Paralyzed

      Его рождественская ель в этом году будет самая лучшая — прямая поставка из Швейцарии в соответствии с бессрочным договором между одной из известных лесных компаний и семьей Уэйн. Такая огромная, с равномерно раскинутыми величественными ветвями, пышная, даже несколько мягкая на вид, хотя в действительности совершенно не ластится к руке, аккуратная в очертаниях и пропорциональна в своей геометрии. И светится изумрудом при открытой луне. Она была лучшей, практически идеальной, но одинокой и безжизненной, брошенной на произвол судьбы в саду, окутанном мглой непробудной ночи.       Душа изолирована, сердце парализовано. И уже третий год подряд внутри Брюса Уэйна догнивает все, что раньше было способно источать хоть какие-то частички света. Он потерялся, запутался, словно клубок старых, забытых на нижней полке нитей с множеством непонятных узлов, распутать которые — задача не из простых. Да и стоит ли? Ради чего? Это убивает его изнутри.       Три года назад Джеремайа Валеска отобрал жизнь дворецкого, верного друга, любящего отца Темного Рыцаря, за что поплатился собственной. Третье убийство и очередная потеря. Он не может себя простить. Думает, что не достоин. Ему мерзко, отвратительно от осознания никчемности собственного существования. Он не смог защитить дорогих людей, не смог спасти утопающий в крови невинных город от неминуемой гибели. И он себя ненавидит.       А Селина Кайл? Три года назад связь с ней была утеряна. Девушка исчезла, пропала, словно испарилась вовсе. Последний раз Брюс ощутил ее присутствие на похоронах Альфреда: только он, свежая могила верного друга и скрывавшаяся за кривыми голыми ветвями деревьев семейного сада Уэйнов Селина. Она старалась быть незаметной, еле дыша и передвигаясь на мягких лапках, буквально кралась по углам, постепенно приближавшись к фигуре в черном, промокшем до нитки под кислотным дождем пальто. Не хотела стать замеченной, но и в стороне не могла остаться. Она была там. После того, как Пенниуорт дважды спас ее, казалось бы, бессмысленную жизнь, которой девушка, вопреки всему, все еще дорожила, Селина не могла не проститься. Даже после разрыва с Брюсом, что окончательно поставил точку в их союзничестве. Они слишком разные, фактически противоположные, подобно полюсам одного магнита.       И он не помнил, когда в последний раз чувствовал ее губы, накрывавшие его собственные. В те моменты все казалось таким правильным, будто оба они действовали по какому-то сценарию. Вокруг не существовало ничего, или по крайней мере ничто не имело никакого значения. Только двое людей, как противоположные заряды, — соприкосновение губ, между которыми неустанно бьет искра. И для каждого это глоток энергии, возможно, жизненной силы. В некотором роде это служило разрядом, возвращавшим в сознание, когда происходящее теряло смысл и важность для любого из них, когда желание предпринимать какие-либо попытки жить дальше казались абсолютно пустыми и нелепыми.       Юноша сидел на холодном полу в окружении голых и сырых стен некогда жилого поместья. Существование в обличии горстки атомов единило его с прочими тенями, создавая иллюзию фантома. Никто не мог сказать наверняка, что обитало в нем теперь, ведь уже три года дорога сюда перекрыта невидимыми барьерами. За короткий период времени величественный сказочный замок обратился в уродливый, безобразный дом с привидениями. Последние призн(р)аки присутствия жизни в здании дотлевали вместе с угасавшими углями в почерневшем от сажи камине, а ледяной ветер, гулявший по просторным коридорам, воображал себя новым хозяином. В глуши чертогов своего разума Брюс боялся услышать крики прошлого. Надломленная, словно песочное печенье, душа, рассыпаясь на мелкие частицы, выла, позволяя юноше осознавать, что ему больше никто строгим, но мелодичным британским акцентом не прикажет отложить все дела в сторону и выпить крепкого горячего чая, заваренного с искренней теплотой отцовской любви, никто слегка не пихнет в бок облаченным в черную грубую кожу локтем и не сострит в ответ на очередную заумную лекцию. Он не был мертв, но и живым назвать его крайне сложно. Сердце буквально замирало, когда ему представлялось, будто воспоминания одно за другим гуськом подкрадывались сзади, еле слышно перебирая мнимые конечности, слегка пошоркивая по бревенчатому паркету.  Бросало в дрожь, постепенно переходящую в лихорадку и беззвучную истерику. И переживать это раз за разом становилось все страшнее. Настолько, что любой образ родных людей, сконструированный от тоски и хвори сознанием, заставлял молить о быстрой и безболезненной смерти. Ощущавший себя везде и нигде, ничем и кем-то, обездвиженный оковами пронзившей тело боли он кричит, но не слышно ни звука. И многомиллионного состояния уже не хватит, чтобы выкупить свободу от преследований самого себя. Он хотел что-то чувствовать, но оцепенел внутри. Он взаперти, но запер себя самостоятельно, чтобы задыхаться остатками воздуха. Он здесь, но его нет.

Кто такой Брюс Уэйн?

      Его рождественская ель в этом году могла быть самой лучшей. Но существует ли она на самом деле?