Палитра

      Неправдоподобно долго тянулся вечер, за окном начинало темнеть, а гости никак не хотели уходить. Уже было все съедено и выпито, но они продолжали тихо переговариваться, поглядывая на Бет. Она это чувствовала, и к горлу подступал ком: то ли плач, то ли тошнота.       Лукас остался для нее самым легким человеком на свете. Наверное, именно поэтому поминки проходили с таким трудом. Бет провела на кухне целую ночь, готовя его любимые блюда без всякого удовольствия, зато так ей удавалось чем-то себя отвлечь. Она думала о том, что нужно накрыть на стол, найти стулья для всех родственников и друзей, а утром бежать на похороны. Пока голова была занята организацией, Бет не чувствовала усталости или страха. Лукас бы непременно сказал, что она держалось молодцом.       Они познакомились три года назад, быстро притерлись друг к другу, вместе купили этот дом, как ей и хотелось: вид с балкона открывался на задний двор с уютным садом. Лукас даже забыл о своей нелюбви к грязи, и, закатав рукава, помогал сажать лаванду вдоль дорожки, выложенной серой плиткой.       «В сумерках лаванда особенно хороша», — подумала Бет и украдкой взглянула на Давида.       Тот смирно сидел у самой двери, роняя пьяные слезы себе на тарелку, и казался страшной карикатурой на брата. Бет зажмурилась: «Так не бывает. Не могут два человека быть такими похожими и разными одновременно». Все-таки ее мутило. Она выскочила из душной комнаты под предлогом покурить.       На заднем дворе стало легче. Бет приклеила новый никотиновый пластырь и похлопала себя по щекам.       Снова и снова прокручивала в голове последний совместный вечер: начали смотреть новый фильм, у Лукаса выдалась тяжелая неделя, и он уснул на середине, завернувшись в плед. Бет не захотелось его будить и сгонять с дивана. Утром она съездила на прием к врачу, по дороге домой заскочила в магазин, сама развесила стиранное белье, хоть была и не ее очередь, а Лукас продолжал спать.       Кстати, тот плед она выкинула, как и почти все вещи мужа. Бет думала, что так ей будет проще, и она сможет быть «молодцом» до конца, пока не встретила Давида. Лукас не любил вспоминать о брате-близнеце, кажется, в молодости они сильно поссорились и практически прекратили общение.       Давид явился, как призрак. Говорил сиплым голосом, не носил очков, дышал перегаром и часто тер длинную шею шершавой ладонью. Он был безобидным неудачником, но как же Бет испугалась на похоронах, когда, только отойдя от гроба после прощания, она столкнулась с Давидом. Живым.       Бет бродила между клумбами с лавандой. Ей почти удалось отстоять этот день, она была отличной хозяйкой, а Лукас не мог ее подбодрить, погладить по волосам и сказать, что теперь все закончилось, страшные люди с мрачными лицами ушли, и пора возвращаться домой.       Хлопнула дверь.       — Бетти.       Давид возник рядом болезненным напоминанием. Пока он сбивчиво подбирал слова утешения, Бет успела заметить, что у него неправильно завязан галстук, а на рубашке осталось пятно от соуса. Первый раз за все время она смогла открыто посмотреть ему в лицо, небритое и без очков.       Бет прекрасно знала, что это не Лукас. Еще знала, что завтра будет ругать себя за слабость, а сейчас хотелось просто уткнуться в широкое плечо и спрятаться.       От Давида сильно пахло вином, он снова попытался что-то сказать, Бет перебила его:       — Я беременна.       Гости не уходили, они замерли в окнах тусклыми тенями. Перед глазами расплывались кусты лаванды. Бет тихо шмыгала носом, а Лукас молча гладил ее по волосам.