по течению

      Снег на рождество — необычайная редкость, особенно в Йокогаме, где зимой столбики термометров едва опускаются ниже нуля. Сейчас на экране смартфона виджет погоды показывает минус два и снежинки. Джуто устало вздыхает, откладывает телефон в сторону и начинает складывать стопки отчетов. На календаре, который стоит на столе в углу, красными цифрами двадцать пятое декабря. Рождество. Джуто и вовсе праздника не чувствует, ведь он все еще на работе, а не дома, например, в теплой ванне с бокалом вина рядышком. Перебирает надоевшие бумажки, сверяет их, чтобы наконец избавиться от них и готовиться к написанию новой порции. За весь день явно больше трех подчиненных забегали в кабинет к Джуто и с неловкостью просили того освободиться пораньше. Свидание, видите ли у них. Ужин в ресторане, столик заказан знаете ли. Ирума отпустил каждого из них. Нет, он не был добреньким начальником, вовсе нет. Он спросит с них в двойном размере после праздников. Наконец расправившись с документами, Джуто потягивается, потирает переносицу, поправляет очки и переводит взгляд на окно. За стеклом снег, падающий медленно крупными хлопьями. Плавные движения снежинок, кружащихся в темно-синем вечернем небе, затягивают куда-то в иное измерение и расслабляют. Вибрация телефона возвращает Ируму к реальности. Входящий вызов. Он берет трубку, садится обратно в кресло, кладет ногу на ногу.       — Да? — Джуто ухмыляется и легко постукивает пальцами по столешнице.       — Я уже подъехал. Спускайся уже, реще. Жду, — отвечает по ту сторону трубки голос, тихий, с легкой хрипотцой.       — Ни здравствуй, не до свидания. Где же хоть капелька манер, а, Саматоки?       — Хорош болтать, а.       — Неужели ты не рад слышать мой голос, м? Джуто слышит тихое цоканье, вздох и шум магнитолы. Он не видит сейчас лицо Саматоки, но готов поклясться, что тот сейчас закатывает глаза и тянется в карман за сигаретой.       — Меньше слов, больше дела.       — Хорошо-хорошо, дай мне минут пять.       — Три, — быстро произносит он и кладет трубку. Через шесть минут Джуто выходит из участка и идет прямиком к черненькой блестящей Тойоте. Ирума открывает переднюю дверцу, из открытого окна которой струйкой вылетает дым.       — Весь салон выстудил, — говорит он и негромко хлопает дверью.       — А ты еще дольше спускайся, — рявкает Саматоки, тушит окурок, выбрасывает его в пепельницу и все же жмет кнопку на приборной панели. Стекло в двери медленно поднимается вверх. Ирума пристегивается, из-за чего ловит очередной косой взгляд Аохицуги. Тот еще раз закатывает глаза, наконец поворачивает ключ зажигания и давит на педаль. Машина почти бесшумно трогается с места. Из магнитолы доносится какая-то рождественская мелодия, Саматоки бурчит что-то под нос, мол, надоели уже, третий раз за пару минут. Джуто тянется к выключателю, и хозяин машины в этот раз совсем не против. Ирума смотрит в окна на привычные городские огни фонарей, витрин, светофоров, которые окрашивают снежные хлопья. Красный цвет светофора горит, тускло отсвечивает на волосах Саматоки, и Джуто впервые подмечает, что копна его волос напоминает мелкий сугробик. Внезапно хочется погладить, но он не любит, когда к нему лезут за рулем. Загорается зеленый, прогоняя желание прочь. Пока что. Джуто начинает говорить о погоде, о снегопаде, Аохицуги с улыбкой отвечает, и тогда Ирума вновь убеждается, какой же он ребенок и рад снегу как никто другой.       — Эй, Саматоки, любишь рождество?       — Праздник для парочек?       — Ага, для них самых, — Джуто усмехается и закуривает.       — Я вот елки люблю. Ну, знаешь, наряжать их, — Аохицуги смотрит на дорогу, легко смущается. Ирума сдерживает смешок.       — Так, значит, мы едем наряжать елку? — спрашивает Джуто, достает сигарету из пачки в кармане пальто и зажигалку из другого.       — Она уже. Мы с сестрой нарядили ее.       — О, вот как. Тогда мы едем ко мне?       — Не, ко мне. Сестра ушла с друзьями, — на слове «друзьями» Саматоки хмурится и, кажется, даже цыкает.       — Заботливый братец, — Джуто ухмыляется, и как только Аохицуги поворачивается, чтобы недовольно возразить, он говорит ему следить за дорогой. — Серьезно, перестань так злиться по этому поводу, Нему-чан уже не маленькая девочка.       — Ты ничего не понимаешь. Была б у тебя сестра, ты бы такого не говорил. Джуто думает, что, может, Саматоки в чем-то и прав, поэтому и отступает. Все равно знает, на эту тему спорить бесполезно.       Через какое-то время машина подъезжает к двухэтажному дому, внешне ничем не отличающемуся от соседних, разве только размером чуть больше, да еще и с гаражом. Частные домики напоминают Джуто о его прошлом, о детстве, одновременно вызывая чувство отрешенности. Он совсем отвык от них, оставив где-то там, позади. Но это ощущение всегда отходчивое: как только мотор автомобиля глохнет, оно тут же улетучивается. Саматоки забирает ключ, пачку сигарет из бардачка, проверяет, все ли выключено. Ирума отстегивает ремень, выходит из машины и из гаража, делает еще пару шагов и смотрит вокруг: темно, хлопья снега и дорога, освещенная фонарями, и мигающие рождественские гирлянды соседних домов. Тихо и спокойно, во дворе все спит под снежным покрывалом. Танец снежинок снова утягивает Джуто за собой, и он молча и не спеша начинает шагать по двору, оставлять первые следы и рушить целостность полотна. Снег с хрустом отвечает на каждый шаг, скрипит под тяжелой подошвой, разрывая тишину. Он замечает, что впервые за долгое время ни о чем не думает, ничего не контролирует, никем не притворяется, что часто приходится делать на работе. Сейчас его голову занимает лишь скрип снега и крупные снежинки-хлопья, падающие на его волосы, шарф и пальто. Сквозь пелену проходит голос Саматоки, который громко зовет того по имени. Джуто медленно оборачивается и окончательно приходит в себя, когда ловит лицом снежок, а потом смахивает его со своих лица и одежды под еле сдерживаемый смех Аохицуги.       — Совсем охренел? — его бровь нервно дергается, когда он видит, как Саматоки садится на корточки и загребает руками еще горсть снега, комкает его. — Слушай, один раз я тебе в честь праздника прощу— Джуто не успевает договорить, как в него прилетает еще один снежок, на этот раз возле подбородка. Крупицы снега попадают в рот.       — Саматоки! Придурок, хватит вести себя, как ребенок, — громко причитает Ирума, раздраженно отряхивая шарф. — Брось эту горсть снега, которую ты сейчас держишь в руках, иначе я заставлю тебя его сожрать. Саматоки подходит ближе и снова кидает снежок в Джуто, хихикая.       — Ну, ты же сказал брось, я и бросил, — говорит он и ухмыляется, разглядывая покрасневшее от злости лицо. Почти как рождественский шарик на елку. — Да и ты вообще-то сам первый начал. Вести себя как ребенок.       — Я тебе еще в лицо не швырял снежки вообще-то, если ты не заметил, — тон его голоса все еще повышенный.       — Ты только что пару минут колесил по моему двору, топтал снег, как пятиклассник, который впервые зимой на улицу вышел. И не отзывался совсем. Джуто молчит где-то с минуту, удивленный и смущенный. Любой будет смущен, когда Саматоки — мистер-выросло-лишь-только-мое-тело — упрекнет в ребячестве. Ирума быстро осознает, что поддался атмосфере, но холодный снег в лицо прощать не намерен. Проговаривая «а, вот как», склоняется вниз, делает вид, будто хочет отряхнуть брюки, быстро зачерпывает снег и кидает в лицо Саматоки. Тот мотает головой из стороны в сторону очень быстро, потом, хлопая ресницами, смотрит на Джуто. Ирума как-то довольно улыбается и, замечая, как недобро ухмыляется Аохицуги и морщит лоб, срывается с места, бежит по двору. Саматоки бежит за ним, поскальзываясь, кричит что-то, голыми руками хватая снег, бросает его, особо не целясь. Некоторые снежки все же достигают чужой спины, оставляя мокрые следы на одежде. Джуто отстреливается неглядя, впопыхах, стараясь не запутаться в ногах. Набирает побольше снега, разворачивается для броска, но тут же оказывается на земле — Саматоки наваливается на него, держит уже красными от холода пальцами за плечи, нависая над ним. Ирума сначала немного шипит, но, ругнувшись, умолкает. Они лежат так несколько минут, пристально смотрят друг другу в лицо. Джуто видит, как кристальная снежинка плавится от жара чужой кожи и уже каплей скатывается по щеке. От горячего дыхания обоих стекла очков запотевают, и Ирума кривится. Саматоки поддевает очки пальцами и стягивает их с переносицы, начинает костяшками гладить щеку. Трется немного и колется от холода. Джуто подносит руку к губам, стягивает зубами перчатку и тянется к чужой челке, сбрасывает снежинки с волос. Аохицуги продолжает мацать за щеки, греет свои руки.       — Твои руки теперь как клешни у краба, — негромко, чуть ли не шепотом говорит Джуто и обхватывает чужую ладонь, сжимает ее. — Отморозишь пальцы и как потом гладить меня будешь?       — Я что-нибудь придумаю, — отвечает он, прижимаясь.       — Ты что делаешь?       — Греюсь.       — Такими темпами тут все в воду превратиться, не здесь же, Саматоки. Давай, поднимайся.       — Хочу так еще полежать, — Аохицуги бурчит, уткнувшись в чужой шарф. Джуто вздыхает, гладит по макушке, пытаясь уложить торчащую прядку растаявшим снегом.       — Ты замерз, так простудишься. Вставай, давай, поребячились и хватит. Саматоки вздыхает, легко чмокает в щеку и поднимается, дает руку Джуто, помогая встать и ему. Пару минут повозившись с дверью, они заходят в дом, снимают мокрую одежду, оба стучат зубами. Ирума просит Саматоки набрать ванну, а сам идет на кухню чтобы заварить две кружки кофе. Ожидая сигнала кофеварки, Джуто вновь ныряет в свои мысли, думает о том, что только что произошло. Они, двое взрослых мужчин, сейчас, как дети, бегали по двору, игрались в снежки, а после еще и валялись в снегу. Джуто смущен, но рад. Никто не видел маленькой слабости, не поддаваться которой приходится из-за положения. Он вновь припоминает детство, пытаясь нарыть подобные моменты легкости, непринужденности и искреннего ребячества, но папки с нужным делом так и не находит. И правда, Джуто не часто идет на поводу эмоций, каких-то глупых и, может, детских желаний. С Саматоки всегда проще плыть по течению, чем пытаться сопротивляться и грести самостоятельно. Ирума опять начинает загружаться и думать слишком много. Он машет головой, отгоняя раздумья прочь, ставит две кружки на стол и зовет Саматоки. Они пьют кофе, говорят о всяком. Аохицуги, будто опомнившись, посреди разговора о работе тянет Джуто в зал показывать ему елку. Из-под нее достает подарочный пакет и протягивает его Ируме и, сербая кофе, говорит «тебе». В пакете дорогая бутылка вина, пачка таких же крутых сигарет любимой марки Джуто и соль для ванны.       — Не знал, что тебе купить. Нему сказала взять это, — тыкает в банку с голубыми кристалликами соли. Джуто с удивлением разглядывает содержимое.       — «Твой друг очень много работает, это должно помочь ему расслабиться» — вот, что она сказала, — Саматоки чешет затылок и наблюдает за чужим лицом. Он с облегчением выдыхает, когда Джуто с улыбкой на лице читает этикетку соли для ванн.       — Ох, а у меня с собой ничего нет для тебя. Вот же, как неудобно вышло. Твой подарок у меня дома.       — Ничего, завтра за ним съездим. Джуто еще несколько секунд вглядывается в лицо Аохицуги, чтобы убедиться, что тот точно не дуется, и, получив взгляд «я точно не обижаюсь хватит уже», кивает головой и трясет баночку.       — Вот это нам сейчас будет как раз кстати, — протягивает Джуто, открывая баночку. Он подносит ее к носу, вдыхает ее запах, свежий, с морскими нотками и ароматом фруктов.       Ванна у Саматоки не такая большая, как у Джуто, но все же больше стандартных и немного шире. Аохицуги выключает кран, пробует воду рукой — еще немного горячая.       — Ну, иди купайся, кроля. Ирума заходит в ванную комнату с табуреткой, бутылкой вина, той самой из пакета, и двумя бокалами.       — Вообще-то я просил ванну для нас двоих, — Джуто тыкает того пальцем, подходит к ванне и тоже пробует воду. — Ах, температура что надо. Полезай, я штопор забыл взять. Сейчас вернусь. Саматоки вздыхает, раздевается и залазит в ванну, опускаясь осторожно, чтобы не пролить воду на пол, тихонечко ахает от приятной теплоты, которая моментально окутывает и согревает. Садится удобно, положив руки на бортики ванны и откинув голову назад. Джуто возвращается назад со штопором и той самой солью для ванны, кладет их рядом с бутылкой на табурет. Снимает одежду и присоединяется к Саматоки, удобно устроившись между его ног. Опираться о его грудь куда приятнее, нежели чем о спинку ванны. Ирума дотягивается рукой до упаковки с солью и высыпает немного в воду. Кристаллики мгновенно бледнеют, отдают свой цвет воде, окрашивая ее в ярко-синий. Аромат персика сразу же разлетается по небольшой комнате, оседает и пропитывает собою все в ванне.       — Какой яркий цвет и такой стойкий запах, чудесно, — тихим голосом говорит он, кладя голову на чужое плечо. — Тебе нравится, Саматоки? Тот кивает головой, опуская руку в воду, водит в разные стороны, брызгая на Джуто, и с какой-то особой задумчивостью выдает «как в море». — Как в море говоришь, — Джуто задумчиво молчит пару минут, потом тянется за штопором, открывает бутылку и наливает вино в бокал. — А давай летом куда-нибудь съездим? На Окинаву, например. Я возьму отпуск, и будем каждый день отдыхать, м?       — Джуто, ты вроде еще не пил.       — А?       — Ну, ты когда выпьешь, всегда планы на отдых строишь, — берет бокал из чужих рук и сам делает пару глотков. — О, вкусное, тебе понравится.       — Так съездим?       — Да съездим-съездим, — Саматоки обнимает его, скрещивая руки на животе, и кладет голову на плечо Джуто.       — Вот и здорово, — восклицает Ирума и допивает вино из бокала. — О, и правда приятный вкус. Наконец оба ощущают, что полностью согрелись. Расслабленные, они лениво попивают вино, говорят о всякой ерунде. Отдыхают. Идеальное рождество. Джуто опирается о грудь Саматоки, лежит на его плече, улыбается и иногда пошло шутит. Не думает. Совсем, ни о чем. Просто наслаждается обычными вещами с тем, кого любит. Наверное, именно этого и хотели коллеги, когда отпрашивались с работы пораньше. Саматоки оставляет поцелуи на его теле, накрыв своими ладонями, жмякает пальцы его рук, вытягивая смешок умиления своими нежностями. Джуто наслаждается каждым касанием, тихо постанывая от легких укусов в шею. Он не думает, просто плывет по течению. Как и со снежками, просто ловит момент и отдается ему. Сполна.