Unbreakable

Если не можешь взлететь - беги, Если не можешь бежать - иди, Если не можешь идти - ползи!*

Мне всегда хотелось заниматься танцами. Я любил смотреть по телевизору различные шоу, которые транслировали соревнования или конкурсы. Я часто вставал перед экраном и просто старался повторить движения. У меня получалось просто ужасно - это я уже начал понимать только тогда, когда стал старше. Воспоминания об этих днях все еще живы в моей голове. Я бы все отдал за то, чтобы снова встать и начать танцевать, но ничего не выходит. Я не могу подняться. Не могу двинуть ногой. Опереться на них. Встать. Я беспомощный. Какой шок, должно быть, для ребенка - открыть глаза и не увидеть потолок своей спальни. Чимин ожидал, что его взгляд привычно зацепится за яркий синий цвет, в который папа покрасил потолок прошлым летом. Они с мамой съездили в магазин и купили светящиеся звездочки, чтобы Чимину не было так страшно в его новой комнате. Вместо звездного неба - ярко-белый потолок с жужжащими от старости лампочками. Вместо запаха любимых блинчиков с малиновым вареньем - запах медикаментов, от которых хочется вывернуть содержимое желудка. - Наконец-то ты очнулся, - говорит кто-то сбоку. Повернуть голову к источнику шума выходит не сразу. Шея болит, а от каждого резкого движения Чимину ужасно больно. Голова трещит, словно назойливые соседи снова включали музыку на всю ночь. Он осматривает себя и начинает паниковать - его ноги перебинтованы, несколько пальцев на руках так же загипсованы, а к левой руке прицеплена куча проводов, да еще и иголка от капельницы зудит под тонкой кожей. Наверное, в его глазах очень явно виден страх, потому что медсестра тут же подбегает ближе и начинает его успокаивать - Чимину нельзя двигаться, и доктор четко дал это понять. К тому же, ребенок был без сознания пять дней, это тоже дает о себе знать. - Тише-тише, - успокаивающим тоном говорит девушка лет двадцати пяти. - Тебе нельзя двигаться, Чимин. Скоро придет доктор. - Мама! - кричит он хрипло. - Я хочу к моим маме и папе! Чимин не понимает, почему он находится в больнице. Последнее, что проскальзывает в голове - они с родителями ехали из школы танцев, куда его взяли после небольшого прослушивания. Они собирались заехать в кафе и отметить это молочными коктейлями и вкусными шоколадными пирожными. Вообще, Чимину нельзя было есть много сладкого - его зубы практически сразу начинали болеть. Но ради такого случая родители решили сделать исключение. Вроде бы он заснул по дороге. Чимин так переволновался накануне отбора, что не мог нормально уснуть, и в итоге проворочался в кровати, смотря на светящиеся звездочки и встречая рассвет. Теперь, когда он прошел и больше не было причин волноваться, Чимин смог немножко задремать. Так почему же он не помнит ничего про кафе? Где его родители? И самое главное - почему он в больнице? Когда первый приступ истерики прошел, к Чимину пришел доктор. Он задавал много вопросов, спрашивал, что у него болит. Мальчику было откровенно страшно, но отвечал он честно - болело все тело, кроме, разве что, ног. Доктор хмурился, что-то писал, но ничего ему не говорил. Про родителей Чимин боялся спрашивать - вдруг их пропустят немного позже? Он слышал от одного своего одноклассника, что когда его старшего брата положили в больницу, приходить к нему можно было только в определенное время. - Извините, можно нам войти? - в палату к Чимину заглянула высокая женщина в строгом костюме. Она была похожа на их учителя по математике - такие же строгие брюки и белая блузка, высокий хвост и совсем не добрый взгляд, какой был у их учителя музыки. На ее уроках всегда была тишина, а все боялись отвечать на вопросы, и уж тем более выходить к доске. Доктор что-то проворчал, но потом кивнул, отходя в сторону и начиная что-то говорить медсестре. Внимание Чимина же теперь было сосредоточено только на вошедшей женщине - почему ей можно заходить, а его родителям нельзя? - Чимин, здравствуй, - чуть улыбнулась женщина, присаживаясь на стул. - Меня зовут Анна. - Здравствуйте, - голос Чимина все еще был слабым и хриплым. - Чимин, мне нужно с тобой серьезно поговорить. У тебя есть какие-нибудь родственники? - Мои родители, - твердо ответил мальчик и уже хотел попросить позвать их, но женщина внезапно закачала головой. - Нет, кто-то кроме них. - Была бабушка, но она умерла в прошлом году, - тихо сказал мальчик. - А дядя живет в Южной Корее, я его уже давно не видел, мы переехали, когда я еще маленький был. - Понимаешь, нам нужно найти кого-то, с кем бы ты смог жить... - Зачем? - перебил ее Чимин, со всей своей детской непосредственностью смотря на поджавшую губы женщину. - У меня уже есть мама и папа. - Они погибли, Чимин, - говорит она, за что получает недовольный взгляд от медсестры. Нельзя так резко разрушать хрупкий детский мир. Но как поступить по-другому, если оттягивание событий и ложь причинит только больше боли? Женщина вздохнула, отмечая что-то в своем блокноте и встала, одергивая серую юбку-карандаш. Ей не очень-то хотелось быть свидетелем детской истерики, а судя по подрагивающим детским губам, она как раз грозила разразиться. - Я пройду к доктору, - кинула она медсестре и вышла из палаты. Каждый ее шаг сопровождался детскими всхлипами, а захлопнувшаяся дверь отрезала успокаивающий тон медсестры. Женщина вздохнула и поправила волосы, ловя себя на мысли, что действительно ненавидит свою работу и пора бы уже уходить в долгожданный отпуск. Мир Чимина рухнул дважды - когда грубая женщина сказала, что его родители умерли, и когда доктор старался как можно мягче объяснить ему, что он не может ходить. Перед ним рухнули все его детские мечты, а поступление в танцевальную школу, о котором он грезил последний год, растаяло, как мороженое, забытое в жаркий летний день. А потом за ним пришли из детского дома, предназначенного для детей с физическими отклонениями, и это было третьим потрясением. Инвалидное кресло было слишком большим для хрупкого и худого ребенка. Он не мог нормально управлять им, а двигать мощные колеса тонкими и ослабевшими после аварии руками стало трудно. Чимин хотел плакать от осознания собственной беспомощности. Ему хотелось сделать хотя бы один шаг, почувствовать, что он, вообще-то, не бракованный. Что он может двигаться дальше. Но реальность быстро дала ему пощечину - ноги продолжали его не слушаться, будто они были для него чужими. Будто не Чимин несколько недель назад порхал на сцене и заставлял своих родителей с гордостью аплодировать. Ребенок закусил губу и опустил голову. Мамы с папой больше не было. Он совсем один. - Эй, бабочка, - свистнул кто-то, и Чимин невольно обернулся. Он даже не ожидал, что это прозвище будет относиться к нему. Мальчик хотел было спросить, что от него нужно компании детей, как самый старший (на вид ему было лет четырнадцать) вдруг так противно усмехнулся, что у Чимина побежали мурашки по спине. Так уже было, когда он впервые смотрел с мамой Питер Пэн - при появлении Капитана Крюка у него были такие же чувства. - Хотя нет, ты, скорее гусеница. - Я не понимаю, - Чимину вдруг стало по-настоящему страшно, особенно когда ребенок подошел к нему ближе. - Сейчас поймешь. Очередной смешок завершился сильным толчком. Второй ребенок, который как-то незаметно подошел к нему сзади, буквально выбросил его из кресла. Чимин упал, ударяясь коленями, но боли не почувствовал - ныли только ладони, которые он выставил вперед, чтобы не удариться лицом. Дети засмеялись, а тот, что вытолкнул его, оттолкнул коляску в другой конец комнаты. - Ползи к своему дому, гусеница, - мерзкий голос старшего мальчика резанул Чимина по ушам. Чувствовать жалость к себе было по-особенному противно. Чимин с силой сжал руки и от всей души пожелал, чтобы его ноги вдруг выздоровели, и он смог сделать хотя бы один шаг. Чуда не случилось - они, как выяснилось, бывают только в сказках и мультиках. А к суровой реальности Чимина никто не готовил. Он был окружен детьми - злыми и апатичными, которые тыкали в него пальцами и смеялись. Чимин заметил у третьего парня подобие горба, как у Квазимоды из мультика про красивый собор и танцующую Эсмеральду. Остальные двое, в том числе и тот, что называл его гусеницей, выглядели вполне нормально. Но это только внешне. Их души были гнилыми, они не знали, что такое "хорошо" и "плохо". Словно гиены, они смеялись и унижали того, кто младше них и не может ответить им не то, что физически, но даже словесно. Неужели в таком месте ему и правда предстоит жить? - Ох, смотрите, гусеница расстроилась! Мальчик схватил Чимина за щеки, по которым катились слезы, и оттянул их с такой силой, что младшему стало еще больнее. - Опять обижаешь тех, кто младше тебя, Сонджэ? - голос, который внезапно вмешался в эту вакханалию, показался Чимину надеждой на спасение. Хватка с его щек исчезла, и он сразу же начал терять лицо, стараясь унять боль. Обзор ему закрывали противные и злые мальчишки, так что он не мог видеть того, кто за него заступился. - О, наш крот и его собака-поводырь. Выползли из своей норы? Подсказать дорогу обратно? Он сделал шаг вперед, но тут раздался пронзительный звонок. Чимину даже захотелось закрыть уши, до того противный и громкий звук был. Дети, уже привыкшие к этому, даже бровью не повели. - Видимо, вам повезло сегодня уйти на своих ногах, - хмыкнул мальчишка. - Хотя гусеничка ходить не может, но все равно смешно. Пошлите на ужин. Последняя фраза относилась к его прихвостням и те, не обращая ни на кого внимания, пошли за своим негласным старший предводителем. Чимин выдохнул, понимая, что в этот раз ему повезло. Два мальчика, примерно его возраста, продолжали стоять в дверях, но сразу же подошли к нему, как только та банда скрылась. Причем один вел другого за руку. - Мы тебе поможем. Я Чонгук, кстати, а это Юнги. - А я Чимин, - мальчик немного смутился. Чонгук наклонился, чтобы помочь ему подняться, но промахнулся и покраснел. Тогда Юнги помог ему, взяв Чимина за руку и передав ее Чонгуку. Сам он подошел с другой стороны и зеркально повторил позу за другом. Вместе они приподняли Чимина и дотащили его до коляски. Юнги больше координировал действия, но это было как-то без слов. - Спасибо, - так же тихо сказал Чимин. - За то, что вмешали и за помощь. - Не за что, - сказал Чонгук. - Мы с Юнги давно дружим, уже два года, так что не привыкли спускать этой троице все, хоть они и старше. Юнги только важно кивнул. - Ужин, - сказал он как-то хрипло. Чонгук охнул и дернулся к выходу, а потом вспомнил о том, что Чимин, вообще-то, не может поспевать за ними. Да и сам он, скорее, врежется во что-то от волнения и спешки, хотя знает все коридоры почти что наизусть. Юнги зашел к Чимину за спину, но на этот раз младшему было не страшно. Чонгук осторожно подошел ближе, стараясь не врезаться в коляску, и Юнги положил его ладонь на вторую ручку. Так они и выдвинулись странной компанией в столовую. Чимин не задавал никаких вопросов, хотя ему было любопытно, но он и так понял, что Чонгук, видимо, ничего не видит. - Как ты оказался тут? - спросил Чонгук. - Я не могу ходить, а мои родители погибли, - сказал Чимин грустно, опуская голову. - Поэтому мне сказали, что я теперь буду тут. - Ничего, - сказал Чонгук с ободряющей улыбкой. - Я вот, например, не вижу почти ничего. Только иногда какие-то силуэты могу различать, но это очень редко происходит. А Юнги ничего не слышит, а слуховой аппарат ему никто не покупает, потому что они дорогие, а нам не дают... как же это слово... в общем, все взрослые жалуются, что у нас нет денег. Вот. Чимин вдруг понял, что с ним еще все не так плохо. Он, хотя бы, может видеть и слышать все. Наверное, жутко постоянно быть в темноте или тишине. - Если хочешь, мы можем быть твоими друзьями. И постараемся тебя защищать, - Чонгук был как-то слишком рад для того, кто живет в таком мрачном доме. - Да. Если можно, давайте будем друзьями, - не мог не улыбнуться в ответ Чимин. Правда, Чонгук этой улыбки увидеть не мог, зато мог услышать ее в тоне голоса мальчика. Юнги же ничего не сказал. Он просто кивнул и осторожно сжал плечо Чимина, показывая свою радость. А Чимину показалось, что впервые за несколько недель ему стало лучше.