Paradise circus

Джон уже не помнит, как и когда он стал приспешником на службе у дьявола, погрязший во лжи, двойных играх с законом и порядком, разменивая людей как цветные фантики, спасая свою кристальную репутацию офицера полиции. — Вы должно быть очень устали, — подмечает мужчина, внимательно и сочувственно, сканируя взглядом рыжеволосую женщину, похожую на зверька, загнанного на охоте. Он и подумать не мог, что в этот день начнется удивительное путешествие длинною в 8 лет его жизни со взлетами и падениями, приключениями, напоминающими лучшие аттракционы мира, когда из тебя выбивают воздух, ты кричишь и тебя никто не слышит, а затем погружаешься в эту безмятежную тишину. Ты думаешь, что вот-вот сорвешься в бездонную пропасть и почва уползает из-под ног, но чья-то рука уверенно тащит тебя обратно к свету. Магия какая-то, будто его сознание уже не принадлежит ему, черт, если бы только можно было вызвать экзорциста и выбить всю дурь из головы, и всю боль из его рваной от ран души, напоминающей об убийстве Зои, Йена, Джастина, Бени и еще кучи жизней, что болтаются якорем на вешалке его совести. То была не жизнь, а буря, стихия по имени Элис Морган. Эта рыжая бестия водоворотом захватила Джона в свой райский цирк. Он ненавидел себя за то, что возвращался к ней снова и снова: вел беседы в попытках понять сущность серийного убийцы или в ночь убийства Зои в поисках единственного человека, который будет на его стороне. Она была его темным альтер-эго, который сидел на плече и кивал в след каждому слову Джона, каждому его решительному действию, одобряя каждый его выбор и шаг, не заставляя ставить на чашу весов жизнь и смерть. Для той, кто постоянно балансировала на грани двух начал человеческого существования, балуясь попытками суицида, выбор был чем-то вроде русской рулетки. Решительная и бескомпромиссная Элис всегда знала чего жаждет, его, она хотела не только его душу, разум, сердце, ВСЕГО его, полностью и без остатка. — Почему ты сделала это? Почему убила своих родителей? — недоумевает Джон, пока Элис как ни в чем не бывало чистит ствол пистолета. Ее лицо ухмыляется, губы вытягиваются уточкой: — Потому что хотела, — протягивает она буднично. А вот Джон до сих пор не знал, чего он хотел по-настоящему. Ох, уж этот мятежный и ищущий адреналина или справедливости на улицах Лондона Джон Лютер, пытающий спасти всех и вся. Скучно, — сказала бы Элис. — Нужно нырнуть с головой Джон, чтобы хоть как-то разнообразить эту жизнь и отдаться во власть эйфории. Точнее во власть Элис, хотя он и так уже ей принадлежал от подкорки головного мозга до мизинца на ноге. Что это такое? Страсть? Привычка? Родство душ? Любовь? Ярлыки нужны лишь вещам в магазине. — Ну, а как ты? — Элис теребит бинты, пахнущие антисептиком, на запястье, отмечая, как взгляд Джона скользит по ее фигуре напротив. — Оставил службу в полиции? Он заметно нервничает, теребя пальцы, смыкая зубы и гулко выдыхая через широкий нос, словно его служба — это единственное, что позволяет ему не послать все и примкнуть к этому рыжеволосому и искусительному исчадию ада.  — Нет, — как можно тверже отвечает Джон, поднимая глаза на Элис. — Но уйдешь? — не унимается она, словно не спрашивая, а констатируя мысли Джона, которые одолевают его последнюю неделю. — Да, — кивает он, видя, что Элис не отступает, да и сам он уже находится у черты, которую вот-вот потребуется переступить. — Когда? — она выискивает в его лице знакомые эмоции, потому что знает, что только он ей никогда не лгал. Время — то, чего у Джона не было. Слишком большая роскошь, наполнить сосуд песком, пока тот будет убегать, а ты сможешь тщательно разложить все по полочкам, привести в порядок дела в участке, натаскать молодых офицеров, поймать и посадить как можно больше ублюдков, а потом …Но время нещадно бежит вперед со скоростью света. Один шанс, чтобы его опередить — обмануть. Обмануть время или самого себя теперь уже неважно. Когда, Джон? Скоро. Джон считает ступени, пока поднимается в свою … нет, квартирой это назвать трудно, какая-то холупа, расположенная почти на чердаке многоэтажного дома в вечно воняющем свалками, бродягами и бухлом районе Хакни на северо-востоке Лондона. Он устало опирается на стену в коридоре, когда понимает, что в комнате кто-то есть. Элис в черном платье-футляре по-кошачьи вытянув спину расположилась на обшарпанном диване, местами испепеленном сигаретными окурками. — Трудный был день, — заключает она, как только видит уставшего Джона, который и не думает отрицать. — Ты не поверишь. А у тебя? — задает он встречный вопрос, все еще наблюдая и одновременно любуясь Элис в этой прогнившей каморке, словно прекрасная сирена спустилась на выжженные огнем и эпидемиями остатки уцелевшей Гаморы. — Ты ведь знаешь, — довольно отзывается она. — Всегда в движении. — почти с вызовом в горящем взоре добавляет Элис. Да, Элис уставала от обыденности, скуки и статичности. Жажда новизны и приключений всегда манила ее, захватывала со всей страстью и исступлением, что порой напоминало маниакальную одержимость. — Куда отправишься? — зрачки цвета крепкого виски плещуться, почти растворяясь в пелене молочной кожи и замирают на уровне дергающихся ключиц, пока Элис с воодушевлением перечисляет: Мексика, Маракеш, — она поворачивается к нему спиной, расправляя руки на широком подоконнике окна, будто разглядывает мир на ладони — Монте-Карло, — пылко продолжает она, затем оборачивается к нему и произносит почти одними губами. — Едем со мной? — Не могу, — выдыхает Джон, зажмуривая глаза. Жестоко, но по крайней мере честно. — Почему? — недоумевает Элис, пока гулкое нет звенит в ушах. — Не могу, потому что я верен себе, а ты верна себе. — сладкий привкус сомнения все еще подбрасывает дров в костер решимости. — Получим массу удовольствия, — Элис даже уговаривать не приходится. Рассудок туманит усталость, стакан бренди и вкус ее вишневого блеска для губ, которые застывают в паре сантиметров от его лица, заросшего серебристой щетиной. — Инь и Янь, Бонни и Клайд, — завороженно твердит Элис, пока огромные шершавые ладони не заключают ее лицо в объятия, пытаясь вырвать из минутных грез. — Элис, ты должна уехать. — почти нехотя произносит Лютер, пытаясь предугадать реакцию женщины. — Ты сделал достаточно, — ее хрупкая ладонь касается его медвежьей груди, она ощущает как под тканью рубашки играют сильные мышцы и с хитрой ухмылкой продолжает спускаться ниже. — А теперь бросай все, бросай и уезжай. — почти приказывает она, пока Джон вожделенно смотрит на ее оживленное безумием лицо. — Поехали со мной, — она задирает лицо вверх, выставляя полуоткрытый рот вперед, пока ее грудь не упирается в его торс и Джон остро ощущает жар ее тела. — Я знаю тебе хочется, — дразнит Элис, скручивая кончик галстука между пальцами. — Ты попадешь в сказку. — обещает она. Сказка, иллюзия, райский цирк — мир, сотканный из круговорота грехов и соблазнов, света и тьмы, порока и искушений. Такой желанный и манящий, стоит Джону протянуть руку Элис, и они убегут на другой конец континента, не оборачиваясь назад. — Я просто не могу, и ты понимаешь это. — все еще уговаривает себя и свою совесть Джон. — Понимаю, но не одобряю — бескомпромиссно мотает головой Элис, сжимая скулы в маску негодования, пока не встречает на себе теплый взгляд карих глаз Джона, ее лицо медленно озаряет хитрая улыбка, она гладит его губы пальцами, словно запоминая их на ощупь, оставляет печатный поцелуй на щеке. Пророческая фраза Элис, которую она прошептала ему на прощание, заставляет Джона почти пожалеть о своем решении, он уходит в себя, слыша, как каблуки стучат к выходу, а дверь с грохотом закрывается пощечиной по его физиономии. Два года он ничего не знал об Элис Морган. Вполне возможно она сменила имя, живет где-нибудь в Монреале, Джон засмеялся, вспоминая ее список городов на букву М, а может она плавает в море с акулами или живет в Буддийском храме. Да, это не про Элис самообладания у нее гораздо больше, чем у него самого, хватило бы на двоих. Она знает, чего хочет, куда идет и что делает, а Джон Лютер не мог разобраться со своей жизнью. Одно дело сменяется другим, черный кофе — крепким виски, прибежище на Хакни квартирой в Ислингтоне, 324 день 325 и так далее по кругу. Пока однажды она снова не врывается в его неспокойную жизнь, спасая его задницу. Конечно же он рад ее видеть, хоть и пытается отрицать, и ругает себя последними словами. — Зачем ты здесь? — спрашивает Джон, жадно оглядывая ее фигуру в полумраке комнаты, отмечая новую короткую стрижку, которая ей безумно идет. — Я пришла помочь тем, кого ты любишь. Ты отстаиваешь высокие моральные ценности, только вот посмотри к чему они привели Джон. Приверженность неписаным законам часто приносит вред твоим близким. Похоже из-за твоей совести погибло больше людей, чем из-за меня — Элис как самый справедливый палач продолжает сыпать соль правды на кровоточащую рану Джона, но он знает, что кто-то должен был озвучить вслух приговор всей его лютерской жизни. Ее босые ступни порхают по комнате, Джон не отрывает глаз от загорелых лодыжек, пока она с восторгом рассказывает о путешествиях, жизни в Берлине, замужестве, и он почти чувствует жжение в области лопаток, потом Элис вытягивает губы уточкой и с гримасой сожаления выпаливает, бодро пожимая плечами, что ее супруг умер и она всегда мечтала быть вдовой. — Ну, а что насчет тебя? — она усаживается на подлокотник дивана, отчего в его ноздри бьет запах ее цитрусового шампуня. — Нашел кого-нибудь? Джон отворачивается, разглядывая город в витражное окно с высоты пятнадцатого этажа шикарных апартаментов Элис. От нагнетающей предсказуемости грядущих событий, Джону хочется стереть себе память или попасть на необитаемый остров, но не все так просто. Кто-то должен спасать этот город, а кто-то должен спасать Джона Лютера. Она снова исчезает как страшный сон из его жизни, все идет по заезженной пластинке, с которой доносится песня о боли и ошибках времени в исполнении Джонни Кэша. Из пустых бутылок можно построить Эйфелеву башню, дом провонял сигаретным дымом, а густая щетина переросла на шею. Спустя время, Джон пытается привнести что-то новое в свои серые и туманные как октябрьское небо будни и с энтузиазмом цепляется за предложение одного из товарищей в участке снять небольшой рыбацкий домик недалеко от города. Шум прибоя убаюкивает его по ночам, хмурый мастиф по кличке Боб помогает не сойти с ума от одиночества, а кофе, как всегда, справится со сном или похмельем. В тот день неизвестно какой по счету, а надо ли считать? Джон как обычно возвратился домой уже за полночь, долго провозившись с бумагами в участке, на скрип калитки радостно завыла собака, он сделал шаг, второй и у крыльца в дом в нос ударил ЕЕ запах. Так, пахла лишь одна женщина, которую он ненавидел и боготворил, которую боялся и пугал сам. — Приветик, — даже в темноте он видел ее хищный оскал и вытянутые уточкой губы. Джон не помнил, как ураганом налетел на нее, срывая на себе пальто и пиджак. Сильные руки подкинули хрупкое тело наверх, пока ее ноги, словно нити ядовитого плюща, не обвили мужской торс. Элис закусила мочку его уха, нашептывая свои бурные фантазии, пока оба тела не почувствовали преграду кровати и не упали на нее. Он целовал ее желанно и пылко, пока она шипела его имя, пытаясь разобраться с пряжкой ремня, а когда замок щелкнул, Джон слегка отстранившись бросил взгляд на Элис, выгибающуюся змеей в его сильных руках, скользящих по ее спине, вниз к бедрам. Он рывком разорвал ее шелковую блузку, оставляя фиолетовые тропинки засосов на правом плече, поворачивая к шее и затем поймав ее непослушный рот. — Все это игра, да Джон? Игра по правилам и без. — засмеялась она, цепляя зубами его нижнюю губу до крови, но почувствовав широкую ладонь, скользнувшую под нижнее белье, громко застонала, выгибаясь навстречу его пальцам. Была ночь, и они вдвоем, черная как уголь и беспросветная как вечная тьма, ночь, и они тлели и таяли в этом мраке, пытающиеся догнать друг друга в дикой вакханалии страстей людских таких порочных и таких сладких. Тонкая полоска света упала на лицо и Элис открыла глаза, каждая мышца тела болела, напоминая о безумном танце двух тел, о горячих поцелуях, разливающихся негой по телу, о звуках соприкасающейся кожи, громких стонах в унисон и горячем фонтане удовольствия, который взмыл их обоих ввысь, медленно возвращая на прохладные простыни. Она слышала, как в гостиной работает телевизор, затем почувствовала как с кухни доносится запах кофе и тостов. Элис потянулась на кровати, откидывая с себя одеяло и ухмыляясь рваным лоскутам ее некогда одежды, разбросанным по полу. Она пнула их ногой, вытянув из шкафа свитер Джона и надевая его прямо на голое тело, последовала в гостиную. Джон не мог оторваться от очередного выпуска новостей, корреспондент освещал недавно произошедший взрыв на одном из заброшенных заводов Лондона. Кулаки его хрустели от негодования то ли от поддавшейся слабости, коей была Элис Морган, то ли от внезапно вырвавшегося на волю желания, которое он упорно прятал в подсознании, то ли от нарушенной сделки с совестью, которой пообещал целиком и полностью отдать себя на алтарь закона и защиты человеческой жизни. Элис вырвала Джона из забытья опускаясь к нему на колени, он подхватил ее за талию, вдыхая сладкий аромат ее волос. Она быстро поймала тон его настроения, вспоминая ночь, когда предложила уехать вместе с ней на край света, в ее райский цирк, а он отказался, не изменяя себе, своей работе и даже своему пальто. Чёртов Джон Лютер! — Ничего не изменится, Джон, — выдохнула женщина, проводя ладонью по гладкой щеке, отмечая, что ему очень идет выбритое лицо. — Люди продолжат умирать каждую минуту, день, месяц. Всех их ты спасти не в силах. — с жаром в голосе подытожила Элис, выхватывая бумажную папку с очередным делом из рук Лютера. Джон умиротворенно продолжал слушать Элис, пока ее ладонь гладила его по голове. — Но твое скоро настало либо сегодня, либо никогда. Тебе решать, Джон, — она сцепила руку на подбородке и откинув его голову назад, страстно поцеловала, почти пытаясь проглотить его губы целиком. Остальные дни, Джон Лютер ввел расследование очередного маньяка, который, судя по всему, страдал от опухоли мозга и убегая от смерти, старался унести с собой в могилу как можно больше жизней. Джон был одновременно собран и рассеян, он словно что-то упускал, а может его тяготил только один груз — ответ на вопрос Элис, заданный 7 лет назад. Когда? Он заснул прямо на столе в офисе, когда его разбудил ее звонок. Она снова помогала ему ненамеренно и прямо, а как всегда, подводя к нужному умозаключению и выводу, позволяя расставлять капкан правосудия в нужное время в нужном месте. — Мы теперь друзья, Джон? — как-то спросила Элис за завтраком. — Скорее союзники, — засмеялся Джон, застегивая рубашку на ходу. — Хм, — Элис прижалась к его спине, хватая за края кожаного ремня. — А ты не хочешь заключить еще один пакт сотрудничества прежде, чем отправишься на службу? — спросила она, расстёгивая замок на его брюках. Последнее дело Джона Лютера? Сейчас или никогда, думает Джон, — передавая пистолет Элис. — Доверься мне, — она нежно целует его в висок, вводя иглу в шею, пока громоздкое тело не оседает на землю. Она осторожно придерживает его голову от удара, отходит на нужное расстояние, зажмуривает глаза и стреляет в ногу. — До скорой встречи, Джон. — скрывается с ее губ, пока она не скрывается в лабиринте лондонских улиц под звуки полицейских сирен. На станции безлюдно, только снующие туда и обратно поезда, когда за скоростью машины нельзя даже сосчитать людей в вагонах или разобрать их лиц. Все торопятся и бегут, одни по важным делам, другие к семье, а третьи мчатся навстречу новой жизни. Огромное часовое табло показывает полдень, шелест придорожной листвы и звенящие вдалеке рельсы, погружают вокзал в набат. Элис нервно вздыхает, извлекая из кармана плаща, бархатный мешочек. Путь на волю, путь в неизведанную жизнь. Бриллианты, которые она украла у Джорджа Корнелиуса, открывали все двери мира для нее и Джона. Они могли исчезнуть и не оглядываться назад. — Что, если не получится? — она вспоминает, как Джон не одобрил ее план в самом начале. Если после укола сердце остановится, и ты не сможешь снова привести его в действие? Она самоуверенно растягивает губы в ухмылке: — Знаешь, в чем твоя ошибка? Ты боишься попробовать, боишься рискнуть, боишься бросить и боишься довериться мне. Как только твоя жажда нового тебя в другой жизни возьмет верх над страхом тебя сегодняшнего, оковы будут сброшены. Вот проносится очередной экспресс и шум в ушах становится почти невыносим, Элис снова смотрит на проклятые часы, время слишком безжалостно сейчас. Она не видит, как высокая фигура неподвижно стоит по другую сторону рельс и смотрит на нее. Он без труда преодолевает расстояние и нависает над ней, спускаясь на корточки и заглядывая в глаза, в которых моментально просыпаются бесенята. — В ногу? Серьезно? — морщится Джон. — Я сделала это максимально аккуратно, — парировала Элис, вскакивая с места. — И куда теперь? — Лютер потер щеку, заросшую за пару дней щетиной. Элис протянула ему два паспорта. — Бонни Бейкер и Клайд Хамфри, — он почесал затылок и засмеялся в голос. — По-моему очень романтично, хотя я не верю во всю эту чушь, но раз новая жизнь, то и новые личности. Только дня начала отдай мне свое пальто. — потребовала Элис. — Зачем? — нехотя стягивая одежду спросил Джон. — Пусть прошлое умрет, Джон. Умрет, навсегда. — Элис затолкала драповое пальто в урну возле скамейки и протянула зажигалку Лютеру. — Твоя очередь, Клайд. Догоняй — подмигнула она, направляясь к платформе. Он чуть, мешкая, наконец чиркнул зажигалку и уронил ее в урну, разглядывая как языки пламени пожирают не просто одежду, а целый футляр его лютерского мира, где сгорал его страх, боль, его воспоминания, его потерявшаяся личность, прошлая лондонская жизнь. Он обернулся, когда поезд начинал разгоняться, отдаляя ее от него. Он бежал во всю прыть, почти на ходу запрыгнул в вагон, пока двери позади с треском не захлопнулись, а Элис рванула его на себя со словами: Приветик.