Сонеты

Под кружение осеннего и весеннего вальсов Фредерика Шопена.

      Ночь окутала Дом непроницаемым покрывалом, убаюкала и успокоила, подарила сны, принесла в рукавах колыбельные напевы. Самое сердце новолуния, бархатная мягкость темноты. Он ждал этой ночи неделю, с памятного признания. Две горбоносые тени ковыляют по коридору, одна нетерпеливо убегает вперёд, другая мёртвым якорем тащится сзади. Только почему же ты опять истязаешь тишину? — Избави бог, меня лишивший воли. Чтоб я посмел твой проверять досуг, — улыбаясь, говорит Стервятник, подходя к Ральфу, сидящему за фортепьяно, чтобы коснуться рукой небритой щеки воспитателя: — Зови меня, когда тебе угодно, (58) — но зачем эта музыка, от которой хочется спрятаться, свернуться израненной улиткой в своей ракушке. Разбитым стеклом осыпается и раскатывается по паркетным щелям приветствие Птицы. — Нет, Рекс, — отстраняет руки-крылья Ральф: —  Издержки духа и стыда растрата — Вот сладострастье в действии. Оно Безжалостно, коварно, бесновато, Жестко, грубо, ярости полно. (129) Отчаяньем плавятся глаза Птицы: —  Хоть ты меня не любишь, обмани Меня поддельной, мнимою любовью (140) — когти рвут холод снежной рубашки, если в этом теле и есть огонь, то из тех страшных и опасных, которые горят под землей, как торфяной пожар в лесу. Оступишься и нет тебя. Это пламя иногда прорывается во взгляде и тут же прячется, усмирённое волей Чёрного Ральфа. Бедная раненая Птица. Ральф держит, в который раз держит свою больную, падающую Птицу. Да, послушай, ты! —  Когда же невзначай в зеркальной глади Я вижу настоящий образ свой В морщинах лет, — на этот образ глядя, Я сознаюсь в ошибке роковой. (62) Не мотай головой, слушай, глупая Птица, слушай, что я тебе говорю. Я скажу только один раз! —  Во мне ты видишь блеск того огня, Который гаснет в пепле прошлых дней, И то, что жизнью было для меня, Могилою становится моей. (73) — Ты видишь всё?! Да, Чёрный Ральф? Ты видишь всё?— расплавленное золото топаза против застывшей обсидианом вулканической лавы. — Я знаю, Рекс! — Ты видишь всё, — вороний грай смеха Стервятника, — Но близостью конца Теснее связаны наши сердца. (73) Ночь длилась, крутя ленту Мёбиуса. Это была их ночь. Ночь отказа от добровольно данного. Ночь не принятого отказа. Ярости и сожаления. Смирения и непокорности. Потери и надежды. Стервятник сидит опираясь спиной о фортепьяно, а Ральф лечит их исполосованные души. Вечная и прекрасная, дарующая надежду, очищающая сгоревшее, возрождающая из пепла… — Что ты играешь, Р Первый? — Шопен, Рекс, на этот раз Шопен. Стервятник улыбается, он многому и у многих научился за эти годы. Например, у Волка. Идти до конца. У Сфинкса и Табаки, что есть разные способы и методы. У Слепого, который не знает слова «не могу.» «О благодетельная сила зла! Всё лучшее от горя хорошеет, И та любовь, что сожжена дотла, Ещё пышней цветёт и зеленеет.» — он не скажет этого вслух, просто он тоже кое-что знает. — Он прекрасен. — Шопен? — Да, Ральф, Шопен.