Тишина

Звон ключей, скрип двери, щелчок выключателя. Грохот упавшего на пол ботинка, второго, и вновь тишина. Сангюн уставшим взглядом осматривает пустые апартаменты в освещении одинокой лампы на стене прихожей. Становится тоскливо. Из груди вырывается тяжелый вздох. Оставив пальто на крючке около входа, парень прямиком направляется на кухню и достает из шкафчика над плитой бутылку виски. Рядом с ней неизменно стоит низкий стакан. Традиция? Зависимость? Или привычка? Плеснул виски - на самое дно, казалось бы, совсем немного, но бутылку берет с собой. Плюхается на единственное протертое место на слишком новом на вид диване, оттягивает туго затянутый на шее галстук. Наконец может дышать. Сангюн терпеть не мог весь этот дурацкий дресс-код на работе, хоть и знал, что ему чертовски идут костюмы. Возможно, все дело в том, что одежда стала крепко ассоциироваться с самим офисом. Офисом ненавистным и наполненным лживыми подхалимами, а не людьми. А самое мерзкое - что и самому Киму приходилось быть таким, чтобы получать свою зарплату и ежедневные разочарования в себе в качестве бонусов. “Чертовски надоело” - проносится в голове, и первый из череды стаканов залпом опустошен. Сангюн откидывает голову назад и прикрывает веки. Тикание золотых часов на его запястье заглушает рой собственных мыслей о назначенных встречах и отчетах. Через какое-то время и там становится тихо. Ким рад. К работе он сможет вернуться и завтра. И хотел бы он насладиться звенящей тишиной, да не может. На смену усталости приходит обременяющее одиночество, тугим узлом сжимающее все органы внутри. В последнее время подобные эмоции начали посещать слишком часто. Не зная, как с этим справиться, Ким продуцирует одно единственное желание - убежать. Убежать подальше от этой реальности, прочь от тяжести, сковывающей его по рукам и ногам и не дающей ощутить чувство свободы. Из легких рвется наружу крик. Отчаянный крик о помощи, который так и не услышали стены. Заметив, что он дышит слишком часто, Сангюн медленно раскрывает глаза и наливает себе еще виски. Ему хотелось сделать некое “что-то”, чтобы отвлечься, но, не сумев придумать себе достойное занятие, Сангюн в течение мучительно долгого часа чередовал отупляющее листание интернет-ленты с шотами алкоголя, пропитанного тяжелыми нотами жженого дуба. На фоне играла мягкая музыка из плейлиста для “расслабления”, но минорность каждой композиции наоборот лишь больше загоняла атмосферу в тоску. Как назло, все далекие знакомые, пользующиеся Инстаграмом, решили в один и тот же вечер выставить свои фотографии с детьми, друзьями или семьей. Внезапно охватила агрессия. Раздраженно отправляя каждую фотографию вверх по ленте, Сангюн был готов со следующим движением пальца заодно и швырнуть свой айфон, но… Как он мог это сделать, если с экрана на него смотрел Он? Мгновенно остыв, Ким приковал свой взгляд к обработанному в теплых тонах фото. От него веяло осенней атмосферой. И большой неуклюжий берет, и желтые листья - все напоминало о том, что за окном царил октябрь - золотая пора осени в Сеуле. Но больше ощущения теплоты, чем коричневое кашемировое пальто на парне, приносил его взгляд. Широко распахнутые темные глаза даже сквозь экран телефона прижигали в окаменелой груди Сангюна едва зажившую рану. Ким поймал себя на мысли, что с радостью бы сгорел под этим взглядом до тла. Изнывая от тоски и алкогольного дурмана, Ким открыл их личную с Кентой переписку без малейшей идеи, что собирается написать. Последним их разговором здесь был какой-то бессмысленный обмен мемами с животными. Японцу они всегда казались особенно милыми. “ Привет. “ Написать первое сообщение было не так сложно, как думалось Киму. Сложнее оказалось ждать ответ. Откинув телефон с открытой перепиской на диван, парень потер ладонью вспотевшую шею и налил себе очередной стакан виски, опустошив его прежде, чем рука потянулась к кнопке удаления сообщения. Сразу же последовал и второй шот и, возможно, там бы был и третий, если бы не раздался сигнал уведомления, который сейчас звучал как приговорный молоточек судьи. “ Привет! Как ты?? “ Сангюн автоматически прочел это эмоциональным голосом Такады у себя в голове и сам же этому горько улыбнулся. Прошло уже несколько месяцев с их последней встречи, а его образ по-прежнему жил в воспоминаниях, будучи единственным, что память Кима категорически отказывалась стирать. “Плохо” - последовал честный ответ. Что ж, вряд ли бы он писал бывшему в девять часов вечера, будь у него все хорошо. К тому же, Кента слишком хорошо его знает. “Что случилось?” - Спустя две секунды высветилось на экране и голос в голове Сангюна приобрел более серьезный тон. Ответить на этот вопрос оказалось самым сложным действием за сегодняшний вечер. Что случилось? Хм, жизнь? Звучит слишком саркастично. Если бы Гюн знал, что с ним происходит, то и не писал бы Такаде сейчас. Он решил продолжить политику честности. “Я не знаю. Мне просто... Плохо” Сангюн ненавидел быть таким неопределенным. Требовал от остальных четкости и конкретности в суждениях, а сам же строил из себя какую-то размазню, не в силах определить, как у него сегодня дела. Ким потер уставшие глаза, а когда вновь вернулся к экрану, почувствовал, как дыра в груди начала тлеть по краям с новой силой. “Мне зайти?” Сангюн уже настолько отвык от того, что Кента может заглянуть к нему в гости, что эта ситуация казалась какой-то сценой из сна. В любом случае, встреча нарушала условия их расставания, а потому, была невозможной. “Нет.” - сжав зубы, решительно отправил он, теряя всю свою отвагу при следующем же уведомлении о новом письме. “А ты хочешь?” Это сообщение заняло наибольшее время для ответа. “Это единственное, чего я сейчас хочу”. Больше на сообщения Кента не отвечал, и Гюн уже почти уверил себя в том, что предложение зайти было сделано из вежливости, когда послышался стук в дверь. Ким отбросил телефон и тут же подскочил с дивана. Он и забыл, что их с Кентой квартиры разделяло лишь несколько этажей. Действительно, оставалось загадкой, как они ни разу не пересеклись за все это время. - Сангюн-а? - послышался из-за двери приглушенный голос с японским акцентом, и Ким снова осел на диван. - Сангюн? Ты там? Такада еще раз постучал в двери, и только после этого хозяин квартиры, будто с опаской, поплелся к двери. Ему хотелось открыть как можно быстрее, но он боялся вновь видеть это лицо, слушать чудесный смех, зеркалить улыбку. Гюн остановился в прихожей и оперся затылком о дверь. Видимо, движение внутри квартиры не осталось незамеченным для Кенты, потому как его интонация изменилась, став более ласковой и осторожной. - Сангюн-а, откроешь? Ким прикрыл глаза. Они снова рядом, в шаге друг от друга, но, как и тогда, он вновь выстраивает стену. Как глупо. Бессмысленно. Принципы? Гордость? Пальцы жмут на защелку. Сангюн слишком труслив. Он уходит обратно к бутылке, позволяя гостю обслужить себя самостоятельно. Первое, с чем сталкивается Кента в некогда их общей квартире это запах перегара и пыли. Он запомнил все по-другому. В более ярких цветах. Сейчас же все было серо - и стены, и люстры, диван, галстук Сангюна, его лицо. Японец оставляет обувь у входа и бесшумно проходит в комнату. Настроение разговора: неловкость. - Сангюн-а... - начинает парень, но тут же затихает, не зная, что ему стоит сказать. Для обычно разговорчивого Такады такие ситуации непривычны. Ким перехватывает инициативу на себя. - Привет, - тихо говорит он, наливая себе еще один стакан виски. - Присаживайся, чего стоишь? Кента вежливо кивнул и сел на противоположный край дивана, зачем-то сохраняя дистанцию. Почему-то так казалось правильным. - Давно так сидишь? - Кента нервно перебирает пальцами на коленках. - Как с работы пришел, - пожимает плечами в ответ Сангюн и ловко опустошает стакан, наливая следующий лишь для того, чтобы не смотреть на гостя. - Плохо, - поджимает губы японец. - Да, я так тебе в сообщении и сказал. На это у рыжеволосого парня ответа не нашлось. В интонации Кима слышались агрессивные нотки. Это Такаду не пугало. Скорее беспокоило. Его нужно было заставить выговориться. Прошло пару минут тишины. - О чем думаешь? К этому моменту Сангюн уже некоторое время бессмысленно смотрел в пространство. - О нас. Кенту ответ не удивил, но расстроил. - И что ты о нас думаешь? Еще одна минута молчания. Грустный смешок. - Что мы дураки. Он наконец-то поднимает глаза на Кенту. Видит жалость на его лице. Это злит. Тот елозит на своем месте и придвигается чуть ближе, отчего Сангюну захотелось свернуться в клубок, подобно забившейся в угол бродячей собачке. - Сангюн, - целомудренно собирается с мыслями Кента и протягивает руку к плечу корейца. - Мы ведь с тобой все тщательно обсуждали и... - И что? - перебивает Ким, смотря прямо ему в глаза. - Скажешь мне, что так стало лучше? Легче? Может быть, тебе и стало, но мне нет! Да, на нас больше не оборачиваются люди. Да, родители могут спокойно выбирать внукам имена. Да, между нашими странами плохие отношения. Но нужно быть самым настоящим дураком, чтобы, испугавшись плохой репутации и сплетен, решить быть без тебя. Рука Кенты замерла, так и не дотронувшись до плеча, к которому тянулась. Сангюн осекся, что сказанул, слишком драматично и много, и потупил взгляд в пол. "Да, мне тоже не стало," - хотелось сказать Кенте. - Ты пьян, - сказал он вслух. Шумно вздыхает. Поднимается на ноги и, забрав с подлокотника дивана бутылку виски, несет ее обратно на кухню. Не успевает закрыть высокий ящик, как ощущает жжение горячих пальцев на своих боках. Они медленно обволакивают его тело, увлекают в объятья, заставляют прижаться спиной к чужому телу. Впрочем, слишком знакомому, чтобы называться чужим. Кента впивается пальцами в тумбу перед собой, чтобы не потерять равновесие. На шее чувствуется жаркое дыхание. Губы около уха. Перед глазами туман. - Я больше не могу. Я скучаю. Сангюн говорит хриплым шепотом. Кента верит, ведь понимает его лучше, чем самого себя. - Ты пьян, - повторяет он, но кажется, будто пили они вместе. Такада обмякает в руках, поддерживающих его под ребра. В голове бардак, сплошная каша из ни капли не забытых чувств и эмоций, приправленных отчаянием вернуть последнюю крупицу рациональности. Они не вместе. Они решили это сами. Но даже собственный запрет не в силах заставить тело Кенты тянуться к такому родному теплу. Японец знает, что совершает ошибку, поворачиваясь к Гюну лицом. По идее, он собирался оттолкнуть его, но и сам в эту затею не верил. - Мы не должны... - пытается воззвать он к давно вышедшей из строя рассудительности Кима. Заодно и к своей. Безуспешно. Руки на его груди. Под ладонью бьется сердце, а взгляд Сангюна призывает его вырвать - кровожадно, с корнем, насовсем. Такада чувствует себя садистом, но он хочет. Он хочет это сердце. И Его. Кента целует первым. Ему страшно крушить собственные запреты, но Сангюн прибавляет ему смелости, разделяя этот поцелуй на двоих. Руки японца привычно поднимаются вверх, обнимая Кима за шею. Последний, в свою очередь, подхватывает Кенту под хрупкие бедра и садит его на стол. Поцелуй срывает крышу обоим. Накопленных неделями чувств слишком много. Они будто разрывают на части изнутри. Этого мало. Сангюн чувствует, как теряет рассудок, и зарывается носом под ушко японца, все крепче и крепче прижимая его дрожащее от эмоционального возбуждения тельце к себе. Гюн надеялся, что такой перерыв их остудит, но запах сладковатого одеколона с примесью пота и мятной жвачки ударил по мозгам, словно разряд высоковольтного тока. Кима охватила жадность, неутолимая жажда внимания, любви и отдачи. И он получает все это, вслушиваясь в сдавленный стон своего бывшего парня, резко запрокидывающего голову назад при первом же поцелуе в шею. Вереница поцелуев спускается вниз, к ключицам, и с каждым касанием Кента вздрагивает, отчаянно и едва безмолвно хватая ртом воздух, все сильнее запутывает пальцы в чересчур отросших черных волосах. - Прекрати, - просит он, едва не хныча. - Прекрати! Он умоляет. Сангюн медленно проводит кончиком языка вверх, обратно по "протоптанной" дорожке, и вместе с этим от пальцев ног и до самой макушки по телу Кенты проходит дрожь. Японец издает всхлип и как-то по-детски прячет лицо в ладонях. Напряжение внутри тела подкатывает и к глазам, из которых резко начинают идти слезы. Ким встречается с такой реакцией не впервые. Он знает, что слезы для Кенты это способ выплеснуть нахлынувшие эмоции. Он убирает ладони японца с лица и, мягко улыбаясь, большими пальцами утирает с его щек слезы. - Прости, опять эта дурацкая привычка.. - ругается на себя Кента, сердито шмыгая носом. - Все в порядке. Вообще-то я тебя должен успокаивать, а не ты меня. Улыбка Гюна становится еще шире. Он ласково целует парня в нос и упирается в его лоб своим. - Ты ведь здесь, - умиротворенным тоном отвечает он. - Теперь я спокоен.