***
В детстве она с упоением читала истории о временах Элвенана, о славном потерянном Арлатане, о гордых и вечных элвен, что жили там, истории о былом величии и могуществе эльфийского народа. Часами она могла глядеть на тренировки охотников из своего клана и представлять их в роли Изумрудных рыцарей, которые отважно защищали ее родину. Энасаль старалась уловить, впитать их мастерство, а самой заветной ее мечтой был верный лук, как у ее отца. Со временем положение вещей переменилось. Это было естественным, и эльфийка никогда не корила себя за излишнюю наивность и потраченное на чтение легенд время. Напротив, восторг от древних сказаний ее народа сохранил в памяти Лавеллан множество историй, и она могла делиться ими со своим возлюбленным. Ей нравилось наблюдать в янтарных глазах Каллена это непередаваемое выражение, какое-то трепетное любопытство, которое охватывало его во время повествования и делало на много лет моложе, так, что тот казался совсем мальчишкой. Более того, убаюканный мерным голосом Энасаль, рассказывающей о временах древних элвен, Каллен спал намного спокойнее, и кошмары почти совсем отступили. Изредка только он с криками подскакивал посреди ночи, стирая холодный пот со лба, и тогда Лавеллан укладывала его голову себе на грудь, спокойно и мягко перебирала влажные кудри и пела эльфийскую колыбельную, которую в детстве она слышала от матери. Каллен мало смыслил в эльфийском, но чувствовал, что своей песней Энасаль обещает ему защиту и покой, и вскоре мирно засыпал. Все чаще, однако, Резерфорд старался избегать этой помощи. Он то приходил спать много позже Лавеллан, то вовсе не давал ей заговорить, просто начиная покрывать ее лицо мягкими поцелуями и заставляя забыть обо всем и сдаться ему. Бывшая леди Инквизитор, казалось, искренне не понимала его, а Каллен не находил слов, чтобы объяснить ей, какой ужасающе печальной она становилась, когда рассказывала ему свои истории. Теперь обезумевшие маги не пугали его так сильно, как утратившая свою веру долийская эльфийка. Ему было совестно и стыдно молиться при ней и даже просто упоминать Создателя, хоть он и знал, что Энасаль ни за что его не осудит. Лавеллан осознавала лишь, что что-то не так. Что проблема именно в ней, в ее «эльфанутости», как выражалась Сэра, потому что те болезненные чувства, которые вызывались в ней воспоминаниями и мыслями о ее богах, не были нормальными. Но она упорно игнорировала их, ждала, что все пройдет — ведь все проходит, — однако в глубине души знала, что разрушенное ее мятежным богом мировосприятие уже не вернуть. Но Каллен совершенно ничем не мог ей помочь — она должна была справляться сама.***
Заснеженный Эмприз-дю-Лион встретил клан долийских эльфов неприветливо. Ветер безжалостно трепал алые паруса аравелей, и снег неприятно хрустел под ногами. Где-то далеко был слышен плач высших дракониц. Энасаль отставала, отставала сильно: она видела наземные корабли кочевников уже на другой стороне реки. В руке она сжимала небольшой талисман из рога галлы с аккуратно вырезанной на нем фигурой Митал ¬— единственное, что она решилась забрать с собой из Долов. Эльфийка верила, что Защитница поможет ей. Какой демон надоумил юную Лавеллан перейти реку не по мосту, чтобы срезать путь, она сама не знала. Лед скрывал черную глубь Крови Эльфов и казался прочным, а красные паруса все удалялись, подталкивая ее к опрометчивому поступку. Конечно, лед треснул. Конечно, она провалилась. Последнее, что она видела перед тем, как погрузиться в ледяную воду, это тяжелые и лениво плывущие по светлому небу облака, среди которых кружили черные точки птиц. Под толщей воды становилось все тише и темнее, а холод по какой-то причине вдруг отступил. В этом гнетущем спокойствии утопающая чувствовала гулкое биение собственного сердца. Ей нужно было выплыть. Долийка отпустила мешающий ей талисман, потянулась отчаянно, забив упрямыми руками по воде, а потом проснулась. Небольшая комната была залита мягким солнечным светом, а с кухни доносились приятные запахи трав, ягод и свежего хлеба. Погода прояснилась и обещала тихий день. Энасаль перевела дыхание и, чуть помедлив, поднялась с постели. Сон напугал ее и насторожил, хоть она и не хотела этого признать. Некоторое время еще она обдумывала его, неотрывно глядя на фигурку аравеля, что стояла на прикроватном столике, а затем вышла из комнаты. На кухне хлопотал Каллен. Сбросив с себя легкое хлопковое платье, Лавеллан кинулась к нему.***
Сидя на столе и держа в руке кружку с теплым травяным чаем, Энасаль беззаботно болтала босыми ногами. Каллен ей любовался. Вот она, сидит перед ним в его же рубахе, что сползает с покатых худых плеч, пьет свой любимый ароматный чай, живая, с веселыми искорками в ее ясных голубых глазах. Он не понимал, что произошло с ней, но был совершенно счастлив, дышал легко, как будто с сердца свалился тяжкий груз, и за что-то благодарил Создателя и Андрасте. Эльфийка подозвала Каллена, внимательно вглядываясь в его лицо, и почувствовала, как в груди у нее все сжалось, потому что ей трудно было спокойно принять ту нежность и радостное удивление, с которой смотрел на нее супруг. Он мягко заключил в ладони ее лицо, очертил пальцами причудливые узоры валласлина на скулах и осторожно поцеловал ее в лоб. Дом... Раньше у нее при этом слове проносились картинки-воспоминания из детства, когда она непоседливым ребенком прогуливалась среди папоротников и вековых деревьев Долов. Потом она, помнится, старалась убедить всех и себя, что никогда не хотела сидеть на месте и быть привязанной... О, как же! Больше всего она мечтала вернуться на родину и остаться там навсегда, когда клан увел ее в Вольную Марку. Хранительница говорила, что так нужно, но разве могла она ей поверить, если верить не хотелось? А потом все закрутилось странно и быстро, и было не до скорби о прошедшем времени, когда в настоящем от нее требовалось невозможное, а груз ответственности, казалось, легко мог переломить ее, оступись она хоть раз. Теперь уже, столько лет спустя, Долы не манили. Манили ласковые руки, что заковывали в свои объятия, и теплый уголок. Энасаль поставила кружку на край стола и чуть отстранилась от Каллена. — Сегодня впервые за долгое время тучи разбежались. Не хочу это упустить.***
Вопреки своему названию, море дремало, и пара неспешно прогуливалась вдоль обласканного теплыми волнами берега. В руке Лавеллан держала маленький аравель, шелковый парус которого легко трепал ветерок. — Я так долго не могла понять простого и очевидного... Мне ведь всегда была известна лишь ложь! И когда меня ткнули в это носом, я только изобразила страдальца. — Тебя нельзя винить. Я сам... — Нет, дослушай. Я узнала про ложь. Но почему я забыла про правду? Она есть, должна быть. И теперь мне нужно ее узнать. Энасаль остановилась и скинула легкие туфли, уже не обращая внимания на Каллена, а затем по пояс вошла в воду. «Да простят меня Эльгарнан и Митал». Волны легко подхватили бережно опущенный на них наземный корабль, и его алый парус замелькал среди их гребней, скоро удаляясь от берега.