Причина

      Собака возле соседнего магазина лает на дождь так оглушительно, будто к ушам поставили колонки на полной громкости, и зубы даже звенят друг о друга; стена рядом тонкая настолько, что не спасает ни капельки. Чжэнси уходить всё равно не хочет, хоть и зонт с собой, брови сводит немного и удержать пытается фарфоровую чашечку с неудобной ручкой в мокрых руках.       Шань сидит просто, ноющую шею откинув на спинку диванчика, и, кажется, вот-вот уснёт прямо в кафе; скучное R`n`B на фоне действует не хуже снотворного и не хуже вечно болтающего Цзяня — слава Богу, что Чжань догадался не звать его; понял, наверное, как он раздражает Шаня, — и лай не мешает совершенно. Может быть, Чжэнси разбудит его, но скорее просто уйдёт, оставив счёт; так что Шань держит глаза с покрасневшей сетью капилляров открытыми и воздух вдыхает в лёгкие глубоко и долго — задерживает дыхание, лениво отталкивается, ложась уже на стол.       Глаза у Чжаня красивые всё равно, хоть в них молния испуга метнулась: думал, что Шань уже давно связь потерял; он улыбается кривовато и чашечку ставит в опасной близости к носу — так, что Мо чувствует поток горячего пара и колебание чайных лепестков на поверхности. Подставка под щекой деревянная и выдавливает на коже след нескольких полос, соединённых прутьями. Он отлепляет лицо от стола, поставив локти — неэтично, но на это не всё равно разве что официантке; девушка молчит: боится того, как выглядит Мо, похоже. И правильно, думает он, я ведь не спал всю ночь; и рубашка не глажена.       — Напиши хоть своему Цзяню, что голова болит или типа того, — голос Шаня хрипит: он сорвал его, когда отбивался от приставучего Тяня; и парень не уверен совершенно, можно ли Чжэнси называть по имени — неловко немного. — А то ты ушёл как-то совсем некрасиво.       Нахмуренные брови расслабляются; лай затихает тоже. Локти Чжаня опасно проходятся мимо горячего напитка.       — Не думай о нём вообще. Я с тобой пришёл, а не с ним.       Руки у него всё еще мокрые — понимает Шань, когда их кисти нечаянно соприкасаются мизинцами. Или не нечаянно. Чжань сложный в такие моменты, потому что молчаливее, чем обычно. И за окном так грузно-сине, что всё кажется наэлектризованным и шипучим. Шань думает, что таблетки в воде точно так же растворяются, как и здравый смысл у Чжэнси в голове. Но Цзяня ему не жалко, на самом деле: тот считает почему-то, что они дохрена друзья, и руки постоянно распускает. Мо терпит вечные хлопки по плечам и ор на весь школьный коридор только из-за того, что Чжань рядом с гиперактивным И ходит часто: Чжань — интересный и единственный адекватный. Ему не хочется даже по лицу ударить: понимает, как с людьми можно обращаться, а как — нельзя.       — Хочешь попробовать? — тянет Чжэнси буднично. — Ты к своему кофе не притронулся даже.       Шань кивает заторможенно, слыша хруст не только в шее, но и в челюсти где-то. Чжань кружку в руки берёт: хочет передать прямо так, но неудобная ручка из пальцев выскальзывает-таки; звук красивый и громкий — все посетители оборачиваются. Шань смеётся громко. Слишком громко для того, кто секунду назад умирал от недостатка сна. Чжань смеётся тоже, но обещает подбежавшей всполошившейся официантке, что заплатит за всё.       — На тебе проклятие какое-то, да? Сначала ваза в школе, теперь это. А неделю назад-       — Если продолжишь — оно перейдёт и на тебя.       Шаню не страшно, конечно. Шань потирает след от подставки на щеке и губы гнёт в полоску тонкую. Под глазами сине очень и молнии бьются друг с другом. В мозгах от этого — горящая земля и Чжань почему-то, улыбающийся Цзяню совершенно не так, как ему сейчас.       — Пойдём ко мне. Там приставка новая.       Чжэнси игнорирует разрывающийся от сообщений телефон. Мо соглашается достаточно быстро, и на улице выбегает через минуту после парня. Счёт всё-таки на нём. В кошельке заметно пустеет. Зонт просто лежит в руке, и они полностью намокли. А по лицу Чжаня ударить всё равно не хочется. Наверное, потому, что глаза у него красивые.