Летние ночи и летние дни

У них было прошлое лето. С прохладой, звонками от агента в пять ноль-ноль ежедневно, прогулками вдоль побережья, вкусом вина на губах. Чунмен говорил, что любит его. Бекхен отвечал улыбкой — быстрой, неловкой. Словно её могли поймать, будь она на пару тонов теплее. Номер отеля хранил их тайны одну за другой, по новой на каждую ночь. Завтрак в разворошенной постели, тихие дуэты под гитару — на балконе, с одним на двоих одеялом на плечах. Бэкхен говорил, что любит его. Чунмен кивал, не отрывая глаз от аккорда. Подушки сбивались на пол. Чунмен говорил, а Бекхен слушал, закрывая глаза и отдаваясь с жадной покорностью. Пальцы вдоль спины и ниже, вздохи-стоны, белая в свете луны кожа. Губы касались разлета ключиц и ямочек на пояснице, ногти оставляли полумесяцы там, где их легко было скрыть одеждой. Ночи казались длинными и наполненными. Дни — короткими и яркими, как вспышки. Они выходили на пляж ранним утром, чтобы встретить солнце в начале пути. Искали тихое место и сидели бок о бок часами, избегая разговоров о работе. Затем появлялись отдыхающие, и они спешили прочь, чтобы не попасть в объективы. Бэкхен делал вид, что убегает, и Чунмен ловил его, крепко обнимая обеими руками. Был смех и дыхание в затылок, мелкие поцелуи вдоль шеи и взгляды — на то, что вокруг, и лишь иногда друг на друга. Это лето они провели на расстоянии, сближаясь только ночами. Их разделяла стена, и можно было класть ладонь напротив лица, представляя совсем другое. Боли не видно, если на неё не смотреть. Любить в этот раз оказалось невозможно; они ограничивались кивками на общей кухне и взглядами в полутьме гостиной. Прикосновение могло стать надломом, поэтому не случалось. У них было прошлое лето. И это, пожалуй, стало хорошим воспоминанием.