Фейверк

      Катсуки сначала не обращает ни малейшего внимания на его сокурсницу с закосом под каре, он даже не знает о ней ничего кроме прозвищ: «Девочка-золото», «Весна», «Малина», «Вафля», «Торт со сливками», «Булочка с корицей» — что только не придумают эти придурки. Тупой идиоткой больше, тупой идиоткой меньше — разницы никакой, Катсуки так считает, и его не переубедить.       Недоразумение с большими наивными глазами (внешность обманчива) врезается в него в людном коридоре и опрокидывает на него груду толстых книг из старой библиотеки. Торопливо собирает их и подаёт тонкую бледную руку с родинкой на запястье — Бакугоу отталкивает и встаёт сам, слова «смотри куда прёшь, Круглолицая» и прочие вылетают на автомате. Но Очако широко улыбается и обещает, что в следующий раз будет смотреть и под ноги, и по сторонам.       Улыбка Очако и вправду сахарная, сладкая, даже приторная. Кажется ненастоящей, люди не могут так улыбаться. Бакугоу скользит по ней равнодушным взглядом и останавливается на глазах, попутно посмотрев на маленькую родинку на запястье. «Родинка похожа на крапинку молочного шоколада в белом» — отстранённо думает он. Катсуки ненавидит молочный шоколад, Катсуки ненавидит сладости.       С того дня тортик на ножках стал появляться чаще в его жизни. То пройдёт мимо него, то возьмёт ту же книгу из библиотеки, что и он, то рядом сядет. Бакугоу на неё всё ещё наплевать, но это напрягает. Напрягает, потому что всё это время она на него пялится своими огромными круглыми глазами (так бесят, что хочется вырвать). А вспышка новенького чёрного фотоаппарата его настолько выбешивает, что он поднимает на неё руку, и Урарака едва успевает от бежать на пару метров. — Какого чёрта ты на меня пялишься, и зачем было меня фоткать?! — Бакугоу привычно кричит (это его повседневный тон голоса), матеря её и всех кого видит. Урарака закрывает свои губы, накрашенные ярко-красной помадой, рукой, скрывая насмешливую улыбку. — Ты красивый, когда не злишься, и не корчишь свои устрашающие гримасы. Я люблю смотреть на красивых людей и фотографировать их — что-то вроде забавного хобби. Бакугоу её хобби не понимает, но фотографию разрешает оставить. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы потом повешалось.       Урарака каждый вторник и пятницу покупает максимально дешёвые и отвратительные батончики со вкусом фруктов и орехами. А когда дела совсем плохи она питается воздухом: ест воздух, пьёт воздух. Урарака бледная и худая: на её лице залегли глубокие тени, а в мешках под глазами можно носить холодильники. Бакугоу просто некуда девать деньги и он покупает Очако булочки с сладкой корицей и яблочный сок из ближайшей забегаловки. Он не задумывается о проблемах — если про них не говорят, значит, узнавать про них не нужно.       На улице невыносимо жарко даже возле фонтана. Урарака обмахивается самодельным веером из бумаги (э — экономия, с — смекалка, б — Бакугоу нечего делать на лекциях) и болтает ногами. Пустая банка с колой отправляется в мусорку. — Бакугоу-кун, в парке открылся новый аттракцион. Не хочешь сходить со мной? — и не поймёшь, нервничает она или нет. Катсуки не эмпат, Катсуки просто идёт с ней по старому избитому асфальту, разговаривая о мелочах. У Очако есть деньги, и она сама покупает билеты (что же в универе не ела, раз деньги есть?).       Продавщица довольно милая и даёт им скидку, грустным взглядом провожая их к чёртовому колесу. Катсуки сглатывает и понимает, что он — идиот. Он осматривает колесо — метров тридцать-сорок на вскидку, и зайти в кабинку как-то страхово, но Очако крепко держит его руку и затаскивает на аттракцион.       Они сидят рядом, Урарака увлечённо смотрит в окно, попутно что-то радостно восклицая. Бакугоу не слышит: на десяти метрах он просто выпадает из реальности и сжимает перила жёлтого цвета, боясь посмотреть куда-то кроме пола. Урарака замечает его страх (Бакугоу чего-то боится? В мире не без чудес!) и невесомо кладёт руку на его плечо, неловко улыбаясь левым уголком губ. Они даже не говорят ничего: голос Катсуки пропал, будто его и не было, а Урарака просто понимающая. «И это молчание такое правильное» — думает Бакугоу.       Они как-то сблизились за это время: вместе садятся на общих лекциях, списывают друг у друга конспекты. У Катсуки почерк красивый, немного неровный и наклоненный в право с небольшими завитками. У Очако буквы неразборчивые, острые и большие, будто бы колкие, как иголки ёлки. Катсуки без понятия, откуда у него такие ассоциации. Они редко разговаривают, молчать как-то привычнее и комфортнее.       В последнее время Урарака часто стала тусить с Деку. Не то чтобы Катсуки бесился, или, прости господи, ревновал, но это напрягает, и это напряжение видят все окружающие. С Бакугоу никто не разговаривает, ибо зловещая аура вокруг него отпугивает на пару сотен километров.       Урарака — привычка. Ненужная привычка, без которой можно прожить, но с ней как-то комфортнее. Не то чтобы Катсуки чувствует себя одиноко без вечных разговоров под ухом, но вокруг него определённо стало более пусто. Бакугоу вчитывается в старые конспекты — ему нужна эта хорошая оценка, он не намерен сдавать свою планку отличника, а недалеко Урарака с Деку что-то вместе зарисовывают в тетрадке. Оба смеются, а Мидория краснеет до ушей, влюбился поди, идиот, а Очако будто не замечает.       Конечно, Катсуки самому себе не признается, но Мидория явно лучше него в некоторых аспектах — добрый, милый, вежливый и тому подобное, те вещи, что любят девчонки в их любимых героях манги. Не то что Катсуки, незнакомый с понятиями «вежливость и учтивость», с извечный оскалом или хмурым выражением лица, кричащий на людей при любой оплошности. Деку мухлюет и умело пользуется своими «хорошими» сторонами, чтобы специально насолить Бакугоу — Катсуки так думает.       Поэтому когда Очако подходит к нему и просит помочь ей с объяснением темы — Бакугоу её посылает. Нечего было поддаваться дешёвой игре Деку.       Бакугоу — ребёнок, но до него это не доходит. Бакугоу — дурак, и это до него доходит. Бакугоу извиняется в обычной манере: бурчит под нос что-то типа «ты совсем тупая, а я не могу позволить тебе портить репутацию нашей группы» и тащит на ближайшую скамейку.       У Урараки глаза печальные, а в них тоска — но Катсуки не замечает, увлечён объяснением темы, но Очако эту прекрасно понимает, однако надо было же придумать какой-то предлог. Урарака чувствует себя виноватой, ведь она оставила Бакугоу, что кроме неё особо ни с кем не общается, и он был расстроен — она же видела все эти косые взгляды в их с Деку-куном сторону. Надо бы извиниться, она первая это начала. — Прости меня, Бакугоу-кун. Я виновата перед тобой, но больше я не буду оставлять тебя одного! Друзья же так не поступают, верно? — глаза у Круглолицей тоже круглые и большие. Глаза у Круглолицей красивые, но Бакугоу не знает, почему он об этом думает. Кивает заторможенно, мол, «прощаю», и рисует очередной график в тетрадном листе.       «Я что, ребёнок, и меня нельзя одного оставить?» — думает он. «Разве мы друзья? У меня нет друзей» — думает он.       Впервые за всю свою жизнь он задумывается — кто такие друзья? Какого это — дружить? Не ошиваться с какими-то парнями, что просто хотят познакомиться поближе с ним, а дружить. Как определить друга? Как становятся друзьями?       Это смехотворно — Бакугоу в свои девятнадцать не знает ответа на вопросы, что известны маленьким детям. Унизительно.       Урарака больше не проходит мимо него, осведомляясь о самочувствии. У Катсуки кашель, но он не видит смысла пить таблетки — само пройдёт, но витамины, которые даёт ему Очако пьёт исправно.       Они прогуливают лекцию — настроения нет никакого, сегодня особенно плохо, плевать уже на оценки — Катсуки догонит, неглупый ведь, а Урараку подтянет. По старой дружбе. Круглолицая пьёт сок и трубочка выдаёт противные звуки, она смотрит в пол, думая о чём-то своём. Свой сок Бакугоу уже выпил, послевкусие яблочное остаётся на языке и хочется спать — он всю ночь доделывал проект, ибо раньше до него руки не доходили — у Катсуки подработка в кафе, завал по другим предметам и острая нехватка свободного времени.       Но чтобы помолчать вместе с Очако — время есть.       Упаковка отправляется в урну, Урарака проводит языком по нижней губе, и Бакугоу совершает самый необдуманный поступок в его жизни. Поцеловать Урараку — явно не лучшее решение, которое он когда-либо принимал. Он даже не раздумывал над этим, ему просто захотелось. А Очако дрожит, а потом отталкивает, на глазах потемневших — слёзы. Она ничего не говорит, даёт пощёчину, так сильно, что щека горит, и убегает.       А Катсуки не понимает, что случилось. Катсуки не понимает, почему она отреагировала таким образом. Катсуки не понимает собственной эгоистичной натуры.       Они с Ураракой не разговаривают уже вторую неделю, потому что Бакугоу не подойдёт первым, а Очако его избегает как может. Сидят они в разных концах аудитории, взглядами не встречаются, что уже говорить о чём-то большем.       Через ещё одну неделю мимо проходящая Ашидо кидает вскользь невзрачную фразу в беседе с Джиро. — Ты знала? Мидория и Очако-чан встречаются!       А Бакугоу слышит, Бакугоу злится, но на кого — непонятно. Ясно почему Круглолицая пресекает между ними любой контакт, ясно почему Деку ходит такой довольный с широкой лыбой на всё лицо.       Тем же вечером Катсуки избивает Мидорию и ничуть не жалеет. Заслужил.       Тем же вечером Круглолицая стоит на пороге его дома с решительным выражением лица и пылкой яростью в глазах и резких жестах. Они молчат, но она прожигает взглядом его насквозь, пытаясь пристыдить, вывести на чистую воду или ещё чего. — Зачем? Зачем ты это сделал?! — она же не скрывает свою агрессию по отношению к нему, а Бакугоу впервые начинает кого-то бояться — Урарака выглядит устрашающе, что в принципе невозможно. — Сначала поцелуй, потом это! Что на тебя нашло?! Почему ты разрушил нашу дружбу? Что случилось? — она опять плачет, а Бакуго усмехается. — Мы никогда не были друзьями.       «У него ведь не может быть друзей, верно?» — Тогда зачем ты цепляешься за меня? Я же не важна тебе. Я тебе нравлюсь, Бакугоу-кун? Если так, то… отпусти. Забудь про моё существование, будто меня не было в твоей жизни. Так будет лучше, я была рада считать тебя своим другом, — бросает она на последок, смотря горько прямо в глаза, и уходит. Теперь уже навсегда.       Катсуки теряет что-то важное. Возможно, ему кажется, и он забудет про неё послезавтра или чуть позже.