, забивает нос и глаза. Он вышел из грязи, он и есть грязь. Томас Шелби прикуривает на ходу от бензиновой зажигалки и выдыхает облако табачного дыма в окружающий хаос будничного утра в рабочем районе. В середине недели особенно хочется выпить, впрочем, как и в любой другой день. Всё, что угодно, лишь бы присмирели черти, лишь бы разжали свои когтистые лапы, схватившие за горло. Букмекерская контора еще закрыта - слишком рано, но под дверью уже топчутся желающие попытать удачу. Они опускают глаза и пятятся, давая ему возможность пройти к неприметной двери, за которой живет Фортуна. — Доброе утро, Томми, — настойчивый голос тётки влезает в его тишину. Томас мрачно кивает в ответ на приветствие и проходит в свой кабинет, не замечая собравшуюся семью, сопровождаемый недоумевающими взглядами. В кабинете его встречает дребезжащий звонок телефонного аппарата. Он наливает себе виски и устало опускается в кресло. К черту всё... Том вновь закуривает, с наслаждением запивая дым алкоголем. Трезвонящий телефон раздражает, и мужчина обрывает его трель, со злостью выдернув провод. Наступившая тишина бьет в голову. Невыносимо. Невыносимо слушать беззвучие. Невыносимо слушать о делах. Тошнит от русских, от итальянцев, от евреев, от забастовок, от скачек и ставок. Но больше всего тошнит от самого себя. Грейс забрала с собой весь смысл, и он остался беспомощным калекой, у которого отобрали костыли. Синие воспалённые глаза подергиваются горькой влагой - мгновение слабости, но этого никто и никогда не увидит. К черту всё! Нужно вытряхнуть это дерьмо из головы и жить дальше! Отвлечься, переключиться, забыть. Томас залпом допивает виски и, зажав в зубах сигарету, ищет в ящиках письменного стола записную книжку. Старый знакомый из Лондона держит отличный бордель. Томасу нужен кто-то, кто не был бы связан с его делами, кто даже мимолётом не проронил бы и слова обо всем том дерьме, в котором он варится изо дня в день. Дым щиплет глаза, Томми щурится, делая очередную затяжку. Наконец в глубине нижнего ящика нервные пальцы натыкаются на знакомый на ощупь переплёт. Толстая книжечка, распухшая от загнутых листов и набитых внутрь визиток. Ничего серьёзного, никаких важных адресов или имён. Он раскрывает ее над столом и трясёт, как тряс недавно за шиворот нерадивого кладовщика. Из-за переплёта на ворох бумаг выпадает карточка с нужным именем. На плотной бумаге поблекшими буквами, отбитыми на простой печатной машинке, указано место, куда Томми отправится сегодня же, сейчас же, даже если эта долбанная контора загорится вдруг синим пламенем. Новая порция виски, новая сигарета, и Томас Шелби стремительно выходит из кабинета, хлопнув дверью. Полы распахнутого чёрного пальто взлетают от резкого порыва воздуха. Лиззи приподнимается из-за стола с большим ежедневником в руках. — Томми, ты должен сегодня присутствовать на двух встречах, — решительно начинает она. — Отмени, — бросает он на ходу, не удостоив девушку взглядом. Артур поспешно убирает в карман голубые пузырьки с порошком, но Тому сейчас нет дела. — Томас... — хрипло зовёт его Полли, отрываясь от счетовых книг и роняя пепел на испещрённые мелким бисером страницы. Им всем что-то от него нужно. Никто и шагу не может ступить самостоятельно. — Ты за главную, Пол! — распоряжается он, указав в тётку пальцем. Полли замолкает, а за Томом уже захлопнулась дверь, отделяя его от ежедневной рутины и до смерти надоевших дел. Томас закуривает на тротуаре и мельком бросает взгляд на низкое закопченное небо. Смог не даёт вдохнуть полной грудью, город душит удавкой телефонных проводов. Прочь отсюда! Автомобиль принимает хозяина в свои объятия и послушно урчит мощным мотором. Он быстро несёт его по разбитым дорогам в другую жизнь, где никто не знает Томаса Шелби. *************** 2. Омут Сто двадцать с лишним миль пронеслись так быстро, что Том и сам удивился, оказавшись вдруг на оживлённых улицах Лондона. Несколько раз пришлось остановиться, чтобы разузнать дорогу. Здесь никто не лебезит, не желает выслужиться и стать полезным Томасу Шелби, потому что здесь он никто. Люди нехотя машут руками в неопределённом направлении и, отворачиваясь, спешат по своим делам. Том устал, виски тащит его в постель, глаза режет от долгого созерцания однообразных серых пейзажей. Покружив по городу в поисках загадочного Омута, он решил остановиться в отеле Ритц, чтобы немного отдохнуть с дороги и проспаться. Лощёный портье встречает гостя с застывшей улыбкой. Любезные заверения в том, что его одежда будет сдана в прачечную и готова в назначенный срок, льются из уст холуя сладкой музыкой. Сил хватает только на то, чтобы отдать горничной свои вещи и выставить за порог дорогие туфли из телячьей кожи. Он сбросил на прикроватный столик кобуру, часы, бумажник, зажигалку и портсигар. Лишенный одежды и всех атрибутов серьёзного человека, Том забрался под одеяло в надежде поймать хоть обрывок спокойного сна и, подмяв под себя подушку, закрыл уставшие глаза. Он снова рыл этот гребанный тоннель, снова врукопашную шёл на врага в тесной норе величиной с могилу; вновь крики и кровь, грязь и вонь, и снова это чувство, что тебя похоронили заживо... Томас дёрнулся и открыл глаза. В бессильной ярости он до скрипа сжал зубы и скомкал в кулаках тонкую белую простынь. Мокрая подушка прилипла к лицу. За тёмным окном, изредка озаряемым желтым светом автомобильных фар, шёл дождь, выбивая траурный марш по жестяному подоконнику. Приподнявшись в постели и закурив, он протянул руку к телефонному аппарату. — Здравствуйте, чем могу помочь? — раздалось на том конце провода. Заученная фраза, произнесённая вежливым механическим голосом, немного встряхнула Тома, развеяв последние клочья дурного сна. — Бутылку ирландского виски и костюм в двести двенадцатый, — прохрипел он все ещё сонным голосом. — Сей момент, господин Смит, — скрипнуло в ответ, когда Томас уже вешал трубку на рычаг. Докурив, он встал с кровати и босыми ногами прошлепал в ванную. Из огромного зеркала в золочёной раме на него смотрел измождённый человек с пустым взглядом холодных синих глаз. Собственное лицо давно уже стало казаться ему чужим. Словно настоящий он погиб в окопах, и сейчас вместо него живет совсем иной человек с другими стремлениями, с другой моралью, жестокосердный и бесконечно одинокий. Лишь ненадолго Грейс удалось воскресить того настоящего парня, но она слишком быстро ушла и забрала его с собой в могилу. И в этом виноват только он – человек из отражения. Том потёр ладонями колючие щёки, пригладил волосы, словно сбрасывая напряжение от горьких мыслей. Это напряжение росло с каждым днём, царапая иголкой обнаженные нервы. Томми знал лишь один способ отключиться и выпасть из тяжёлой реальности. Опиум был неверным другом, но сейчас его отчаянно не хватало. Бритьё, душ и прочие важные дела не заняли много времени и вскоре он, замотанный подобно римскому патрицию в простынь, уже принимал из рук хорошенькой горничной стопку своих вещей и бутылку. Девица, не стесняясь, разглядывала наколки на бледной коже, скользя взглядом по обнаженным плечам постояльца. Томас безразлично захлопнул перед ее носом дверь и, задёрнув шторы, зажег наконец свет. На потолке вспыхнул хрустальный водопад, разбрызгивая вокруг ослепительные капли электрического света. Свежее нижнее белье благоухало лавандой, и Том поморщился от совершенно женского, по его мнению, аромата. Хрустящая белоснежная рубашка пахла мылом и крахмалом, что было вполне сносно. Костюм же оказался отлично вычищен и отпарен, ни одной посторонней ворсинки или лишней складки. После голозадого и босоногого детства Томас Шелби почти болезненно относился к одежде. Теперь его рубашки заказывались у лучшего лондонского портного, костюмы были шиты по индивидуальным меркам из лучшего сукна. Всё - от запонок до нательных рубах - было самого отменного качества, а в мастерской сапожника-итальянца имелась деревянная колодка, в точности повторяющая форму стопы Томаса Шелби. Облачившись в дорогой наряд, Том закурил и, откупорив виски, глотнул из горлышка, не силясь соблюдать условности. Этот вечер он посвятит себе. Он хоть ненадолго вытряхнет из головы планы, встречи, схемы и попробует снова стать целым. Попытается заткнуть дыру, что зияет в груди раскуроченным месивом. Он присел на край стола и, попивая виски, набрал номер, указанный на обратной стороне визитки, написанный от руки. Телефонистка быстро соединила его с нужным абонентом. — Томми! — радостно захрипела трубка после короткого приветствия. — Ничего удивительного, что ты меня не нашёл. Я же теперь крутой, мать его, бизнесмен. Мои Омуты по всему Лондону, но их не видно, на то они и Омуты, — лающий смех перешёл в надрывный кашель. — Я пришлю за тобой машину. Все будет в лучшем виде. Хочешь кого-то подготовлю? Девочку? Или лучше мальчика, а? — вновь сиплый смех. Том коротко улыбнулся невидимому собеседнику: — Я пока ещё в своём уме, Крис. Выберу на месте. — Ну, как знаешь! Жду тебя. Телефон звякнул от повиснувшей на рычаге трубки, а Томми прошёлся по комнатам, собираясь с мыслями. Где-то глубоко в душе тоненько попискивала совесть. Она слезно просила вернуться к делам, но Том задвинул ее ногой в тёмный угол. Через четверть часа в номере раздался звонок. Портье сообщил, что мистера Смита ожидает машина. Затушив в полной пепельнице очередной окурок и отхлебнув ещё виски, он вышел из отеля в зябкий мокрый вечер. Лондон очень торопился жить. Рев моторов, гудки автомобилей, смех и резкие окрики – все это оглушало после пустынных улиц родного города. Подняв воротник, он покрутил головой, отыскивая нужный автомобиль. Пронзительный звук клаксона привлёк его внимание. Из чёрного Ролс-Ройса выскочил человек в униформе и поспешил открыть дверцу перед пассажиром. — Едем в Омут, сэр, — улыбнулся водитель, слегка поклонившись мрачному джентльмену. Томми сел в новенький салон и откинулся на мягком кожаном сидении. Бутылка во внутреннем кармане пальто напомнила о себе, ненавязчиво звякнув о пистолет. Он не стал противиться, решив, что так дорога будет гораздо приятней. Мимо проплывали светящиеся особняки, автомобили и экипажи. Дамы в меховых манто жались к своим кавалерам под чёрными широкими зонтами, запах дождя и бензина врывался в окна, кружил хмельную голову. Томас на мгновение прикрыл глаза и увидел рядом Грейс. Она была в великолепном вечернем туалете, улыбалась, поглаживая его пальцы своей рукой в высокой шёлковой перчатке. Он потянулся к ней за поцелуем и уже почти коснулся ее губ, почти ощутил аромат ее духов, как автомобиль вдруг подпрыгнул на ухабе, и Томми крепко приложился головой о перекладину откидной крыши. — Простите, сэр, — крикнул водитель. — Дороги в городе изнашиваются быстрее, чем их успевают ремонтировать... — он ещё продолжал говорить, но Томас плохо понимал обращённую у нему речь, он готов был выхватить револьвер и выстрелить в затылок шофёру за то, что его прекрасное видение пропало. Она слишком редко приходит к нему. — Приехали, сэр. Мистер Саймонс ожидает вас, — сообщил водитель, открывая дверь. Томас с трудом выбрался из салона и пошёл, не замечая луж, вслед за своим провожатым. Трехэтажный особняк без вывески встретил гостя грохочущей музыкой, взрывами смеха и хрустальным перезвоном бокалов. Полуголые девицы подносили шампанское и без того нетрезвым клиентам, хохотали, запрокидывая головы, от их грубых ласк и скабрёзных шуток. Из неприметной двери, пригнувшись в проёме, вышел хозяин увеселительного заведения, радушно раскинув в стороны длинные руки. — Томми, чертяка! Сколько сраных лет, сколько зим! — он фамильярно заключил старого знакомого в объятия, обдав того ароматом терпкого одеколона. Томас сдержанно ответил на приветствие, стерпев увесистые шлепки по спине. Этот человек тащил его под свинцовым ливнем через минное поле целую милю, пока он, контуженный крот, висел на его плече, пытаясь не сдохнуть. Много воды утекло с тех пор... Сейчас они оба были взрослыми состоявшимися мужчинами в элегантных костюмах, с успешным бизнесом и растущим доходом, но тогда они были просто испуганными мальчишками, которых крошили и перемалывали жернова войны. Они так и не стали близкими друзьями, но определённая доля взаимоуважения и благодарности в их отношениях была. Кристофер Саймонс, как и Томас Шелби, получил медаль за отвагу, но она, в отличие от наград Тома, ржавеющих на дне канала, была выставлена в кабинете Криса под стеклянным колпаком на всеобщее обозрение. Кристи много шутил, курил сигары и, вследствие давней контузии, частенько подмигивал левым глазом, что придавало его лицу несерьёзное выражение. — Ты правильно сделал, что приехал! Иногда нужно развеяться. А я вот не могу трахать ни одну постороннюю бабу – только своих проверенных девчонок. Так что, ты не боись, девицы чистые. Парни, кстати, тоже, — он заговорщицки усмехнулся и вновь невольно подмигнул. — Они у меня даже дантиста регулярно проходят. Больничные бюллетени получают и всё такое. Томми был удивлён такому основательному подходу, но никак не прокомментировал слова старого знакомого, лишь покачал головой, пряча улыбку в тяжелом стакане с ромом. — Ну, не буду тебя задерживать своей болтовнёй. Иди в зал, оглядись, если кто понравится, отсалютуй бокалом, и кошечка сама запрыгнет к тебе на колени, — Крис вновь похлопал Тома по спине, легко подталкивая его к выходу. — За бабки даже не думай! Апартаменты, выпивка, закуски, ебля – всё за мой счёт. Только не бей, сам знаешь, как дорого обходится простой. Томми кивнул и, закурив, вышел в зал. После уютной тишины кабинета здесь царила настоящая вакханалия. Он прошёл к барной стойке, оглядывая по пути пары и компании, устроившиеся на мягких диванах; не таясь, разглядывал красивых женщин, холодно отвечал неподвижным взглядом на внимание подвыпивших мужчин, которые в пьяном угаре жаждали найти повод для драки. Том сел вполоборота на пустующий высокий стул и, затянувшись сигаретой, окинул взглядом зал со своего постамента. Бармен услужливо подвинул к нему стакан с выпивкой и пепельницу. Он уже откровенно сомневался в правильности своего решения и договорился сам с собой, что если ему не приглянется ни одна, пока его бокал опустеет, он уйдёт. Вот так просто, встанет и уйдёт, наплевав на долгую дорогу, утренние семейные обиды и возможное недовольство Кристи. Краем глаза он заметил справа какую-то возню и повернулся на невнятный шум. Ее закрывал потный лысый затылок какого-то придурка, но он видел часть профиля и слышал высокий голос с обиженными нотками. В гремящей музыке было сложно расслышать, о чем спор, но девушка, явно, была не в восторге от компании плешивого кавалера. Напудренный вздернутый носик морщился, как от неприятного запаха, вызывающий рот о чем-то просил. Томми уже достаточно выпил, чтобы поступать как истинный джентльмен, а потому он решительно положил руку на плечо навязчивого мужчины и потянул, разворачивая его к себе лицом. — Дама не желает вашего общества, — сообщил он лысому, чуть склонив набок тяжёлую голову, и заметил удивленно приоткрытый рот девушки, густо накрашенный помадой. Она смотрела испуганно, восхищённо, недоверчиво. Огромные голубые глаза были распахнуты так широко – в них он, казалось, увидел своё отражение. Лысый джентльмен оказался вполне благоразумным и не стал перечить нетрезвому мужчине с блеснувшим в козырьке лезвием. Он поспешно ретировался и шаткой походкой отправился на стоящий неподалёку диванчик, где тут же попал в цепкие коготки освободившейся девицы. — Всё в порядке? — сухо осведомился Том, протягивая странной даме портсигар. — О, вы так вовремя, сэр! Я бы ни за что не смогла так сказать! — в восхищении залопотала девушка, быстро хлопая длинными ресницами. — Благодарю вас! — она протянула руку за сигаретой, и Томми невольно обратил внимание на короткие яркие ногти, на крупное запястье, украшенное множеством тонких браслетов, и на узловатые длинные пальцы с несколькими безвкусными, на его взгляд, кольцами. — Как тебя зовут? — поинтересовался он, впрочем, без всякого умысла – тот настрой, с которым он сюда пришёл, резко схлынул, оставив после себя лишь хмель. — Я – Киттен, — она протянула руку словно для поцелуя, и он мягко пожал ее большую тёплую ладонь, задержав дольше, чем следовало, вглядываясь в лицо девушки. Она смутилась и, опустив взгляд, нервно сглотнула, и, будь он проклят, если под ее лёгким газовым шарфиком не двинулся выступающий кадык. — А тебя, мой храбрый рыцарь? — она вновь глядела на него своими невозможными глазами. Он хотел отдернуть руку, хотел возмутиться, но под безумной синевой ее взгляда не смог двинуться с места. Перед ним, определённо, сидел юноша. Очень красивый женоподобный юноша. В модном атласном платье с кружевом и бахромой, со светлыми тугими локонами до плеч и невыносимой обезоруживающей улыбкой на пухлых алых губах. Шальная мысль прикоснуться к этим губам и стереть с них краску подбросила его на месте и живо отрезвила. — Ты мужик! — прошипел он, притягивая к себе собеседницу за пожимаемую руку. — Спасибо, я знаю, — смущённо улыбнулся разоблаченный юноша. — Патрик. Но мне нравится быть Киттен. — Томас, — коротко представился помрачневший мужчина. Он отпустил наконец нежную ладонь мальчишки и закурил. Подняв руку, он кликнул бармена и велел подать бутылку виски. — Виски – это так по-мужски, — вздохнула Киттен, покручивая оливку в пустом бокале. — Эй, — крикнул Том бармену,— бутылку джина для леди. — Споить меня хочешь? — улыбнулся Патрик. — Мне хватило бы и половины стакана. Томас смотрел на парня и не верил своим глазам. Не то, чтобы он не видел ничего подобного, но все те педики выглядели как ряженые размалёванные мужики. А с этим... этой Киттен все обстояло иначе. Что-то неуловимое во взгляде, в изгибе бровей, в непринужденной позе. Даже то, как мальчишка забросил ногу на ногу, явив миру стройные крепкие икры в тонких чулках, было так женственно и естественно, что Томас тут же простил себе свой маленький промах, когда принял этого Патрика за девчонку. Любой бы ошибся. Всё это не укладывалось в голове и было так чертовски странно, что Томми достал из кармана синий пузырек и высыпал часть содержимого на тыльную сторону ладони. Он поднес свою руку к лицу Киттен, и та, взглянув на него с опаской, доверчиво втянула носом предложенный порошок. То же самое он повторил и для себя. Звуки стали объёмнее, мир вокруг набирал скорость. Что ж, если потрахаться ему сегодня не суждено, то можно развлечь себя иначе. — Будем пить! — скомандовал Том, стукнув ладонью по лакированной стойке. Киттен подпрыгнула от неожиданности и звонко расхохоталась. Через две порции виски он сам придвинулся ближе, чтобы лучше слышать ее и не перекрикивать музыку. Через четыре порции он сам закинул руку на шею Киттен, притянув ее к себе поближе, и рассказывал что-то из своей армейской жизни. — М-м, от тебя пахнет лавандой, — хихикая, протянула Киттен, склонившись под весом его руки и уткнувшись носом в шею Томми. — Мне нравится лаванда. — Ненавижу лаванду, — пробубнил Том, рвано выдохнув от ощущения влажного тепла на своей коже. Он был слишком пьян, чтобы испугаться реакции собственного тела на близость этого парнишки. После пятого бокала они неспешно и с долгими остановками поднимались по широкой лестнице на второй этаж. И Томми выложил незнакомому человеку все своё горе. Вся его жизнь с любимой женщиной уместилась в десяток ступеней, покрытых красным ковром, в лондонском борделе. — ...А потом ее убили... Она поймала мою пулю, понимаешь! — хрипел Томми в плечо Киттен, пока она прижимала его к себе содрогающегося от гнева. — О, Томми, мне так жаль! — она плакала и гладила его бритый затылок. — Как бы я хотела быть знакома с твоей милой Грейс. Она была такая славная! Том кивнул и, отстранившись, приложился к бутылке. — А ты? Какого черта ты здесь делаешь? — без особого интереса спросил он, лишь бы перевести тему и прекратить свой поток пьяных откровений, что так и рвался наружу. — Я ищу свою маму, — грустно улыбнулась Киттен. — Этот город поглотил ее, и я сбилась с ног, разыскивая мою Таинственную леди. Но знаешь, я не отчаиваюсь. Том хмыкнул, глядя, как юноша незаметно смахнул навернувшиеся слезы. Он подумал о том, что Лондон поглотил и самого Патрика, просто он этого ещё не понял, а когда поймёт, будет поздно. — А у меня сын ещё есть , — гордо произнёс он, когда они поднялись на второй этаж. Здесь было тише, и уже не нужно было кричать. Том облокотился на стену и закурил,— Чарли. Он так похож на меня и совсем не похож на неё. Мне остались только пара фотокарточек и портрет. — Господи, боже мой, это невероятно! — всплеснула руками Киттен. — Я так люблю детей! — Ты самый счастливый человек из всех, Томми! — сказала она, заглядывая ему в глаза. — У тебя есть память о ней, ее фотокарточки, есть ребёнок! — У меня вот от мамы ничего нет. Я даже не знаю, как она выглядит, но, уверена, что она самая красивая женщина на земле и, наверняка, похожа на актрису, — плечи Патрика совсем поникли, он склонил голову и разглядывал тлеющий уголёк сигареты. — Думаю, ты не здешняя, — улыбнулся Том и нерешительно прикоснулся к напудренной щеке с виднеющейся щетиной под толстым слоем косметики. Патрик покраснел, но не отвёл взгляда. — Ты прав, милый. Я из маленького Ирландского городка. Там таких, как я, готовы жечь на костре. Том долго всматривался в бесконечную синеву ласковых глаз. — Я не в том смысле. Я думаю, ты какой-то херов ангел. — Скорее, ангел с хером, — горько усмехнулась Киттен и зарделась от собственной дерзости, но смех Томми заставил и ее саму засмеяться от души над дурацким каламбуром и над собой. Они с хохотом ввалились в прокуренный номер и остановились, когда дверь за ними закрылась с громким щелчком. — Как гильотина, — передернула хрупкими плечами Киттен. Она стояла так близко и смотрела так доверчиво, что Тому казалось, будто он – единственный мужчина на земле, способный защитить это удивительное создание. Мир так жесток, такие, как Патрик, вынуждены жить в страхе, скрываясь или мимикрируя, но это всегда вылезает наружу, и рано или поздно они становятся жертвами лицемерной морали. Том впервые за долгое время чувствовал себя настоящим. Он впервые поговорил с живым человеком о своей потере – словно вскрыл воспалённый гнойный нарыв, отравляющий его душу. Он улыбался и шутил, забыл о делах и ни разу не взглянул на часы. А между тем уже было около трёх ночи. Киттен, извинившись, отлучилась в уборную, а Томми упал в кресло и закурил сигарету. Он тихо засмеялся, осознавая весь происходящий бред – он совершенно пьян и почти спокоен, демоны не воют ему в уши, не грызут изнутри, а тихо сидят по тёмным углам присмиревшие и обалдевшие. Томас, верно, совсем поехал умом, если видит в этом Патрике очень привлекательную молодую женщину. Дверь в уборную тихо отворилась и оттуда вышла Киттен. На ее губах ярко алела свежая помада, высокие скулы вновь тронул нежный румянец. — Как ты это делаешь? — с пьяным вызовом спросил Томас, затягиваясь сигаретой и нагло разглядывая высокую фигуру. — Что делаю, Томми? — Как ты мочишься? — он все так же сверлил ее неподвижным ледяным взглядом, пытаясь разглядеть что-то, так необходимое ему. Хотел, чтобы мальчишка смутился и перестал ломать комедию. Киттен вспыхнула и потупила взор, ее свет померк, и Том сразу пожалел о своем глупом вопросе, но она вдруг сделала несколько шагов по направлению к нему, мягко переступая по ковру на высоких каблуках. — Сидя, Томми, — со сдержанной улыбкой сказала она, присаживаясь на колени меж разведённых ног Тома. — Все девочки писают сидя. Томас неопределённо хмыкнул в бутылку и, сделав несколько больших глотков, утерся рукавом. В ангельски невинных глазах Киттен плескался порок. Мелкие электрические разряды трещали в воздухе. Она положила ладони ему на колени и провела вверх по бёдрам. Он прикрыл глаза и судорожно втянул носом воздух. — Не можешь смотреть на меня? — прошептала она, оказавшись совсем близко к его лицу. Томми в упор поглядел в потемневшую синеву ее глаз. Он протянул руку и, взяв ее за лицо, с нажимом провёл большим пальцем по пухлой нижней губе, оттягивая кожу и размазывая красную помаду. Киттен подалась навстречу и позволила его пальцу скользнуть внутрь своего рта. У Тома закружилась голова. Это было так развязно, так охеренно неправильно и восхитительно! Этот парнишка, что стоял перед ним на коленях, заставил его потерять голову. Одним видом своих губ вынудил к грязному поцелую. Первому, блять, пидорскому поцелую. Кажется, он первым потянулся к губам мальчишки. Киттен замерла с приоткрытым ртом. Томми задержал дыхание, словно перед прыжком в воду, а потом он сошел с ума. Мягкие губы Киттен оказались такими податливыми и отзывчивыми – он смял их агрессивным отчаянным поцелуем, он ворвался в ее рот с тем неистовством, с которым мог бы заняться с ней грязным, развратным сексом, но стоило только мысли об этом возникнуть в мозгу, отравленном алкоголем и наркотой, как он отпрянул от мальчика. — Сука! — заорал Томми, отталкивая от себя лицо Патрика. — Сука! — прохрипел он, швырнув недопитую бутылку в стену. — Сука! — зашептал он, сползая на пол и хватаясь за голову. Киттен испуганно жалась у ножки стола, закрывая лицо руками, но, увидев слезы взбесившегося мужчины, на четвереньках подползла к нему и накрыла своим телом, пытаясь обнять Тома всего целиком. А Томми бил кулаками в пол, сдирая о паркет костяшки и хрипел от безысходности. Нитка слюны тянулась от его рта до самого пола, на лице остались следы яркой помады, как свидетельство его позора, как доказательство его вины. — Все хорошо, Томми...Всё хорошо. Это не заразно. Ты не станешь таким, как я. Ты мужчина, слышишь. Ты самый мужественный мужчина на свете, милый. Ну-ну, дорогой... ш-ш-ш... Киттен баюкала его, как маленького, раскачиваясь взад-вперёд и поглаживая длинные волосы на макушке, она гладила сведённые судорогой плечи, шептала ему на ухо ничего не значащие глупости и кусала губы, чтобы самой не зареветь вслух. За окнами начинался новый день. Уже были слышны окрики почтальонов и молочников. Первые звонки велосипедов неуместно радостно перекликались с гудками редких машин. В комнате было ещё сумрачно, очертания предметов только-только наметились, удушливый табачный дым вился изящными струями, поднимаясь к потолку. Томми, совершенно опустошённый, сидел на полу в измятой рубашке, босыми ступнями упираясь в ковёр. Он сквозь пелену душного тумана наблюдал за спящей Киттен, свернувшейся калачиком рядом с ним. Это была тяжёлая ночь. Слишком много откровений, слишком много слез. Она была права во всем, но в одном ошиблась. Он не боялся стать таким, как Патрик. Он боялся, что он и есть такой. Боялся, что у него не хватит сил прекратить это безумие. Боялся самого себя. Но он справился. Устоял. И можно было бы гордиться и даже поздравить себя, если бы его взгляд не возвращался вновь и вновь к умиротворенному лицу мальчика. Он так доверчиво спал рядом с убийцей, так прижимался лбом к его бедру. Томми мог бы сейчас резко встать, сдёрнуть с него своё пальто, которым сам же и укрыл его перед рассветом, но не мог этого сделать и не хотел. Словно услышав его мысли, Патрик зашевелился и открыл глаза. Тому показалось, что в комнате стало светлее. — Привет, — сонным голосом прошептала Киттен. Том ждал, когда же мальчишка выйдет из роли, когда с него осыпется шелуха, но Киттен сладко потянулась и, подняв на Томми глаза, призналась: — Я давно так хорошо не спала. С тобой безопасно. Том усмехнулся и закурил от предыдущей сигареты – "безопасно"! — Не уходи, Томми, пожалуйста. Я сейчас. Патрик неловко поднялся, оправил мятое платье и отправился в ванную. Томми тем временем разыскал носки и ботинки, с сожалением обнаружил на полу разбитую бутылку и от безысходности налил себе полный стакан воды из графина. На последнем глотке он поперхнулся, уставившись на Киттен. Без яркой косметики, в кружевном белье на совершенно мальчишечьем теле она стояла на противоположном конце комнаты и переминалась с ноги на ногу. Она повинно склонила голову, светлые кудри упали на лицо, скрывая смущение. Беспокойные пальцы непрестанно разглаживали несуществующие складки на кремовом шёлке. — Хотела, чтобы ты увидел меня без всей этой мишуры, — немного нервно улыбнулась она. Томми был в замешательстве. Ему ещё не доводилось видеть мужчин в женском белье так близко. Лицо без косметики оказалось совсем юным, чуть отросшая за ночь редкая щетина золотилась в утренних лучах солнца, крадущихся сквозь каждую щель в портьерах, а бесконечно синие глаза смотрели так доверчиво. Том сморгнул наваждение и, заметив, как Патрик собирается сделать шаг по направлению к нему, вскинул руку и холодно приказал: — Стой, где стоишь! Киттен нерешительно остановилась и, потупив взор, в недоумении уставилась на коричневые осколки стекла прямо у своих ног. Когда она подняла голову, Томми в номере уже не было. Сквозняк из распахнутой двери шевелил шторы и нёс за собой запах застоявшегося алкоголя и пепельниц с нижнего зала. Киттен улыбнулась своим мыслям и опустилась на пол, чтобы подобрать опасные стекляшки. ****** 3. Обещание Не меньше месяца прошло с тех пор, как Томас Шелби отправился в Лондон, чтобы найти способ помочь себе. И он нашёл, но это было нечто настолько более важное, что все остальное казалось пустышкой и безделицей. Воскресное утро было лучшим временем для работы и для раздумий. В пустой конторе пахло чернилами, куревом, застарелым перегаром, но было так тихо, что Том почти с радостью шёл сюда доделывать важные дела и додумывать не менее важные мысли. Он сидел над записями Полли, курил, потягивая виски, и мысли его были далеко отсюда. Ни много, ни мало – в самом Лондоне. Из омута воспоминаний его выдернул острожный стук в дверь. Том уже хотел крикнуть Джону или Финну, чтобы прогнали, наверняка, пьяного посетителя, но, вспомнив, что он здесь один, нехотя отправился открывать. На пороге стояла Киттен. Она сжимала в руках маленькую сумочку и озиралась по сторонам. — Здравствуй, Томми, — несмело улыбнулась, словно боялась, что перед ней сейчас захлопнут дверь. — Прости, я без предупреждения. Мне сказали, что тебя можно найти здесь, — скороговоркой начала она. — Мой поезд уже через полчаса, а я не могу уехать и не поблагодарить тебя. — Не за что, — сухо бросил он, затягиваясь сигаретой. До чего же нелепо выглядел Патрик в своей яркой одежде в этих мрачных трущобах. Словно бабочка в выгребной яме. — Нет, есть. Тот человек... он пришёл недели через две после нашей встречи и просто сунул мне в руки бумажку с адресом. С ее адресом, Томми! Я нашла свою Таинственную даму! Спасибо тебе! Она немного замялась в конце, вытирая глаза белым платочком, но, переборов свой страх, сделала шаг вперед и обняла его, уткнувшись носом в ухо. Он был совершенно поражён этой близостью, своими ощущениями и этой неприкрытой искренностью. Руки сами взметнулись вверх и помимо его воли заключили Киттен в объятия. Она чуть отстранилась, взволнованная и заплаканная и, не колеблясь более ни секунды, поцеловала его в уголок плотно сомкнутых губ. — Вот мой новый адрес, — она протянула ему вырванный из блокнота лист. — У мамы своя жизнь, и мне нет в ней места. Я уезжаю к отцу. Он священник. Буду помогать ему в приходе. Приезжай, Томми. Просто в гости. Бери Чарльза, и приезжайте вместе! Пожалуйста, обещай! — Обещаю, — совершенно честно пообещал Томми, пряча листок во внутренний карман пиджака, уверенный, что непременно приедет, потому что ни в ком и никогда он не видел столько искренности и теплоты, столько добра и света – того света, которого ему самому так не хватало.