Promise

Слёзы медленно текут по щекам и сливаются с водой, которая, может и чиста на вид, но всё еще кишит разными бактериями, проглотив которые с тобой может произойти что угодно: либо отделаешься неприятным вкусом проточной воды, либо заболеешь. Хотелось бы, что бы с летальным исходом. Юнги сейчас паршиво так, что он готов пить эту воду вместо хорошо профильтрованной воды или его любимого чёрного крепкого чая (который Чимин, кстати, тоже очень любил), пить вместо еды, каждые пять минут, пока он не отравится, а потом снова и снова, надеясь на смерть. Какой интересный способ суицида, кстати. Душ — это вообще единственное место, где Юнги чувствует себя защищённо эти последние несколько месяцев. Здесь можно не скрывать свои эмоции, чувства, свои слёзы и вскрики, потому что они всё равно утекут вместе с водой и никогда не вернутся. По крайней мере, так казалось. Мин считал, что заперевшись в ванной комнате, которая размерами похожа на коробку, он сможет скрыться ото всех. От мыслей, которые заставляют табун мурашек бегать по телу (Юнги даже казалось, что он умрёт от переизбытка мурашек), от взглядов, в которых читается жалость и сочувствие, от которых прямо тошнит, и в горле ком собирается, больно надавливая на кадык. Здесь, в ванной, он мог не прятать свои эмоции за постоянно холодным и безразличным лицом, будто ему совершенно плевать, что его самый любимый и родной человек умер. И это не родная мать или отец, это наивный мальчишка, который младше всего на пару лет, но дал Мину попробовать за год больше ощущений, чем за все остальные двадцать четыре года.

Пак Чимин

Нет, вы не подумайте, что Юнги хотел, чтобы все подумали, что ему было пофиг на Чимина, но кому было бы приятно видеть вечно грустное выражение лица, которое так и говорит «пожалейте меня, мне плохо», но он не хотел, чтобы его жалели. Потому что жалость это самое худшее чувство, которое может испытывать человек. Ты можешь испытывать разочарование, сожаление, сострадание, но не жалость. Жалость — это когда кроме «мне жалко» ты не можешь ничего сказать. Жалко у осы в заднице, если вы не знали. «— Эй, Чимин-и, посмотри на меня! — Юнги сквозь слёзы в уголках глаз улыбается во все 32 зуба и целует своего парня в нос. Пак легко улыбается, когда ему становится щекотно, но после сразу же морщится от дикой боли в груди. Он закашливается и через боль поднимается на локтях, отхаркивая кровь в таз, поставленный рядом с кроватью. — Всё будет хорошо, ты слышишь? — Хо-ро-шо, — шёпотом и по слогам произносит Чимин, ложась обратно на кровать и сжимая руку Юнги сильнее. — Я рядом буду, скорая уже едет, терпи. — Обещаешь? — Пак грустно улыбается. — Обещаю.» Юнги будто проваливается под тонкий лёд и не имеет возможности выплыть из холодной воды, которая сковывает тело, мешая двигаться. Он, сквозь силы, сквозь боль поднимается вверх, но лёд становится слишком толстым, и Мин лишь разбивает свои костяшки в кровь, которая тут же растворяется. У него мысли сбиваются в кашу, из-за чего он просто отпускает любую возможность выбраться и тонет. Медленно, будто жизнь пытается растянуть этот сладко-болючий момент смерти. Но нет, Юнги не подо льдом, он просто стоит под душем и плачет, потому что он не сдержал обещание, которое однажды подарил своему мальчишке. И Юнги страшно, потому что он понимает, что жив, но не ощущает себя таковым. В висках давит уже несколько суток подряд, что только и заставляет осознавать, что еще жив, хотя в груди уже пустота, от которой еще тошнее становится. Он готов застыть прямо на поле битвы, чтобы выстрелили в спину, готов выбрать мину и наступить прямо на неё, готов сделать всё, чтобы уйти туда, где никто и никогда не помешают Мин Юнги и Пак Чимину быть вместе. Надолго. Навсегда. Никакой рак, никакие болезни и люди. Никто.

***

Земфира — Знак Бесконечность (OST Лёд)

— Лёд трещит, — Юнги говорит тихо, сам себе, так, чтобы никто не услышал. А рядом никого нет, лишь тишина, которую разрывает тихое трещание льда. Уже весна и лёд совсем стал тонкий, даже хорошо видно плавающих рыбок. Мин вдыхает морозный воздух, сжимая в руке чью-то распечатанную фотографию. Ему сейчас не паршиво, нет. Ему сейчас хорошо и легко, так, что, кажется, он сможет взлететь и коснуться холодной ваты облаков в этот момент. Прямо сейчас, ни секундой позже. Юнги чувствует моральное удовлетворение, будто он сейчас сделает то, что терзает его несколько лет, а может и с самого детства, как будто самый тяжёлый груз с его плеч наконец-то упал и даёт расправить спину. Он вздрагивает, когда слышит, как где-то в середине реки лёд хрустнул с большей силой и кажется вот-вот проломится под сильным напором течения. Юнги никогда и никому не сможет объяснить те ощущения, которые он испытывает. Это не похоже на радость, не похоже на грусть. Не похоже ни на что. Что-то своё, личное, такое, которое никто больше не испытает и никогда не узнает. То, что дано почувствовать далеко не каждому. Медленно касается шершавой рукой лёд, присаживаясь на корточки. Он будто влюбился в этот лёд, трогая его с нежностью, с которой даже Чимина никогда не трогал. Он знает, что тот может сломаться в любой момент, как хрусталь, как самая красивая фарфоровая куколка, и, Юнги это жутко нравится. Снова встаёт на ноги и вдыхает воздух, закрывая глаза. В одной руке всё еще есть чьё-то фото, а другую он осторожно ведёт к губам, чтобы просто положить два пальца на разомкнутые губы и попробовать лёд на вкус. Мин кажется сумасшедшим, не потому что только что облизнул пальцы, которыми пару минут назад трогал замёрзшую воду, а потому что он отходит назад на пару метров и разгоняется, прыгая от берега как можно дальше, прямо на лёд, пробивая его своими ногами. Даже в воде, Мин Юнги слышит, как трещит лёд. Он прижимает фото к себе двумя руками и расслабляется, уже не задерживая дыхание.

Юнги сдержал обещание. Юнги разгадал знак бесконечность.