Пережжённый кофе

Это было одно из тех глупых негласных правил, которые миссис Кингсли позволяла себе нарушать хотя бы раз в полугодие. Мысленно она отговаривала себя от затеи, ударившей в сознание так внезапно и точно всплеском волны, но здравый смысл был в меньшинстве. Чувства переполняли женщину, отрезая путь к голове умным и соответствующим её статусу идеям. Она не шла, а летела по коридору, что каблуки дробью врезались в старые доски. Однако, всё, что ей удавалось слышать, — свистящий и звенящий в ушах воздух. А пряди из причёски бесконтрольно падали на глаза, почему она и привыкла аккуратно смахивать их пальцами. Внешне женщина была сама серьёзность: за каменной маской едва ли получилось бы различить реальные черты лица живого человека; и этот её орлиный взгляд, который вечно бросал то в жару, то в холод, не мигал от слова «совсем». Такой видели её все встречные, в миг вжимающиеся в стенки и непременно здоровающиеся. И лишь она сама знала, что сердце в груди отчего-то болезненно трепетало, как пташка в клетке. Директрисе ведь было нельзя появляться в комнатах учениц в неучебное время — а она всё равно продолжала собственноручно выкладывать себе дорожку. В ад? Потом женщина поняла, что всплеском воды в её сознании был шлепок коричневого нечто на макушку Поппи, и ручка двери поддалась с единственного нажатия. Петли заскрипели, точно их не смазывали сотни лет. Миссис Кингсли же одними губами поблагодарила всё и вся за это нелепое обстоятельство — так её мученически-громкий выдох слышала более узкая часть школы. Ладони вспотели, и мысль вытереть их об юбку не показалась такой уж дикой. Нервная усмешка, которую женщина мгновенно попыталась сорвать закусанной губой, получилась слегка злобной. Она почему-то ещё верила, что в такие моменты можно просто провалиться сквозь землю и избежать дальнейшего разговора. Поппи сидела у окна с прикрытыми глазами. С подоконника на неё обильно проливали свет две миниатюрные ультрафиолетовые лампы. Калифорнийская девчонка была полна сюрпризов и изобретательности, а правил техники безопасности не то что бы не принимала — даже не читала. Миссис Кингсли подавила внутри себя порыв безобразно властно цокнуть и с пренебрежением поморщить носик. Ей не хотелось строить из себя на глазах у ученицы неясно что. И она испытывала странное к Поппи. Миссис Кингсли узнала о случившемся сама: услышала голос Гарриет над окнами своего кабинета и визг Поппи — под. Рассудок затуманило одним лишь вопросом — где она? Девушка не услышала, как дверь открылась. И не услышала, как та плотно захлопнулась, восстанавливая преграду между двумя мирами: школой и тем, где пахло пережжённым кофе. Волосы и одежда Мур были в этой жиже. А, сидя под лампами, она не прогуливала занятия, не отдыхала, просто — сушилась и грелась. Она ведь так и не поверила, что в Англии бывает чертовски холодно, пока сама не попала в эпицентр непогоды. Миссис Кингсли даже почувствовала себя виноватой перед девчонкой за свой кашемировый кардиган. Ведь та сидела только в тоненькой форменной блузке в то время, как женщину совсем и не волновала температура в помещении. И ей было впервые корить себя за то, что не смогла выжать себя или выйти из себя, но окружить ученицу заботой по максимуму. Конечно, такое не прописывалось в уставе школы, да и вообще — никто о том слышать не слышал. Потому директриса просто взяла с самой себя такое слово именно по отношению к Поппи. Разум не спорил с расстановкой целей, а сердце и душа болели, как это было много лет назад. Давно миссис Кингсли не позволяла кому-то прорасти в ней трепетным, робким, хрупким, словно цветок, чувством. Поппи, казалось, ворвалась в жизнь женщины примерно так же, как та ворвалась в комнату ученицы — быстро, чтоб никто не заметил, и без стука, естественно. - Поппи, — голос раздался из какого-то вакуума, и первые буквы остались глубоко в горле, будто застряли, встали поперёк. И директриса дважды подряд нарочито много вдохнула, после чего смогла всё-таки прибавить громкости тону обращения: — Поппи! Девушка не шелохнулась. Она сидела, уставившись поверх всех своих безделушек в засаленное окно. Ей было холодно и обидно. А погода по ту сторону школы выглядела ещё больше загнанной, нежели Поппи: низкие тучи, набитые до краёв серостью и дождём; колючий ветер, который не целует, а терзает губы; перебитый, заглушенный, придавленный запахом осени аромат свежей травы. В воспоминаниях возникли панорамы Лос-Анджелеса, и тоска по родному городу стала почти невыносимой, что даже низ живота скрутило. Глаза оказались на мокром месте. - Поппи, — снова повторила миссис Кингсли. Ей будто нравилось срывать с губ это имя, короткое, звучное, прямо в яблочко. — Что они с тобой сделали? — ноги подкосились, всё внутри содрогнулось от пронзающего насквозь взгляда девушки. Женщина присела на корточки, позволив Поппи уткнуться ей куда-то в шею. Это была лишь секунда, когда Мур не поняла себя и потянулась за инстинктами — к теплу, к ласке, к заботе. Директриса превратилась в единственного существующего на планете человека. Наверное, никто не смог бы так понять и пожалеть Поппи, как это сделала миссис Кингсли. Женщина стерпела отвратительный запах кофе, стерпела потребительское раньше отношение девушки к ней. Стерпела всё и пришла, чтобы просто обнять. В который раз она доказала своей ученице, что та в ней не ошиблась. Поппи чувствовала себя униженной и счастливой одновременно. Миссис Кингсли гладила её по плечам, собирая с них остатки коричневых подтёков, перебирала влажные пряди волос, открывая лицо. От женщины так нестерпимо приятно пахло лавандой, что Поппи захотела в ней утонуть, захлебнуться — нырнуть в этот омут с головой и перестать барахтаться, пока тянет ко дну. Никогда в её жизни такого не было: ей хотелось сносить любую боль опять, опять и опять, лишь бы потом наступала пора рук директрисы. Лишь бы потом она сидела рядом, молчала с ней в такт и согревала одной только мыслью о том, что в пух и прах обе разнесли школьный устав. Миссис Кингсли ощутила от Поппи исходящую набегами дрожь. Тут же она вспомнила — у девушки руки скрыты тканью только до локтей, но и та мокрая. Женщина, ни доли секунды не размышляя, стянула с себя кардиган. Ещё через долю он опустился на плечи Мур, и тепло разлилось по телу, стремясь достигнуть центра сердца. - Спасибо, — шёпот самой проблемной девчонки из всех отразился от стен. Запотели по нижней кромке стёкла, потому что не ожидали от Снежной Королевы белого флага. А миссис Кингсли улыбнулась сама себе, прижала голову девушки крепче и подумала, что запах пережжённого кофе теперь — её любимый запах. Так пахла Поппи. Так пахла любовь.