Однажды сел случайно на палитру

Оказавшись уже перед самым подоконником, я оборачиваюсь и жду, пока спустится Гвен. Она не спрыгивает и даже не слетает с крыши противоположного дома - скорее планирует на совершенно не заметной паутинке, похожая на подхваченную ветром картонную фигурку балерины из детских книжек, с разворотов которых, когда ты их раскрываешь, восстают маленькие бумажные сценки. Гвен мягко приземляется на металлический настил площадки пожарной лестницы и стягивает маску. - Мы на месте, - говорю я и тоже задираю на себе маску до макушки, потом касаюсь ладонью окна и тяну его вверх: стекло хорошо липнет, створка выезжает из паза и поднимается достаточно для того, чтобы мы оба могли пролезть. Пролезть в квартиру моего дяди Аарона. Папа говорит, что пока не ясно, что будет с ней дальше, но еще какое-то время она так и будет простаивать пустая и нетронутая. Официально вход в нее не то чтобы шибко разрешен, но так то имеется в виду обычная парадная дверь, а Паучкам парадные двери ни к чему, покуда есть окна. В общем и целом тут все как раньше: тяжеленная боксерская груша на цепочках, музыкальная установка размером с детскую спортивную стенку в физкультурном зале небольшой начальной школы, лава-лампа цвета "фиолетовый неон", выключенный диско-светильник в углу, качающая лапкой манэки-нэко ближе к кухонному уголку. Сотни мелочей, запах еще такой виниловый - и с нотками пыли, нагретой на кожаном диване, пока на него весь день падает солнечный свет. Я ступаю на пол и сразу отхожу в сторону, чтобы Гвен было куда лезть, и от всего вот этого вот на сердце мне словно носок натягивают - не могу описать иначе. Не выразить, как мне его не хватает. Это даже сложнее, чем сосчитать комочки сопливого "Клинекса", которые мне пришлось нести до мусорного бачка в пластиковом пакете после того, как мы с папой забомбили в честь Аарона стенку в полицейском участке. С одной стороны я рад, что пришел сюда - а с другой стороны не вполне уверен, что уже готов провести тут много времени, так что я живенько вспоминаю, зачем пришел, и начинаю искать в первой же попавшейся книжой стопке. Книжек у дяди тут всегда было навалом, но мне нужна одна конкретная, особенная, в гладкой черной обложке без значков и надписей - у нее только к корешку приклеена тесемка. Блэкбук дяди Аарона, где он периодически зарисовывал какие-то скетчи и идеи, наброски, наметки, палитры цветовых контрастов, иконки, тэги, карикатурки. Когда мне было восемь, прямо в этой самой книжке (бесценной книжке!) он маркерами нарисовал для меня огромного, не влезающего в границы бумажного разворота полосатого динозавра - взамен плюшевого, которого я потерял в детской игровой комнате "Кидз'Н Экшен" и жутко, до слез расстроился. Под динозавром он еще подписал что-то вроде "Моралес, хочешь покаталес?", что, конечно, развеселило мелкого меня до колик. В остальном, если я помню верно, не так уж много рисунков было в этой книжке, и часто от заполнения одного разворота до другого, даже если изображенные на них бомбы казались продолжением друг друга, в реальной жизни проходил не один год. Блэкбук в стопке оказывается самым нижним, и я достаю его аккуратно, как античную реликвию. - То, за чем мы пришли? - спрашивает Гвен. Она сидит на корточках перед манэки-нэко, но, увидев, что я что-то держу в руках, моментально распрямляется и в три гибких шага подходит ко мне. - Ага, оно, - говорю я. - Это то, что дядя Аарон рисовал. - Он был художником? - спрашивает она. У нее немного неловкий (такое всегда слышно: когда человек нарочно пытается говорить чуть более живенько, чем обычно), осторожный голос, особенно мягкая нотка получается на слове "был". Я проглатываю маленький кислый комок, налипший изнутри на горло. - По-нашему это называется "райтер", - говорю я в полушутку. - Тут не просто рисунки, тут... картинки и надписи всякие, которые можно было бы перенести на какую-нибудь стенку, например. Некоторые штуки он и сам забомбить хотел, но по времени как-то не очень сложилось. И я показываю ей первый разворот. Самый старый рисунок в рамках этого блэкбука, в нижнем углу карандашом подписана дата - примерно за год до моего рождения. На первых страницах блэкбуков часто рисуют тэги, это как бы подпись такая, что-то вроде творческого знака качества, и альбом дяди Аарона - не исключение. Его тэг рвется со страниц облаком фуксии в похожем на доспех обрамлении ядерной лимонной корки, он такой яркий, что, кажется, еле помещается в пределах двух страниц. Грозные, толстые, налитые цветом буквы. Гвен рассматривает странички оценивающе. - А, так это граффити? Мало что знаю о граффити, но вот это вот выглядит очень круто. Сочно. - Да, дядя Аарон был спец по цветам, - говорю я и глотаю следующий комок, когда мне самому приходится сказать "был". Чтобы отвлечься, я перелистываю страницу, показываю Гвен следующий рисунок, потом еще один, и еще один, и другой, и следующий, и попутно как бы рассказываю ей немножко о граффити - совсем чуть-чуть, в основном прохожусь по названиям разных картинок, которые можно увидеть в Нью-Йорке в самых неожиданных местах. Например, что "бомба" - это обычно что-то торопливое, быстрое и в меру яркое, а вот "бёрнер" - это картинка, которая будто бы пикирует на смотрящего, как огромная и очень голодная райская птица, цветастая и эпохальная, настоящая вестница уличного искусства. Что "тэг" - это просто подпись, а настоящий полноценный рисунок называется "пис", и что всякая бомба - это пис, но не всякий пис - это бёрнер. В таком духе. - Знаешь "Хаб"? - говорю я. - На Шермерхон-стрит? Она ничего не отвечает вслух, но кивает, подпирает щеку кулаком и улыбается мне одним уголком рта. - Так вот, это вроде как самое высокое здание в Бруклине, но и его тоже кто-то забомбил! - я не могу всплеснуть руками, потому что все еще держу альбом Аарона, и остается только эмоционально поболтать плечами. - Причем не с той стороны, где окна на площадку выходят, а с обратной, где ни пожарной лестницы, ничего! И высота такая странная, что от земли точно просто так, без лестниц, не достать - и с крыши не свеситься. И это тоже, - тут мне приходится прерваться, чтобы глотнуть воздуха, - часть искусства. Гвен смотрит на меня очень внимательно, смешливо морщит нос. Эта ее гримаска действует на меня так, будто она только что выстрелила мне в лоб из детской рогатки: я, осекшись, тут же роняю взгляд себе под ноги. Щеки и скулы у меня вспыхивают горячими полумесяцами. Остается надеяться, что я не вспотею, как в тот раз, в школе. - Кто-то, говоришь, забомбил? И это точно был не ты, Паучок? - говорит Гвен, и даже по голосу слышно добродушную усмешку. Я хватаюсь за этот шанс свести все в шутку, тонкий, как паутинка: - Не я! Клянусь, не я! Думаешь, это дело рук очередного Спайдермена? Или, может быть, в городе появился новый герой - Спайдер-Граффити? Его укусил радиоактивный баллончик с краской, и теперь он просто не в состоянии остановиться?.. Это настолько дурацкая шутка (Майлз, браво!), что она вполне могла бы посоперничать с тем анекдотом Питера про бублик, который может летать*, но Гвен смеется. Гвен смеется, и процентов восемьдесят в этом ее смехе, возможно, как раз от того, насколько это нелепо, но меня, честно говоря, все устраивает. В конце концов, с подобной шутки началось все наше общение. Отсмеявшись, она заправляет за ухо волосы - с той стороны, где они нестриженые. Какое-то время мы молча смотрим друг на друга. Мне кажется, что я похож на газировку, которая вся пошла пузырьками после встряхивания. - Хочу что-нибудь отсюда набросать, - тихо говорю я, пролистывая блэкбук до конца заполненных страниц. - Что-то маленькое, на том же месте, где мы с дядей Аароном однажды уже рисовали. Пусть будет еще немножко памяти. - По-моему, отличная идея, - говорит Гвен. Ее рука в гладкой перчатке спайдер-костюма касается моего локтя. В общем, я даже не спрашиваю, хочет ли она пойти со мной, а она даже не спрашивает, нужна ли мне ее компания: мы просто исчезаем из квартиры дяди Аарона вместе, прихватив с собой блэкбук, тем же путем, что и пришли - через окно, плотно задвинув за собой вертикальную створку.

*

- Аккуратно, - предупреждаю я, когда Гвен подходит поближе к стене для тщательной инспекции готового рисунка, - тут краска еще не высохла... - Не то чтобы я боялась запачкаться, - фырчит Гвен. Она рассматривает работу, сосредоточенно наморщив лоб, как будто кто-то попросил ее вынести окончательный вердикт и рассудить остальных членов жюри, средний балл по оценкам которых составил четыре с половиной, и теперь только от Гвен зависит, что получит райтер. На стену (справа от моего старого граффити "НИКАКИХ НАДЕЖД", которое Гвен изучала особенно долго, после чего обернулась ко мне и сказала "Это очень, очень круто, Майлз") я перенес один из самых маленьких эскизов дяди Аарона - остроугольный, как буквы "вайлдстайл", ананас с надетыми на него солнечными очками. Ананас был фиолетовым, глубокого королевского цвета с намеком на прохладцу, но вокруг него дядя Аарон растушевал по страничке что-то розовое, так что ананас будто выплывал из легкого неонового облака, как какой-то аномальный сияющий объект. Я попытался добиться схожего эффекта, но похожей полупрозрачной краски у меня не было, была только плотная. Гвен, однако, цокает языком (одобрительно?) Она стоит, скрестив руки на груди, а когда переводит взгляд с ананаса на меня, то говорит мне: - Он будто светится. Совсем как в книжке твоего дяди. Сердце мое воспаряет, проглатывает очередную грустноватую заплатку на горле (такие, вероятно, будут беспокоить меня еще какое-то время при упоминании дяди), а рука сама взмывает почесать в затылке, чтобы было куда ее деть. - Спасибо большое, - мямлю я. - Мне, э, очень приятно, что ты оценила... Она с едва заметной ухмылочкой отходит обратно к пустому пыльному баку, на котором сидела, пока я рисовал. Я подбираю баллоны, нащелкиваю на них крышки, перепутываю все на свете цвета и переделываю все по новой. Я как раз возвращаю фиолетовой краске ее законный колпачок, когда Гвен зовет меня со своего места по имени. - Эй, Майлз, - говорит она, и голова у меня поворачивается на звук ее голоса быстрее, чем мозг успевает сообразить, что к чему. - Я тебе тут, пока сидела, плейлист накидала. Ну, как бы на память. Сейчас пришлю, ты поймаешь? - Эй, эй! - я начинаю волноваться: всем известно, что порталы для скачков по мультивселенной - штуки достаточно непостоянные, но Гвен уже навещала меня тут целых три раза, и мне не очень нравится, как звучит это ее "на память". - Мы разве насовсем прощаемся? - Не насовсем, конечно, - Гвен склоняет голову к плечу, проскальзывает пальцем по экрану своего телефона, но дальнейших комментариев не дает. Полсекунды спустя у меня в кармане пиликает уведомление. - Может, включишь в следующий раз, когда будешь ставить новый бёрнер на стену, - говорит Гвен, и дальше происходят две вещи сразу: во-первых, она улыбается. В смысле, ну, прямо улыбается, а не ухмыляется, как обычно. Во-вторых она мне подмигивает. Либо это игра света. Либо она и в самом деле только что, секунду назад мне подмигнула. Или все-таки игра света. - Обязательно включу, - лопочу я. - А ты приходи посмотреть, если захочешь... В любое время, как будет свободная минутка! - Буду польщена, - говорит Гвен и делает шутливый реверанс. Сражен ли я? На все две тысячи процентов. Настолько, что только оказавшись уже в Академии, на втором ярусе кровати в своей комнате общежития, в полной темноте осознаю, что она назвала мою наскальную живопись "бёрнером". Бёрнером. Кстати, плейлист от нее называется "Это маленькое безумие под названием "Пубертат".** Даже не думаю, что здесь нужны еще какие-то комментарии.