Трупный яд

На улице темно и холодно, они опять в каком-то закоулке Токио, куда люди забредают только по ошибке и потерявшись. Шото тоже потерялся, заблудился во всех этих семейных проблемах, правилах и морали, да и в глазах Даби. Шото резко выдыхает; хочется курить, да вот проблема: денег нет, точнее, есть, но их до ужаса жалко, да и запах почуют одноклассники. Какими бы они понимающими не были, выслушивать мораль от них Тодороки совершенно не хотелось. И так наслушается. — Скучаешь? — голос хриплый, знакомый до боли, до красочных вспышек оргазма, до головокружения. И человек тоже знакомый. Даже больше, намного больше, чем это простое и лаконичное, въедающееся под кожу огнем «брат». Как клеймо, наподобие тех, что так любит оставлять на нем Даби. Как ожог на лице. — Нисколько. Главное сохранять спокойствие. Главное-сохранять-спокойствие, главное-сохранять-спокойствие. Правило трех «С», — Сохраняй Спокойствие, Сосунок — и еще молчи, не отвечай, не смотри. Можешь не дышать, если тебе легче сдохнуть, чем не жить им. Чем не любить его. Спокойствие не сохраняется. Возможно, его украли по дороге сюда, а может он забыл его в комнате, среди ненужных и не совсем вещей. Тодороки правда не знает. И купить, или найти спокойствие не получается. Рядом с Даби никогда не получалось подобное. Рядом с Даби Шото ничего не нужно, кроме его самого. Он усмехается, так привычно, так знакомо, что, кажется, и не было похорон с гробом, в котором — как оказалось позже — и не его труп, не было тех долгих лет разлуки. И нет противостояний героев со злодеями сейчас. Это все, конечно же, ложь. Сладкая-сладкая, приторная, на вкус напоминающая любимые конфеты Урараки, оставляющая после себя мерзкое послевкусие. Вот только он продолжает день за днем верить ему. Послевкусие не исчезает даже после третьей чистки зубов. Он с завидным упорством продолжает есть эти конфеты. На улице темно, хоть глаз выколи: разницы никакой. Шото думает, что так лучше. Темноту Тодороки не любит, ну и что же? Зато он до безумия любит ласку и тепло. Еще и котов, но Даби и сам как кот. Выброшенный за ненадобностью, но все равно любящий, немного дикий, но если станешь своим — то все, гладь, где хочешь. Это иронично, ведь сам Даби котов терпеть не мог — сказывалась аллергия на шерсть. (Поэтому Шото хочет смеяться, когда на праздники ему предлагают кота в качестве подарка. Он всегда отказывается, все же один у него есть, зачем второй?) Тодороки молчит, Даби тоже. Шото засовывает руки в карманы, надеясь хоть немного согреть их, совсем не смотрит на злодея, да и сам ведет себя не как герой. «Героев здесь нет!» — хочет закричать он, но всегда обрывает себя на полуслове, ведь он же — примерный мальчик, хороший, сын героя. Отец герой — сын герой. Чертова аксиома, придуманная обществом, бесит до невозможности. «Эй, — хочется крикнуть ему, — А может я хотел стать певцом? Или писателем? Или путешественником?» — Немым стал, а То-до-ро-ки Шо-то? — Молчание длится недолго; у Даби терпения никакого, весь в отца, вот уж, да? Шото кивает, напоминая самому себе китайского болванчика; ну знаете таких, которые кивок-кивок да кивок-кивок, головой качают все время? Даби это бесит, ведь где же тут герой? Героев здесь нет.  — Я нет, а вот ты похоже, — Тодороки никогда не умел держать язык за зубами, это все знают, давайте похлопаем ему за то, что он напомнил: спасибо, можешь идти, мы все помним, что язык с головой у тебя не связан, но спасибо, да. Даби снова усмехается, и — о господи! — как он красиво выглядит. Сейчас Тодороки уверен, что его типаж можно охарактеризовать одним словом: Даби. И не то, чтобы его волновало подобное. Просто не любить его не может. Чем-то это напоминает яд, от которого нет противоядия, а если и есть, то кто сказал, что Шото выпьет его? Кто сказал, что он хочет вылечиваться? Ему (им) и так неплохо. Тодороки внимательно смотрит на брата-но-уже-не-совсем, и понимает, что Даби — самый красивейший на свете. Черные, мягкие волосы, которые так приятно перебирать, темные глаза, то ли карие, то ли серые — непонятно. Сейчас уже Тодороки и не помнит, как раньше выглядел брат. Были ли у него черные волосы, темные глаза? Помнит он только ласку и тепло, и все, больше ничего. [Эти воспоминания — ласка и тепло — единственное, чем Тодороки дорожит; и пусть он не уверен, что они настоящие] Они так и замерли: любующийся Шото и усмехающийся Даби. «Герой против злодея, делаем ставки, кто победит! Синий огонь, обжигающий и холодом, и жаром, и пламя со льдом! Смотрите, смотрите, только у нас, злые и темные ночи со встречами двух братьев-но-уже-не-совсем.» Тодороки думает, что на такое прибегут все, а первым — Всемогущий, потому что он всегда впереди Старателя, как бы последний не ненавидел это. Очередная аксиома, придуманная обществом. И снова — бесящая до невозможности. Но — слава богам — не его. Пусть Энджи сам разбирается со своим врагом-возлюбленным; Шото это не интересно. Какая разница, кто в сердце у героя номер два? Шото это не волнует, его волнует Даби и то, что хочется курить, да только возможности нет. Тодороки думает: вот если бы еще Даби курил — это было просто комбо. Два в одном, скидка семьдесят процентов, распродажа длящаяся уже девять лет, а он так и лежит, ненужный никому, ни себе, ни семье, только Шото наверное, да и тому как-то не особо. Курить хочется до безумия; Даби тоже. Тодороки не может выбрать, что сделать первым, а потому засовывает руки в карманы, опирается на стену дома и говорит: — Как насчет того, чтобы выпить? Это кажется самым приемлемым, но Даби только смеется, да так, что Шото хочется тоже. Но курить — сильнее. — Неужели мальчик вырос? А, Шо-кун? — Даби перестает смеяться, запрокидывает голову к грязно-желтому небу, на котором, как не приглядывайся, звезд не увидишь. Ему курить не хочется, хочется оттрахать Шото и свалить. Все как всегда, ничего нового и необычного. — Давно. Странно, что ты это заметил спустя столько времени, — Тодороки ухмыляется, и выглядит один в один как Даби, — неужели постарел? Это так, постарел, сгорел в своем огне отчаяния, гнева и ненависти, но так и не поумнел, но так и не оставил свою зависимость к уже-не-совсем-брату. Шото смеется: скоро и он так. В конце концов, все Тодороки сгорают в огне недолюбви-перененависти, но никто не жалуется, о чем вы, все в порядке, все, как всегда, незачем беспокоится. Шото ловит эту мысль за хвост, ведь да, не о чем беспокоится, никто не просит подобного, ну, а мы гордые, сгорим, да других сожжем. А зачем? Да просто так, чтобы одному гореть в Аду скучно не было. И правда, почему бы и нет? — думает Тодороки, и делает шаг навстречу Даби. **