Посвящаю этот сборник тем людям, без которых я бы ни за что не справилась с экзаменом в Академии искусства: Питеру, моей первой и единственной любви. Валериану, моему невероятному оплоту спокойствия. Лорелин, показавшей, что это нормально — падать и подниматься.
— Привет, как ты? Я устало улыбаюсь, одной рукой держа телефон, а второй пытаясь развязать ленты у туфель. Голос Питера после тяжелого дня на сцене — лучший бальзам на свете. — Пытаюсь разуться. А ты как? — Всё хорошо, — я готова поспорить, что Питер тоже улыбается. — Сегодня мы решили сделать перерыв и взять выходной, поэтому я провозился целый день с Недом и его машиной. — С машиной? Наверное, ты хотел сказать «развалюха». Он смеётся. — Ты совершенно права. Мне забрать тебя? — Не нужно, — я мотаю головой, стряхивая с ног надоевшие мне туфли. Каблук очень высокий и жутко неудобный, за день репетиций успевает до такой степени покалечить мои бедные ступни, что я готова пойти домой босиком. Но, как любит говорить наш преподаватель: «Чего не сделаешь ради искусства». — Я — большая девочка, Питер. Сама доберусь. — Только не иди переулками, — Питер вздыхает, когда понимает по тону моего голоса, что я останусь непреклонной. — Иди только по освещённым местам. — Питер, ты… — Что? — Ничего, — я фыркаю. — Ты и ужин, ждите меня!***
После моего прихода домой и невероятного ужина (я говорю так, потому что готовить не умею от слова «совсем», и поэтому незамысловатые блюда в исполнении Питера кажутся мне кулинарными шедеврами), Паркер садится передо мной, сидящей в кресле, на корточки, и обхватывает мою стопу ладонями. Я приподнимаю брови и откладываю в сторону книгу. Не то, чтобы я не привыкла к его нежностям, нет, мне приятно, просто каждый раз, когда он прикасается ко мне, кажется, что всё впервые. — Ты сегодня какая-то задумчивая. — Да? Почему ты так думаешь? — Ты чересчур много смеялась над моими шутками за ужином. Я вздыхаю. — Наш экзамен состоит из того, чтобы написать сборник историй, которые мы потом будет показывать на сцене: петь, танцевать, разыгрывать. И я понятия не имею, о чём мне писать. Этот экзамен — очень важен, и я боюсь, что не справлюсь с ним. — И сколько нужно написать? — Несколько историй, не очень много, — я пожимаю плечами и смотрю Питеру в глаза. — А я не могу писать, когда мне говорят это сделать. Я пишу от сердца, а писать по требованиям… И потом, я даже не знаю, о чём хочу… Я не успеваю закончить фразу: звонит мой телефон. Питер притягивает его к себе со стола при помощи паутины и отдаёт его мне. «Валериан», — высвечивается на экране. — Привет, как у тебя де… — Мишель, мне так плохо, — в трубке раздаются всхлипывания. — Я так разбит… — Подожди, что?.. — Пожалуйста, ты очень нужна мне! Раздаются гудки, и я смотрю на Питера, приподняв брови. — Что случилось? — спрашивает он и чуть сжимает пальцы на моей стопе. — Кажется, нам с тобой предстоит очень «весёлая» ночь.***
Питер спит на диване в гостиной. Пока я успокаивала Валериана, потратив на это всю ночь, Паркер прибрался: вынес пустые бутылки из-под вина, убрал коробки из-под пиццы и даже протёр пол, чтобы не быть третьим лишним. Он решил предоставить Вэла мне, и я его за это не виню: Валериан — мой лучший друг, и это я знаю его с детства. Я не сплю всю ночь: Хаммел засыпает в моих объятиях, залив слезами мою рубашку. Я решаю не двигаться, чтобы дать ему выспаться, и поэтому периодически проваливаюсь в сон, прислонившись спиной к спинке кровати. Вэл открывает глаза, когда солнечные лучи начинают скользить по лицу, проникая в раскрытое окно. Он сонно приподнимается и трёт опухшие глаза. — Господи, что произошло? Во рту, такое ощущение, пустыня. — Глупо, наверное, задавать вопрос: «Как ты?», но я всё же его задам, потому что ты очень дорог мне, Вэл, — я глажу его по волосам. — Ночью ты плакал, метался и порывался выпить годовой запас алкоголя. Валериан вздыхает. — Да? — Ты не помнишь? — Нет, я помню причину, по которой тебе позвонил, — он садится, и я протягиваю ему стакан с водой, — но я не помню, что вытворял. Этот кусок ночи для меня исчез. Раздаётся стук, и в комнату входит Питер. — Я приготовил завтрак, — сообщает он. И добавляет, смотря на Валериана, чтобы разрядить обстановку: — Крутая причёска. — А то, — хмыкает тот. — Писк сезона, я тебе гарантирую. Я встаю с кровати иду на кухню, чтобы помочь Паркеру накрыть на стол, а Вэл тем временем приводит себя в порядок и садится за стол в своей любимой тёмно-синей пижаме. Завтрак проходит в тишине, и меня она, если честно, пугает, поэтому я украдкой посматриваю на Валериана, ожидая бури. И она наступает. — Всё, хватит с меня отношений! — драматично заявляет Валериан. Я, сидящая напротив, на миг думаю, что он перепутал факультеты и вместо дизайнерского должен был поступать в театральный. Только Валериан мог, заламывая алебастровые запястья, в пять слов подвести итог пятилетних отношений с Кристал Чон. Я, слушая его разглагольствования, поворачиваю голову и сталкиваюсь взглядом с Питером. «Пять лет — пять слов, — Питер прикрывает рот ладонью, зевая. — Год, видимо, оценивает в слово» — Кристал — не первая и не последняя, — вырывается у меня. — Я понимаю, что вы потратили друг на друга пять лет и считали, что всегда будете вместе, но порой так случается, что судьба разводит людей. Я как-то запоздало вспоминаю, что Крис — наша подруга, и нам придётся тяжело. Придётся, пусть это и ужасно звучит, выбрать сторону. — А что, собственно, произошло? — осторожно интересуется Питер. — Я не думаю, что мы можем проходиться по этому ещё… — Можем, — Валериан разламывает кусочек белого хлеба. — Ваш приезд стал для меня анестезией, поэтому, думаю, у меня хватит сил пройти через это ещё раз. Как ты знаешь, Питер, Кристал сейчас в Англии, занимается своей дизайнерской деятельностью. Так вот, вчера она позвонила и сообщила, что приняла решение, что мы должны расстаться. В Америку она возвращаться не хочет — с ней в Англии уже заключили контракт несколько дизайнеров. И сказала, что уже не любит меня так, как раньше, и поэтому не видит смысла продолжать наши отношения: не хочет обмана. — Это… Ужасно. Валериан, мне очень жаль. — Как говорит Келли Кларксон: «То, что не убивает нас, делает нас сильнее». Не жалей меня, Питер, от этого мне ещё больнее. У меня есть руки, есть ноги и голова на плечах — я справлюсь. Да, мне неимоверно обидно, но, чёрт возьми, я и не из такого выбирался. Думаю, не стоит говорить, что после этого пылкого монолога я с восхищением смотрю на Вэла. Я знаю — эти слова дались ему невероятно тяжело, он храбрится при Питере, ведь пять лет с тем, кого ты любишь всем сердцем, просто так из жизни не выкинуть. — Кстати, — продолжает Хаммел, смотря уже на меня, — пока я умывался, я придумал, что делать с твоим экзаменом. — Признаться, что я — безнадёжна в сфере писательства и забрать документы? — иронично спрашиваю я. Он качает головой. — Нет, я не это имел в виду. Напиши несколько историй о знакомых тебе людях, — Вэл делает глоток апельсинового сока. — О друзьях, например. У нас, мне кажется, очень много историй, которые можно рассказать и показать. «Фишка» будет в том, что твои истории будут основаны на реальных событиях, ничего не придётся сочинять. — А мне нравится эта идея, — поддерживает его Питер. — Мне тоже, но я, например, не смогу много чего рассказать о Питере: мой муж — Человек-Паук, я должна буду тщательно выбирать то, чем хочу поделиться. — Для какого-нибудь романтического сюжета ваши воркования с Питером в школе сойдут, — Валериан хмыкает. — Сентиментально, трогательно и чувственно — большего вам и не нужно. — Хорошо, гений, а где мне остальные истории брать? Истории из жизни моего папы — сплошной криминал: кто где подрался, кто кого убил… — Возьми историю из моей жизни, — предлагает мне он. — Можешь даже самую последнюю. Только, я прошу тебя, давай обойдёмся без псевдонимов и так далее. Я хочу, чтобы ты написала о правде без всяких прикрас. Не выставляй меня или Крис злодеем или злодейкой. Вместо этого покажи, что так бывает в жизни — люди расходятся, как ты и сказала. Пусть это прозвучало немного грубо, но твои слова отрезвили меня. Спасибо, Мишель. — Вэл, я не думаю, что имею право… — Я не смогу вынести это. Я сглатываю и сдаюсь, когда Валериан смотрит мне в глаза. Есть что-то такое в его взгляде, и у меня бегут мурашки по коже, а сама я осознаю, что я согласна пойти на такое. — Я напишу.