цвет твоего голоса

болезненно белые потолки, отнюдь не приветливая серость стен, а где-то под ногами почти скрипящая от чистоты плитка кафельного пола – все в этом окружении было неизменно, синонимично поглощающей бесконечности, лишь поддерживалось в постоянном порядке, точно от большей серости кому-то и правда стало бы хуже. здесь, в этой белизне, слышался первый плач, первый вдох только расправившихся легких, эта же белизна поглощала в себя людей в течение всей их жизни и забирала в самом ее конце, короткой ли, длинной ли, но жизни. тэен в этих стенах родился и возвращаться не планировал, но судьба – та еще шутница, и с этого момента все в миропорядке ребенка как-то теряло особый смысл, разлетаясь эхом по светлым коридорам, пустым в большинстве случаев, потому что больных детей никто не любил, странных тоже. а сам своей особенности тэен не признавал до последнего, потому что видеть звуки – это нормально, по его мнению. нормально придавать им окраску и описывать скрип входной двери ярко-желтым, а приятный голос женщины-медсестры – бледно-розовым, чем мальчик непременно делился с редкими окружающими, ловя насмешливые непонимающие взоры старших (они были основным составляющим его круга общения). ли тэену было одиннадцать, и он провел почти всю свою небольшую жизнь в палате больницы, одной и той же, ставшей вторым домом, потому что для его родителей «пароксизмальная тахикардия», когда умереть мог ни с того, ни с сего от очередного приступа, звучало ужасным приговором, в то время как мальчишке хотелось жить до безумного, прожигать несостоявшееся детство под палящим солнцем, которое звучало прямо как радостный гул на очередной детской площадке у дома посреди выходного дня. но, видимо, не дано. «ты должен быть сильным, тэен-а»,— то и дело шептала мать куда-то в темную макушку, подолгу прижимая к себе обессиленного после очередного приступа ребенка. «сражайся до последнего, сынок»,— продолжал твердить отец, в происходящее зачастую не вмешиваясь, лишь наблюдая чуть поодаль и объясняя это незнанием всех тонкостей. но руки его предательски дрожали, выдавая с головой. «ты такой особенный мальчик»,— продолжал получать тэен в ответ на любую попытку заговорить о своем реальном состоянии, потому что взрослым отчего-то казалось, что он слишком мал. зачем портить ребенку психику? лучше убеждать в том, что все будет в порядке, словно бы не его, не одиннадцатилетнего тэена в очередной раз выворачивало на полу в судорогах, не его било в конвульсиях, когда грудную клетку до боли разрывало, а больничная сорочка неприятно липла к телу от холодного пота, льющегося градом. все это его не касалось.

***

их встреча произошла неожиданно, как гром среди ясного неба, но было что-то в этом случае, что заставило каждого опомниться, точно вырваться из назойливого окружения ненадолго, глотая столь необходимого свежего воздуха. то было летом, в самом разгаре июля, когда асфальт почти плавился от жары под ногами, а в больнице было по-привычному безлюдно. тэен, давно свыкшийся с данной обстановкой, лишь неприятно морщился, когда его трепали по взмокшей спине, прося погулять немного, пока взрослые говорили с врачом. мальчик неохотно кивал, пускаясь бродить по тихим коридорам, где изредка можно было застать кого-нибудь из персонала или, быть может, ненадолго прикорнувшую у стены старушку, ждущую появления врача – все это порядком приедалось со временем, как бы не было прискорбно осознавать. но чувствовалось в чужой бодрой походке что-то похожее на надежду, придающее уверенность толковости происходящего. проходя мимо очередного коридора, тэен остановил свой взгляд на ребенке, что тихо сидел на лавочке, беззаботно мотая ногами и рассматривая монотонно тянущиеся вдоль стены двери, пока его глаза не наткнулись на идущего мальчика. и весь он сразу как-то ожил: в глазах его появился блеск надежды, а губы растянулись в слабой улыбке. незнакомец нерешительно помахал рукой, надеясь, что его знак внимания не останется проигнорированным. так и произошло. тэен довольно быстро свернул по направлению к нему, а вскоре уселся по соседству, заинтересованно поглядывая на повязку на чужой голове. — пугающе, да?— незнакомец тихо усмехнулся, машинально поднимая руку, чтобы коснуться бинтов. — ударился головой, когда упал с дерева,— почти с хвастовством проговорил мальчишка, словно в этом поступке действительно было, чему восхищаться. тэен еле заметно кивнул, про себя отмечая по привычке, что голос мальчишки отливал небесной голубизной, когда тот почти сходил на шепот, но стоило ему чуть оживиться, как он начинал искриться лимонным желтым, того поди почуишь эту кисловатую сладость на языке. тэен довольно зажмурился, вгоняя незнакомца в краску. — что? глупо выглядит?— голос мальчика вновь стал отдавать светло-голубым, точно перед тэеном вдруг густо расцвели те мелкие цветы, название которых он даже не силился вспомнить, но зато наверняка знал, что их можно увидеть в палисаднике у больницы. — нормально выглядит,— прошептал тэен. мальчик рядом мимолетно нахмурился, странно вглядываясь в лицо собеседника, словно пытался понять что-то. — прости, ты не мог бы говорить громче? у меня появилась небольшая глухота после травмы. но врач сказал, что это скоро пройдет!— незнакомец тут же неловко замахал руками. тэен в ответ лишь улыбнулся. было в этом мальчишке что-то по-особенному привлекательное, несмотря на всю простоту его характера. весь он сочился какой-то уверенностью в завтрашнем дне, что с лихвой оправдывало поглотившую его простодушность и наивность. но мама говорила тэену, что люди не любят прямолинейность, что она их отталкивает и в большинстве случаев злит, поэтому говорить незнакомцу о том, что врачи по натуре своей – те еще лжецы, он не решался. дверь рядом с ними аккуратно приоткрылась, и в коридор вышла худая, словно изнеможденная несколькими бессонными ночами женщина. волосы ее были уложены в некое подобие прически, классический брючный костюм лишь подчеркивал белизну кожи, и вся она была как-то невесела, пускай и пыталась это скрыть за своей доброй улыбкой. прямо как мать тэена. голос женщины звучал почти белым, с небольшой примесью голубого, что превращало ее слова в серое полотно вечернего неба и выдавало родство с мальчишкой. — юно, нам пора идти,— тихо пролепетала незнакомка, беря сына за руку и вынуждая того спешно попрощаться. — твой голос цвета аквамарина и солнца, знал? — что?