Мне приходилось просыпаться по разным причинам: из-за будильника, шумных соседей, яркого света, жуткого кошмара или в край офонаревшего уже комара. Но открыть глаза и увидеть перед собой незнакомого мужчину с моим аквариумом на плечах и куском отошедшей плитки, которой он пытается поддеть ставни окна, — это, надо сказать, уже явно был перебор. Такой же, собственно, перебор, как и сегодня ночью на новогоднем корпоративе, потому что голова у меня, честно говоря, просто трещала.
Я во избежание недоразумений протёр глаза, оглядел окружающее меня пространство, насколько это вообще позволяло сделать моё положение, и вновь вернулся к эпицентру моих утренних охуеваний: всё ещё мужчина, всё ещё с моим аквариумом, всё ещё пытается моей плиткой взломать ставни. Так нагло меня, конечно, ещё не обворовывали.
Предновогодняя суета, само собой, всегда очень непредсказуема и удивительна, но данная ситуация — это пиздец даже для моих железных нервов.
Я решительно встал с кровати, сбросил с себя одеяло и, кое-как поднявшись после ночных попоек на ноги, направился к своему незнаному гостю. На нём, как на какой-то вешалке, топорщилась чёрная рубашка, а нормальную тёплую обувь ему заменяли изношенные кроссовки. И мне даже в какой-то момент стало как-то страшно и неловко, потому что, к счастью, моя жизнь была достаточно скучна, чтобы ни мне, ни моим знакомым не доводилось каждое утро просыпаться в окружении незнакомых людей.
Я с максимальным спокойствием подошёл со спины к мужчине и, пару раз кашлянув, встал в пафосную позу, скрестив руки на груди и сведя в недовольствии брови. Тот никак не отреагировал и лишь махнул рукой на меня, что несомненно разозлило и раззадорило ещё сильнее, из-за чего я даже оскалился и пнул незнакомца в плечо.
— Мужчина, куда Вы несёте моих рыб? — на удивление довольно тактично и вежливо поинтересовался я, с глупой улыбочкой склонив голову набок.
— На улицу, — и вот ведь не возразишь никак, — Прошу прощения, как у Вас окно открывается?
— Руками, — во мне просто, видимо, не хватало тех эмоций, которые следует испытывать при такой наглости со стороны какого-то обмудка, и поэтому я, как дурачок, стоял, вылупившись на него.
— Хорошо, — он отошёл немного назад, оглядывая окно сверху до низу, а после перевёл взгляд на меня, — подержи, пожалуйста.
Если бы мне вчера сказали, что при резком повышении градуса на новогоднем корпоративе утром может мерещиться подобная звездопляска, я бы ни за что туда не пошёл. Мало того, я бы ещё, наверное, и уволился бы оттуда нахуй. Но, к сожалению, мне об этом никто не сообщил, поэтому сейчас я в полнейшей растерянности принимал из рук незнакомого мне ни разу мужчины мой же, сука, аквариум и наблюдал, как тот пытается выломать ставни, которые намертво прилипли друг к другу из-за холода.
Будь сегодня обычный рабочий день, я бы уже давным давно вызвал полицию, сообщил бы всему району о сложившейся ситуации и уж наверняка выложил бы в инстаграм пару историй, буквально кричащих о том, что меня жёстко грабят и раздевают. Но сейчас мало того, что канун нового года, так ещё и я нахожусь в состоянии, очень сильно напоминающим символ этого самого наступающего года.
— А чё через окно? — я правда не знал, о чём ещё можно беседовать, стоя в одних трусах, с помятой рожей и помогая вору утаскивать твои же вещи из твоей же квартиры.
— Дверь захлопнулась, — пожал плечами мужчина.
— Хочешь, открою? — с инициативой поинтересовался я, всё ещё держа в руках аквариум, который то и дело норовил выскочить и хлопнуться о кафельный пол.
— Хочу.
— А по ебалу не хочешь?
Не то чтобы во мне наконец проснулся здравый смысл, но всё это действительно уж слишком сильно стало походить на какой-то абсурдный комедийный номер не менее абсурдной передачи на первом канале. Я всегда, конечно, подозревал, что имею невообразимую способность вечно попадать в тупые истории, но чтобы одним печальным утром вдруг взять и вот так вот очутиться в готовой сценке какого-нибудь школьного КВН — это для меня впервые.
Мужчина тем временем продолжал удивлённо смотреть на меня, хлопая глазами и нервно перебирая пальцами складки на рубашке, что просто не могло не раздражать мою психически неустойчивую личность. Прижав подбородок к шее, он облокотился на шкаф позади себя и с лицом, полным непонимания и радости, прожигал во мне дыру.
— А за что? — после недолгой паузы выдал мой внеплановый сожитель, скрещивая руки.
— Я ведь ещё и полицию вызову, если ты сейчас же не съебёшься из моей квартиры, — я так сильно хотел сказать что-то грозное, что в итоге данная моя предъява прозвучала максимально забито и убого, словно человек, находящийся при смерти, пытается угрожать камикадзе.
И пока мой оппонент переваривал весь услышанный им от меня эмоционально-словесный поток, я в панике оглядывал всё вокруг, боясь оказаться сейчас в ситуации, идентичной небезызвестному новогоднему фильму, когда вдруг выяснится, что и рыбки не мои вовсе, и квартира чужая, и этаж не тот, и вообще я сейчас где-нибудь в Сызрани в плену у цыган.
— Вызывай, — мужчина жестом изобразил свою абсолютную невозмутимость и выжидающе сел на кресло, — мне даже интересно, что ты им скажешь. «Здравствуйте, я с бодуна, и у меня в квартире какой-то чувак пиздит мой аквариум?» Так я уверяю, быстрее тебя в наркологический диспансер отправят, чем меня в тюрьму.
Хотелось смеяться, плакать и бить себя по голове чем-нибудь тяжёлым, но вместо этого мне оставалось только поставить аквариум на стол и с каменным лицом ходить по комнате в поисках хоть чего-то, похожего на одежду, потому что устраивать разборки, стоя в растянутых семейниках, как минимум, неразумно и нелепо.
— Сейчас я только найду свои штаны, и тебе пизда, — зачем-то уточнил я, видимо, не желая, чтобы соперник расслаблялся.
— Давай-давай, — рассмеявшись, поддержал меня мужчина, усаживаясь в кресле удобнее и закидывая ногу на ногу, — Меня, кстати, Арсений зовут.
— Я рад за тебя, — воодушевлённо отозвался я в попытках натянуть джинсы.
Со стороны могло показаться, что мы слишком спокойны для такой полномасштабной ситуации — и это действительно было так. Я просто находился в полной уверенности, что Арсений лишь результат моего неправильного образа жизни и что вполне возможно я сейчас вообще лежу где-нибудь в кустах в токсической коме, а мой воспалённый мозг генерирует то, чего ему так не хватало в жизни.
Никогда б, конечно, не подумал, что мне не хватает в жизни какого-то мужика с аквариумом, но моему подсознанию виднее.
— А тебя как зовут? — поинтересовался Арсений, наблюдая за тем, как я судорожно пытаюсь нацепить на себя мятую футболку.
— А тебе для чего? Кредит уже на меня оформляешь?
— Ага, — он усмехнулся, — и квартиру твою переписываю на себя.
— Тогда записывай, — расправив воротник и повернувшись к мужчине, посоветовал я, — Шастун Антон Андреевич, 91 года рождения, уроженец города Воронеж, по гороскопу Овен, по понедельникам долбоёб.
— Поразительно.
— Что именно?
— То, что ты находишься в таком состоянии и при этом помнишь столько информации о себе.
Следующие минут пять я с сатанинским выражением лица стоял возле зеркала и пытался разглядеть в себе те ужасающие черты, что могли бы выдать во мне человека, который о здоровом образе жизни слышал разве что в книжках. В общем-то, почти сразу стало понятно, что я обладаю абсолютно всеми признаками, которыми только мог обладать запойный алкоголик: начиная с опухшего лица и заканчивая синяками под глазами.
Я повернулся к Арсению. Он всё так же сидел в кресле в позе африканского страуса и по-глупому глазел на меня, будто бы в эту конкретную минуту я представлял для него какую-то раритетную ценность.
— Ты так и собираешься здесь сидеть? — мне действительно было уже неловко лицезреть в своей квартире какого-то проходимца.
— Знаешь, а без штанов ты мне нравился больше, — радостно поделился со мной Арсений.
Я застыл на месте с бутылкой воды в руках, активно моргая.
— Можешь счесть за комплимент, — дополнил свои слова мужчина.
— Значит так, — я нахмурился и упёр руки в боки, ходя по периметру комнаты в попытке придумать что-нибудь угрожающее, — ты вот вообще знаешь, кто я?!
Все мои способности в области самозащиты и запугиваний, к сожалению, были взращены на комедийных постановках начала нулевых, поэтому ничего более умного прийти ко мне в голову сейчас просто не могло.
Я, бросив эту огненную и ставящую в тупик фразу, продолжил стоять к Арсению спиной и глядеть на то, как злосчастные рыбки еле-еле передвигались от края к краю полупустого аквариума. Жутко болела голова, сохла глотка, скручивало где-то в области лёгких, а все мои воспоминания вчерашнего корпоратива заканчивались на том, как я с бутылкой коньяка залез на стол и принялся напевать какие-то индейские мотивы.
— Нет, ты вот вообще знаешь, кто мой отец? — с ещё большим удовольствием и стервозностью произнёс я.
— Да, врач городской стоматологической клиники, — послышалось сзади меня.
Я ошарашенно повернулся и замер, наблюдая за тем, как это чудовище разглядывает фотографии моей семьи, которые стояли на небольшой тумбочке аккурат кресла и на одной из которых был изображён мой отец в халате на фоне клиники.
— Дай сюда.
Выхватив из рук Арсения семейный раритет, я поставил его на место и максимально невозмутимо, виляя той частью тела, которая от природы у меня перпендикулярна полу, двинулся в сторону коридора. В мыслях у меня было отпереть входную дверь и вышвырнуть наглеца в подъезд, но по дороге я начинал потихоньку сомневаться в правильности решения и подумывать о том, что всё-таки стоит позвонить в полицию — на случай, если это действительно какой-то завуалированный грабитель. Ну или всё же в наркодиспансер — на случай, если это со мной уж что-то не в порядке.
— А рыбок всё-таки жалко, — вдогонку мне прикрикнул Арсений, — Ты о них ведь не заботишься совсем. Посмотри, тут прям по уровню воды видны года, на протяжении которых никто не менял и не доливал им воду.
— А ты чё, активист Гринписа, что ли, понять не могу? — раздражённо рявкнул я.
— Нет.
— Вот и молчи. А рыбы мне эти дороги. Они от бабушки мне достались.
Арсений пару секунд вопросительно глядел на меня, а после расплылся в идиотской улыбке, еле сдерживая потоки смеха. А я бы и рад был стукнуть его чем-нибудь потяжелее, да только руки словно приклеились к двери, пока я взглядом, полным немого восхищения, пялился на мужчину. Откуда в этот момент взялось восхищение — хуй знает. Но оно прям на ментальном уровне ощущалось, и от этого стукнуть хотелось уже себе.
— Хорошая бабушка, — усмехнулся Арсений, — и наследство у неё интересное.
— Я тебе щас ёбну.
У меня потихоньку уже начинал дёргаться глаз, и мне казалось, что если уж ад и существует, то сегодня ночью я точно его как-то нашёл.
— Она у тебя в дельфинарии работала? — никак не мог угомониться мой новый знакомый.
— Кто? — я обречённо вздохнул.
— Бабушка твоя.
— С чего бы вдруг?
— Ну, а откуда у неё тогда такие красивые рыбки, — Арсений кивнул на аквариум, — и такой красивый тюлень, — а теперь на меня.
Я поморгал, смущённо поотводил взгляд и, тяжело вздохнув, закрыл лицо руками, пытаясь обработать полученную информацию.
Когда ты просыпаешься утром после пьянки в своей квартире, и тебе мерещится какой-то мужик — это нестрашно. Когда этот мужик начинает тебя подъёбывать, рассказывать анекдоты и настойчиво сидеть у тебя под носом — это уже звоночек. Но когда твоя эта галлюцинация очень долго и очень явно пытается тебя склеить — это причина для того, чтобы под твоей дверью начала дежурить бригада санитаров.
И проанализировав это всё, я смог прийти лишь к одному логическому выводу: Арсений существует. И существует он, на счастье или на беду, не только в моём воспалившемся разуме.
— И всё-таки я вызываю ментов, — я терпел долго, я терпел мужественно, но обстоятельства вынудили меня действовать более радикально.
— Смотри, не обосрись, — хмыкнул мне в догонку мужчина и с прежним спокойствием откинулся на спинку моего, мать его, кресла.
Я вышел из комнаты, по дороге заглянул в ванну, чтобы ещё раз убедиться, что ни в чём не уступаю огородному пугалу, умылся, проследовал на кухню, заглотил пару таблеток анальгина и встал посреди всего этого апогея человеческой дурости, обречённо упирая руки в боки. В голове была всего лишь одна единственная мысль о том, что это всё вообще какая-то херня. А мне ведь говорили, что карма рано или поздно настигнет и меня. Вот, пожалуйста: такая поебень, ещё и под Новый Год.
Я вздохнул и направился на поиски телефона, хотя до сих пор не был уверен в подлинном существовании товарища Арсения. Всё ещё был возможен вариант, что я, напившись лишнего, превратился в синюю, не соображающую ничего массу и теперь лежу где-нибудь в вытрезвителе, а всё это вокруг меня — лишь плод моей фантазии и одинокого сердца, желающего заполнить свою пустоту каким-то смазливым долбоёбом.
А я и рад был верить, что он настоящий. Хотя бы потому, что по непонятным причинам мне было бы обидно навсегда потерять Арсения. Потерять из-за того, что его не бывает и быть не может. Я хотел бы, чтобы он был — пускай не здесь, пускай далеко и с другими — но был. Потому что он — тот, кто чужд мне, но словно по-родному чужд. Собственно, как я и говорил ранее, мне явно не помешало бы стукнуть себя как можно сильнее по тупой башке.
Смартфон найден не был, как и мой мозг лет пятнадцать назад. Домашнего телефона у меня не было уже больше года: с тех пор, как он грохнулся в кастрюлю с варящимися макаронами. Из иных средств связи у меня был разве что голубь на подоконнике, поэтому единственное, что мне оставалось, это выпроводить гостя собственноручно, пока тот окончательно не довёл меня до белого каления.
Честно говоря, с каждой минутой это всё больше и больше походило на тупой многосерийный блокбастер.
Зайдя обратно в комнату, я обнаружил пустое кресло, заправленную постель, приоткрытую форточку и Арсения, неторопливо прогуливающегося вдоль парапета у самой стены. Однако, мужик хозяйственный, может и приглядеться стоит. У меня как раз вечно всё к верх тормашками. Удобно.
Тем временем, услышав треск половиц, этот чрезмерно хозяйственный мужик тут же обернулся и при виде меня насмешливо хмыкнул, облокачиваясь на шкаф и скрещивая руки на груди.
— Чего такой поникший? Неужто послали тебя? — его иронический голос буквально разжигал во мне ярость и ненависть ко всему, что меня окружает.
— Хуже, — сжав зубы, я тоскливо вздохнул, — телефон просрал.
— Мои соболезнования.
— Знаешь, кого-то ты мне напоминаешь, — сразу злобно прорычал я, хотя по сути Арсений мне с самого начала действительно показался очень на кого-то похожим.
— Может, красивого, успешного и образованного мужчину? — попытались мне подсказать из дальнего угла.
Это была правда. Этот человек в самом деле очень сильно походил на клишированного идеального любовника, мужа, брата и вообще кого, мать его, угодно.
— А, вспомнил! — я язвительно вскрикнул и картинно хлопнул себя по лбу, — Вспомнил, кого ты мне напоминаешь. Долбоёба!
И это тоже, на удивление, была правда.
И как бы сильно Арсений не строил бы сейчас обидчивые рожи, я по глазам вижу и безошибочно умею определять уровень долбоебизма людей. У него он явно зашкаливал. К тому же, нормальный человек уж точно не будет в семь утра сидеть в чужой квартире с таким видом, будто он у себя в пентхаусе ожидает завтрак.
Я всё по-прежнему слепо верил, что это с Арсением что-то не так, а никак не со мной. Потому что если в итоге окажется, что я ночью по пьяни отыскал себе мужа, привёл его домой, а на утро, протрезвев, начал вдруг выгонять на улицу, то мне будет крайне неудобно.
Так и живём, чёрт возьми.
Но надо было всё-таки держать лицо, поэтому, мельком и совсем не специально глянув в наглые голубые глаза напротив, я злобно оскалился и демонстративно присел на край стола, всем своим видом показывая, что в данный момент в моём проспиртованном мозгу идёт этап формирования нового гениального плана по истреблению предновогодних долбодятлов. И пусть никто даже не обращал на меня и мой пафосный вид на тот момент никакого внимания, я всё равно продолжал раздражённо и высокомерно ныкаться в самый угол.
— Ёлка у тебя, конечно, отпадная, — спустя пару минут с наигранной завистью поаплодировал мне Арсений, глядя на какой-то африканский фикус, вымахавший почти мне по грудь и украшенный одинокой мишурой.
— Это пальма, — бесспорно важное замечание с моей стороны.
— Да ты что?! — он приложил руки к голове, — Спасибо, что уточнил.
— Обращайся.
— Тоже от бабушки досталась?
— Да, с рыбками в комплекте шла, — я спрыгнул со стола, перешагнул через груду наваленных вещей и направился в сторону Арсения.
— Бабушка, конечно, тебя очень сильно любила, как я погляжу, — он инстинктивно прижался к стене.
— Души просто не чаяла.
— Пылинки сдувала.
— Ты зубы-то мне не заговаривай.
Я схватил мужчину за предплечье и крепко сжал, второй рукой прикасаясь к его спине, чтобы удобнее и эпичнее было выкидывать его за порог. Он поднял на меня чуть растерянные глаза и, похлопав длинными ресницами, послушно дозволил делать с собой всё, что вздумается, даже не пытаясь оказать мне какое-либо сопротивление. В какой-то степени это было даже грустно и неинтересно.
Ладонь моя лежала чуть выше копчика, но даже так — а может мне уже казалось — я мог ощущать, как бьётся колючее, арсеньевское сердце. И я прекрасно понимал: пизда. Накрыло так накрыло. Отпускать от себя мужчину почему-то не хотелось, словно за такое короткое время вдруг стало возможным привязаться к человеку. Ведь Арсений такой весёлый, жизнерадостный и безобидный, что даже сердце щемило.
Отпускать, сука, не хотелось, но я стоял сейчас, полностью готовый вышвырнуть кусочек ебанутого вон из своей жизни.
Фантастические парадоксы и где они обитают.
Я был зол, — на себя, наверное — и оттого сжимал руку Арсения всё сильнее и сильнее, даже не чувствуя, как та немеет и как вены на ней взбухают тонкими линиями. Я, по-моему, вообще ничего не чувствовал. И видел только оторопевшие глаза напротив, взволнованно глядящие на меня, как на манекен.
Мужчина вдруг зашипел, а я вздрогнул, ослабляя хватку.
— Прости, — единственное, что пришло мне в голову, это извиниться.
— Засмотрелся? Красивый я, да? — он усмехнулся и склонил голову набок, — У меня тоже такое бывает.
— Бывает что? — я неожиданно очнулся от наваждения и поднял непонимающий взгляд, — Что на других засматриваешься?
— Почему на других? — Арсений обиженно хмыкнул, — На себя.
Я хлопнул рукой себе по лбу и громко выдохнул. Как же скучно я, оказывается, жил до этого дня.
Переждав короткое замешательство, мы снова вернулись в свои законные роли: мой неудавшийся пикапер, прихватив откуда-то с тумбы своё пальто, которое я до этого каким-то образом умудрялся не замечать, с поникшей головой топал на выход, а я уверенно шагал позади него, периодически подпихивая того ногой под зад — так сказать, для скорости.
Ситуации более глупой и тупиковой, как мне казалось, существовать просто не могло. Ну вот серьёзно, какой процент людей в мире просыпается утром от того, что какой-то самовлюблённый наглый олень пытается выползти с их раритетными рыбами через окно на улицу? Разумеется, никакой. А мне вот посчастливилось увидеть сие действо изнутри.
И ёб твою мать, лучше б мне так везло в лотереях, как везёт на мудаков. Красивых, харизматичных и обаятельных мудаков, которые заставляют моё слабое, прокуренное сердце на старости лет отплясывать читу-дриту.
— Чего встал?! — отперев входную дверь и вытолкнув Арсения в подъезд, повысил я голос, — Думаешь, тебе здесь рады?
На самом деле, очень даже рады.
Честное слово, никогда бы не подумал, что умею быть настолько тупым, чтобы вместо громких истерик, разбирательств и выяснений отношений я бы просто смотрел на человека, которого вообще вижу первый раз в жизни, и думал о том, какой он пиздец красивый и милый. То ли это правда мне всё снится, то ли шампанское с самогоном мешать было плохой идеей, но, как результат, я привязался к какому-то извращенцу.
Несомненно, можно было бы дать ему пиздюлей с самого начала и больше не мучаться. Можно было просто сейчас закрыть дверь и забыть. Но я дебил. Пьяный любвеобильный дебил.
— Слушай, — мужчина улыбнулся и прислонился к соседской двери, — тут мне из Рая звонили, сказали, что у них ангел с небес пизданулся.
— Так, — заинтересованно протянул я, усмехаясь и закатывая глаза.
— Поэтому, если что, ты меня сегодня не видел.
Я застыл, учащённо моргая, и таращился на Арсения. В моей голове просто не укладывалось, как можно быть таким самовлюблённым мудаком.
— В конце концов это просто свинство, — не долго думая, я глубоко вздохнул и снова закатил глаза, — Новый год ещё нихуя не наступил, а кругом уже одни свиньи.
— На себя, надеюсь, намекаешь? — мужчина усмехнулся, явно пытаясь мне припомнить, в каком вообще состоянии нашёл меня сегодня.
— Все мы не безгрешны.
Я вздохнул, пожал плечами и прислонился к косяку своей квартиры. Больше всего на свете сейчас мне хотелось закрыть дверь, напиться виски со льдом и никогда в своей жизни больше не выходить сюда. Но я смотрел в глаза Арсению и стоял, как придавленный, на месте, словно ожидая, что проблема решится сама. Проблемы по сути и не было: вон она пустая квартира и никаких препятствий. Однако ж, мне желалось стоять тут до конца. Я был обязан знать, куда уходят люди, так неожиданно появившиеся в жизни моей.
Я был обязан убедиться, что уходят они не насовсем.
— Значит, проваливать ты не собираешься? — вздохнул я, возвращаясь к своему прежнему образу быдловатого хозяина.
— Не собираюсь, — наигранно комично отозвался Арсений.
— Будешь стоять под дверью?
— Как верный твой Хатико.
— Хорошо, — я не был намерен так просто сдаваться, — Сейчас позвоню тогда соседям, и Хатико моему придётся временно сменить своё место жительства на обезьянник.
И рука моя очень пафосно и уверенно нажала на соседский звонок. Прозвучала громкая трель, а после затихли будто все звуки, и мы с Арсением были в состоянии, кажется, услышать не то что своё, но ещё и чужое дыхание. У меня, кстати, походу астма, аритмия и биполярное расстройство. Других причин, почему я так отрывисто дышу, моё сердце так часто стучит, а моё настроение меняется каждую минуту, я найти был не в состоянии.
Время шло. Арсений, улыбаясь, смотрел мне в затылок, а я продолжал с надеждой смотреть на закрытую дверь. И мне бы никогда в жизни не пришло в голову заниматься подобной ересью, если бы только за этой самой дверью не жил очень хороший друг моих родителей, а по совместительству подполковник полиции. А мне уж очень сильно хотелось определить товарища грабителя на пятнадцать суток за решётку — только чтоб его не видеть больше. А там, глядишь, и забуду его. И аритмия пройдёт с астмой.
Я нервно мотнул головой и опустил взгляд. Подъездный холод начал пробирать меня, залезая под широкие рукава футболки и подвороты штанов; пришлось свернуться в кулёк, облокачиваясь на стену, и скрестить руки на груди, незаметно потирая плечи. Ноги едва уже держали моё бренное тело, и мне хотелось уже просто упасть куда-нибудь и никого не видеть, не слышать и не знать нахуй до ближайшего вечера.
Арсений смотрел добрым, детским взглядом придурка. И оттого я знал точно, что всё хорошо, каким бы плохим оно не казалось. И оттого на душе становилось тепло, даже несмотря на то, что передо мной стоял потенциально опасный элемент общества.
— Что, не открывают? — Арсений отлип от стены и, усмехаясь, подошёл ближе ко мне.
Я вздохнул и помотал головой.
— А так? — он достал из кармана пальто ключи и, повернув пару раз ими в замке, распахнул передо мной дверь соседей.
— Ты чего, спиздил ключи у Юрия Николаевича? — ничего более разумного мне в голову не пришло.
— Нет.
— А тогда… — я замер в немом вопросе.
На меня смотрели с умилением. На меня смотрели, как на потерянного посреди огромного мегаполиса котёнка. На меня смотрели с теплотой и лаской, от чего становилось невозможно радостно. На меня смотрели так, как не смотрел никто и никогда до этого. А я, открыв рот, по-глупому таращился на мужчину. Просто стоял и просто таращился.
Надо будет на Новый Год всё-таки попросить себе мозги. Тяжело без них.
— Так, давай сначала, — он прокашлялся и подошёл ко мне вплотную, — Я Арсений Попов, племянник ваших соседей. Приехал из Петербурга вчера, а сегодня в три часа ночи тебя, поющего, блюющего и ползущего по лестнице, затаскивал в квартиру.
Я стоял, хлопал глазами и не понимал ни пизды. Вот как будто ты уже час сидишь на лекции и до сих не можешь разобрать, физика это или всё же математика.
— Не помню, — я грустно пожал плечами.
— Ну знаешь, я как-то и не особо рассчитывал, что ты запомнишь, — Арсений насмешливо хмыкнул, — Себя ещё помнишь — и слава богу.
Действительно.
Я свёл брови к переносице, задумчиво поглядывая на развеселившегося не к месту Попова и его по-детски сияющее лицо. По моим внутренним ощущениям выглядели мы как два долбоёба, стоящие в восемь утра в подъезде и пытающиеся выяснить, кто, кого, куда и в каком состоянии затаскивал этой ночью. Естественно, это было запредельно тупо. И ещё немного мило. Но больше, само собой, тупо.
Я нахмурился ещё сильнее и столкнулся взглядами с мужчиной, замирая, как будто меня только что током пришибло.
У Арсения мелкие морщины, когда он широко улыбается. У Арсения много-много родинок по левую сторону лица. У Арсения лёгкая щетина и пара царапин на щеке, потому что он, видимо, куда-то торопился и поранился в спешке бритвой. У Арсения чёлка по-дебильному растрёпана и почему-то поднята кверху, словно это не я, а он только что выполз из-под одеяла. У Арсения красивая улыбка и добрые глаза.
А у меня явно проблемы. Иначе как объяснить, что я начал подмечать те детали, на которые, даже будучи трезвым, никогда бы не обратил внимания.
— Подожди-ка, — резко воскликнул я, изображая на своём лице вселенское прозрение и инстинктивно вытягивая вперёд руку, едва касаясь чужого плеча, — это же, получается, ты… — сформулировать мысль получалось максимально убого, — Ну ты! Ну который ты!
Я махал правой рукой, как умалишённый, в надежде на то, что так мои не связанные никакой смысловой нитью возгласы невменяемого человека будут более понятными.
— Я, — совершенно серьёзно подтвердил Арсений.
— Да подожди ты, — махнув на Попова рукой, я огрызнулся, — Ну, это же с тобой мы в детстве пиздились во дворе?!
— Ага.
— Это ж ты мне нос своим совком сломал?
— Ага.
— И это ты проткнул мне шину велосипеда, и я улетел нахуй в овраг?
— Ага.
— Ах ты козёл!
Я одновременно обиженно и возмущённо прокричал эту фразу, в растерянности метаясь возле двери, как некрещёная собака, и пытаясь отыскать во всём своём существовании хоть толику здравого смысла. Кстати, безрезультатно. Если он когда-то и был, то его явно кто-то очень удачно прикарманил, потому что сейчас ничего адекватного в своей жизни я не видел. Возможно, это повод сходить к офтальмологу.
Попов уже привычно для меня стоял с улыбкой на лице и теребил в руках ключи, лишний раз, видимо, пытаясь мне намекнуть, что он здесь не на птичьих правах, а вполне себе законно. А я всё так же привычно смотрел на него, но теперь уже не с немым восхищением и постыдным умилением, а с крайней степенью охуевания. Наверное, именно так смотрят люди, когда им обещали повысить зарплату, а в итоге выебали в жопу и сократили.
Я чувствовал себя максимально убого — вот просто верхний пик убогости. Я чувствовал себя, как человек, которого нехило так наебали. В какой-то момент мне начало даже казаться, что я не чувствую себя никак. А потом я понял, что мне показалось. В общем, жопа моя подгорела прилично.
— М-да, — сухо протянул я, немного успокоившись и попытавшись трезво оценить ситуацию, — Мир очень тесен, куда ни глянь — кругом говно и люди.
Попов самодовольно засмеялся.
— Хули ржёшь? — тут же выплюнул я, — Ты явно первое.
Наши отношения заметно перешли на новый уровень: теперь я не восхищался Арсением, а обсирал его. Учитывая, что такие перемены произошли в течение часа, это был просто поразительный прогресс.
— Так, значит? — начал Попов с неприсущей ему обидой и злостью, от чего я даже сначала напугался, хотя по его искрящимся глазам было понятно, что он притворяется, — Я его, значится, подобрал, донёс, раздел, уложил, а он ещё и обзывается.
— То, что ты меня раздел, явно тебе в копилку плюсов не идёт, — фыркнул я с явной радостью в голосе, — Тем более, для меня, например, по-прежнему непонятно, куда ты намылился с моими рыбами в семь утра.
— Что ж ты пристал к этим рыбам?! — закатив глаза, вздохнул Арсений, — Я, как швырнул твоё невменяемое тело на кровать, понял, что уйти не получится, потому что надо закрыть дверь ключами, а потом как-то вернуть их тебе. Ну посидел я, попил чайку у тебя, посмотрел кино интересное на кухне, потом реш…
— Так рыбы-то тут причём? — с нетерпением перебил я.
— Какие рыбы? — Попов нахмурился, — Ах рыбы! Да просто подумал, что свет им нужен, вот и решил поставить на окно.
— А ставни зачем ломал?
— Ничего я не ломал! — возмущённо перечил мне мужчина, — Они закрыты были неправильно, из-за этого поддувало снизу, а мне рыб твоих жалко стало, потому решил исправить эту херню.
— Плиткой?!
— Что попалось, тем и исправлял. Я же не виноват, что у тебя ставни от холода склеиваются, — Арсений явно заслужил Оскар за самого тупого долбоёба этой недели, — А тут ты какого-то лешего проснулся и давай вопить на весь дом. Ну, а мне скучно, я и решил подыграть тебе.
— И всё?
— И всё.
Я огорчённо вздохнул. Все мои остросюжетные, детективные и кинематографические догадки вмиг были уничтожены, и вместо них нарисовался кромешный идиот из моего далёкого детства. И если до этого момента я мечтал поскорее протрезветь, то теперь мне вновь захотелось напиться.
Я ненавидел — на этот раз точно Попова — так сильно, что мог даже ощущать, как мои костяшки горели, вены на руках набухали, а желваки проступали на бледной коже. Первый раз в жизни со мной случилось что-то необычное и романтичное — но даже здесь он влез со своими рыбами.
— Ну и иди ты нахуй, — я решил уйти красиво, поэтому, выдав эту фразу, потянулся за ручкой двери, — Удачно справить Новый Год.
— Так мне не с кем, — разочарованно вздохнул Арсений, поджимая губы, — но спасибо. Можешь, кстати, вечером зайти, если не очень понравится праздновать одному около своей пальмы.
— Я подумаю.
На самом деле, используя опыт предыдущих лет, можно было с уверенностью сказать, что весь мой праздник закончится на том, что я опять напьюсь, как свинья, и лягу спать на полу ещё задолго до речи президента. И из года в год так хочется что-то поменять. И из года в год я меняю только позу, в которой засыпаю. Так заебало, кто бы знал.
Хотелось домашней атмосферы, ощущения настоящего праздника и хоть кого-то, с кем я могу быть уверенным, что на следующее утро проснусь на кровати, а не в мусоропроводе. И только, наверное, поэтому я задумался над тем, чтобы разделить этот вечер с Поповым — по крайней мере, нам есть, что вспомнить.
Хотя, кого я наёбываю? Не только поэтому. Я бы даже сказал, что совсем, блять, не поэтому.
Вздохнув, я полностью отвернулся от мужчины, цепляясь пальцами за ручку двери и готовясь захлопнуть её наконец к чёртовой матери. Как ни странно, единственное, что сейчас хотелось, это упасть в холодную ванну и до вечера не вспоминать даже о том, кто я такой и зачем живу. И при заносе ноги за порог мой мозг уже мысленно был готов расслабиться и в тихой обстановке обдумать всё, но…
— Слышь, Шастун?! — окликнул меня мужчина, когда моё тело было уже почти что в квартире.
Я дёрнулся и обернулся на Попова.
— Ау?
— Рыбок покорми, — и он, улыбаясь, захлопнул дверь.
И нисколечко-то мы, оказывается, не повзрослели. Так, подросли слегка.
***
Наверное, я бы действительно счёл бы свой выбор за преступление, если бы не пришёл вечером к Попову. По крайней мере, мне очень хотелось верить в то, что делаю всё правильно. Ведь действовать в соответствии с зовом пускай и ржавого, но всё же сердца — это правильно? Потому что остатки разума подсказывали мне, что всё это настолько нелогичный бред и настолько эта ситуация ненормальна, что нужно проспаться и навсегда забыть. Как ослепнувшие люди забывают белый свет.
В общем, крыша моя знатно ехала.
На Арсении были надеты узкие чёрные джинсы с крупным ремнём и тёмная рубашка, а я едва ли соизволил поменять мятую футболку на более свежую и менее растянутую. Из обуви на мне было целое ничего, я неуклюже подтягивал ноги под себя, и из-за этого было чувство, будто меня подобрали с улицы из жалости — вот настолько, сука, неловко.
Попов был старше меня на пять лет; по ощущениям — младше на десять. У него всегда была густая чёлка и дурная привычка класть голову на плечи людей. Он часто смеялся и ещё чаще грустил, хотя так сильно старался этого не показывать. Ему было тяжело скрывать свои мысли, но он почему-то всё время врал и ходил, как тень, по двору. Его не любили, а он не любил в ответ. Пожалуй, это всё, что я мог вспомнить об Арсении. И если тогда я вслед за толпой его ненавидел, то теперь мне становилось его жалко.
И право дело, я так был рад, что он, озлобленный и придавленный, несмотря на всё, что с ним произошло, смог вырасти хорошим и добрым человеком. Хотя даже так я видел сквозь его улыбку и милые глаза, как глубоко внутри у него всё так же сидела пустота. И как же мне хотелось на тот момент думать, что я ошибаюсь.
— Ты полусладкое вино будешь или сухое? — послышался тихий голос, заставивший меня хоть на минуту перестать теребить край скатерти и поднять глаза.
— Давай полусладкое, — я неуверенно пожал плечами.
Арсений кивнул и, облокотившись одной ногой на стол, принялся откупоривать пробку одной из бутылок, предварительно поставив вторую на небольшую полку, на которой стояла плазма. Вены на его руках проявились почти мгновенно, эстетично набухая по всему запястью, а я всё по-прежнему хотел себя стукнуть за то, что замечаю какие-то странные детали. Нормальные люди обратили бы на это внимание в самую последнюю очередь; от этого начинало казаться, что всё-таки во мне сегодня что-то сломалось.
Скорее всего, две последние клетки моего мозга.
Я осуждающе покачал головой, пододвинулся ближе к столу и, вопреки всем правилам этикета, которые я, в принципе, на хую вертел, положил локти по обе стороны от своей тарелки, упирая ладони в подбородок. Искоса поглядывая за тем, как Арсений искренне пытается справиться со штопором и бутылкой, я начал едва заметно раскачиваться на месте, анализируя происходящее.
Попов был старше меня на пять лет; на деле это никак не мешало нам ненавидеть друг друга. Все вокруг смеялись и кричали: «бьёт — значит любит». Я бил просто так. Меня тоже били просто так. Вот только мне было десять, а этому лосю — пятнадцать. И, конечно, мне было больнее.
На деле, я совсем не хотел ненавидеть — так получалось. Арсений был такой странный, худощавый, отрешённый, а мне было так интересно узнать его ближе, но, к сожалению, я не знал иных способов. Мне было совсем мало лет, многие вокруг кидали в него булыжники, и потому, наверное, кидал и я — только те, что поменьше.
В шестнадцать он исчез. Так неожиданно, что напугались все. Куда и насколько — я, конечно, не знал, но вот почему — отчего-то догадывался.
И от этого становилось бесконечно хуёво.
— Держи, — справившийся наконец с бутылкой Арсений перегнулся через весь стол, наливая мне в фужер вино.
— Ага, — я радостно улыбнулся, — спасибо.
Попов налил нам алкоголь, отставил бутылку всё на ту же полку, взял в руки свой фужер и, прислонившись спиной к шкафу, задумчиво уставился в потолок. Стол был пододвинут к дивану, где очень удобно устроилось моё скромное тело, впереди стояла на тумбе с полками плазма, справа, возле самого окна — ёлка, украшенная советскими игрушками, а по шкафам тянулась яркая гирлянда с мелкими лампочками.
Было безумно красиво. Прям как в детстве, когда вся семья собиралась вместе и украшала дом, готовила салаты и паковала подарки.
Тяжело вздохнув, я перевёл взгляд на Арсения, про себя усмехаясь. Алкоголь потихоньку начинал ударять в мозг, и можно было буквально ощущать, как искривляется сознание и вдаль убегает последнее разумное, что оставалось во мне.
Ну что ж, плывите сосиски*.
— Ты в курсе, что у тебя рубашка расстегнулась? — решил любезно поинтересоваться я.
— Да ты что?! Какая, однако, оплошность, — иронично пробурчал мужчина, начиная застёгивать верхние три пуговицы, — Не туда смотрите, Шастун.
Я смущённо улыбнулся и мысленно дал себе стальной трубой по затылку.
— Ну, — говорить было тяжело, — Ты присядь, что ли.
А быть адекватным, порядочным человеком с мозгом и умением нормально и, сука, грамотно формулировать свои мысли — ещё тяжелее.
— Благодарствую за разрешение, — надменно хмыкнули мне в ответ.
Арсений отлип от шкафа и, протиснувшись между диваном и столом, уселся рядом со мной, поставив свой бокал рядом с тарелкой и откинувшись на мягкую спинку. По телевизору, кажется, в очередной раз на беззвучном, слава богу, режиме показывали голубой огонёк с Киркоровым в алмазном скафандре и наполовину уже усопшими звёздами шестидесятых.
Пиздец увлекательно.
На удивление было максимально неловко. Я чувствовал себя так, словно пришёл на приём к папе римскому и забыл все буквы алфавита. Неловко было брать еду, неловко было пить вино, неловко было о чём-то спрашивать, несмотря на то, что на корпоративе мне показалось вполне себе ловким танцевать на столе под чукотские напевы. Я никогда не был стеснительным, но сейчас мне очень явно казалось, что меня здесь быть не должно.
— Ты чё в фужер-то вцепился? — окликнул меня Арсений, аккуратно стукнув пальцами по предплечью.
— Слушай, Арс, — я тяжело вздохнул, предпринимая попытки заткнуться, пока не поздно, — Ты это… — у меня дрогнул голос, — Извини, короче, за всю хуйню, что с тобой тогда происходила.
У меня наконец с плеч упал этот ёбаный Эверест. Я теперь мог спокойно выдохнуть и смотреть, как Попов медленно пытается найти в моих покаяниях кусочки смысла.
— Да Господи, — он улыбнулся и махнул на меня рукой, — Молодо-зелено, чего только не бывает. Забудь.
И в этот момент я, кажется, понял, что нашёл идеального мужика.
— Просто, — угомониться и завалить ебало у меня в жизни всегда получалось хуже всего, — Ну, как бы, мне искренне жаль, или типа того, я же не со зла и вообще…
Пора записываться на приём к логопеду.
— Я же сказал: забудь. Было и было. Прошло уже пятнадцать лет, у меня есть работа, квартира, друзья, родные, а на то, что там когда-то было, я срать хотел.
Я облегчённо выдохнул и на радостях захлебнул половину фужера.
— Тебе не стоит так загоняться, — предупредил меня Попов, — И пить так тоже, кстати, не стоит. Я не хочу, чтобы ты повторил вчерашнюю ночь.
— Да чего ты пристал?! У нас просто на работе есть такая традиция… — начал было я.
— Каждый год 31 декабря нажираться в говнище, я понял, да, — весело закончил за меня Арсений, откусывая бутерброд.
Я пожал плечами и молча согласился с его мыслью.
На самом деле, единственное, что у меня сейчас хорошо получалось, это смотреть на Попова и просто не верить, что из того кривого, замкнутого и неуклюжего пацана смог вырасти этот Аполлон, сидящий рядом со мной. Почему подобные преображения случаются со всеми, кроме меня? Где я, чёрт возьми, проебался?
В этот момент на улице кто-то с диким воплем принялся запускать фейерверки, да с таким шумом, что даже Попов дёрнулся и повернулся к окну с таким взглядом, будто он не на занавеску смотрит, а на дракона огнедышащего. И только я как смотрел сквозь Арсения с лицом дебила, так и продолжил смотреть. Так сказать, много лет тяжёлого опыта, и со временем ты остаёшься невозмутимым в любой ситуации.
— Можешь даже ничего не говорить, — деликатно сообщили мне на ухо, — Я и так прекрасно вижу, как ты хочешь восхититься моей красотой.
Единственное, что осталось от былого Арсения, это наигранный нарциссизм, с помощью которого он защищался, потому что по сути был комком комплексов. Собственно, комком и остался.
— А вообще, ешь давай, а то во мне дыру скоро просверлишь, если так смотреть будешь.
И следующие минут тридцать мы действительно ели, пили, смотрели шикарные выступления без звука, роняли вилки, игнорировали звонки на телефон Попова, взрывали хлопушки, затем выковыривали конфетти из мимозы, стукались ногами о ножки стола и жгли бенгальские огни. И всё это абсолютно не смотря друг на друга. Честно.
Потом, откинувшись на спинку дивана, Арсений с упоением рассказывал мне о своей карьере актёра, о красивой жизни в Петербурге и о том, как ему перепутали билеты, из-за чего он был вынужден прилететь раньше и праздновать один, так как дядя вместе с женой вчера уехали за город, оставив ему и еду, и украшения, и счётчик за электричество. Половину благополучно пропустив мимо ушей и ничего не поняв, я лишь весёлым взглядом таращился на счастливое до пизды выражение лица мужчины.
Ближе к одиннадцати мы выключили свет и воткнули в розетку гирлянды на ёлке. Стало очень красиво, но, сука, очень темно. Поэтому, собственно, я практически сразу чуть не нырнул рыбкой в кальмаровый салат, не заметив провод и споткнувшись почти на ровном месте.
— Может, ты тоже чего-нибудь расскажешь о себе, о своей жизни? — предложил уже уставший развлекать меня Попов.
— Я ставни починил, — уж не знаю, по каким причинам эта информация показалась мне в тот момент такой необходимой, но я без всякого зазору произнёс это, попивая вино.
— Я рад за тебя, — улыбнулся Арсений.
Эти стены будут помнить своего героя.
Прикусив передними зубами край вилки, я искренне пытался вспомнить что-то интересное из своей жизни, но, как назло, в голове бегали тараканы и дули муссонные ветра. Если уж со мной и происходило что-то дурное, то оно точно происходило по пьяни, и помнить это было непосильной для меня ношей. А рассказывать о том, что я едва ли поступил в шарагу, чудом не вылетел оттуда, а теперь уже год работаю в какой-то жопе и живу на деньги родителей, хотелось меньше всего.
Особенно человеку, который выглядит в сотню раз лучше меня.
— У тебя, может, жена есть? Семья? — послышалось сбоку, а я чуть не поперхнулся.
С хуя бы я здесь, дорогой ты мой, тогда сидел, будь у меня уже семья и сорок один ребёнок?
— Нет, — краткость, как говорится, сестра таланта.
— Может, просто девушка?
— Нет.
— Парень?
— Нет.
— Вообще никого нет? — не унимался Арсений.
— Почему? — я нахмурился, — Рыбки есть.
Причём теперь уже покормленные, с чистой водой и чистым аквариумом, стоящим на подоконнике с вновь нормально работающими ставнями. Так сказать, Новый Год начинаем по-новому.
Попов усмехнулся и раздосадовано опустил голову, не сумев вывести меня на полноценный разговор, так как выстраивать слова в предложения для меня по-прежнему было сложновато. Он почесал затылок и перевернул себе в глотку половину фужера.
— А ты чё, прицениваешься ко мне, что ли? — фыркнул я, как всегда забыв сделать самое главное: подумать.
— Заметно, да? — вздохнул он, а мне второй раз за день повезло чуть не поперхнуться.
— Так, самую малость.
И мы потом, как два придурка, сидели в темноте и тишине, пытаясь найти способы сгладить эту неловкость, но почему-то все наши действия только сильнее её развивали. Удачно распитая на двоих бутылка вина не помогала нисколько, и мне даже казалось, что весь алкоголь застыл где-то поперёк глотки. И если бы вдруг я был комментатором своей жизни, то после такого точно бы остался без работы. Потому что материться на таких должностях нельзя.
Гирлянда мигала, люди в телевизоре смеялись, соседи сверху орали чайкой, на улице уже взрывались салюты теми, кто трезво оценил свои силы и понял, что до полуночи точно никак не дотянет, снизу кто-то танцевал под «руки вверх», Арсений безэмоционально пялился на курицу-гриль, а я сидел и охуевал. Типичное моё, кстати, состояние в любой непонятной ситуации.
Новый Год — прекрасная пора волшебства и чуда для всего мира, а также не менее прекрасная пора алкоголизма и охуеваний для меня.
— Ты по-прежнему всё такой же любитель браслетов? — как-то вот вообще ни к месту поинтересовался у меня Попов, кивая на мои запястья, увешанные всевозможными побрякушками.
— А ты по-прежнему всё такой же придурок? — нарочито раздражённо откликнулся я, усмехаясь и зачем-то в полупьяном угаре прислоняясь лбом к Арсению.
— Так что, есть у меня шанс прицениться к тебе? — спустя пару минут пронеслось у меня над ухом.
А не видно, что ли?
Я потупил взгляд и со вздохом сполз почти до самых плеч мужчины.
— Какие вообще отношения могут начаться с фразы: «Мужчина, куда Вы несёте моих рыб?» — вполне логично полюбопытствовал я, даже не думая поднимать голову с Арса.
— Ты знаешь, если отношения смогли начаться с подобной фразы, то, мне кажется, они уже никогда не закончатся.
— Посмотрим, — и я улыбаюсь.
Ярко. Искренне. По-детски.
***
Новый год ещё не наступил, а у меня уже всё было по-новому: рыбки плавали в чистой воде, окно больше не продувало, а я в новогодней шапке лежал полупьяный на плече Арсения и думал только об одном:
Пиздец.
