поздно или никогда

Сколько дней миновало с далёкого золотого лета — где-то по аллеям огромного павловского парка хороший большой орловец, его усилиями совершенно ручной, шёл незасёдланный с ценной ношей, крепкими ногами держащейся за бока. В то конкретное лето ноше было пятнадцать, она смеялась чуть что, и могла в любой момент попробовать сорвать орловца в галоп ну или, по неопытности, в бодрую тряскую рысь, потому приходилось на всякий случай держать руку у коня на плече, близко одновременно и к поводу, и к её, ноши, колену. *** — Богата невеста, Иван Андреич? Понятное дело, человек абсолютно тот же, но то ли так падает свет, то ли рот так её очерчен красным, а глаза — чёрным, что Ваня не узнаёт, нет, княжна до сих пор хороша, как пишут в статьях, красивее год от года. Но она добавляет: — Богаче меня? и Ваня кривит губы, а подбородок вздёргивает выше. — Не сравнивал, не знаю. Каждый второй считает долгом ткнуть ему, что он женится на деньгах, а не на самой Алёне, и с каждым же он разговаривает, а тут вдруг устаёт, не хочет больше. Нарочно ли не выдерживает именно когда дело доходит до великой княжны? — Так значит, по любви, — красотой такой можно резать материи потвёрже его намерений вытянуть себя с отцом из долгов. Столько дней миновало со времён, когда орловец был не один, а целый большой завод, там не только рысаки были, и без арабов не обошлось, и несколько линий тракенов, но всё как-то неудача за неудачей, и вышло, что теперь нет ни одного. Может, живи он там, не раскатывай по заграницам, придумались бы превентивные меры, отец же не вечный у него. Отец помощи не просил. Ваня узнал сам, и приехав, застал в усадьбе уже пустые конюшни, долго сидел там. На завод, конечно, не пошёл. — Знаете же, что по любви, Александра Николаевна. Всё равно бы с графиней женились, не в этом году, так через пару лет, он сам отказывался сперва, — что станут говорить? — но вариант с одновременным спасением усадьбы и прекращением бесконечных Алён Игоревна, Иван Андреич, ну когда наконец? уже через сутки после его предложения стал самым лучшим из прочих имевшихся. Конечно, рано или поздно это бы всё равно произошло: несмотря на ссоры и перерывы-отпуска из отношений, все последние годы они стремились друг к другу, а взаимных упрёков было меньше, чем моментов единения и покоя. В этом вопросе ничего другого Ваня не знал, а если и хотел бы узнать... Да, произошло бы, на все сто процентов, почему же он злится тогда? — Как хороша юная Загитова в партии Китри, не находите? Вмешавшаяся Елизавета Сергеевна не виновата ни в чём, может, как раз пришла, почувствовав неладное, Ваня уважительно кивает, понимая, что нужно уходить, возможно не только с этажа, а вообще из Большого, мчать по ступеням и газовать, бросив тех, с кем пришёл, но с языка само срывается: — Её Высочество танцует не хуже, жаль только, не с теми, кто это ценит. Разрешите откланяться. Ваня упрямый — балет всё-таки досиживает до конца. *** Танцевали в последний раз они с княжной летом, когда вдруг оба в одно время оказались на одном и том же море, кто-то из его друзей увидел знакомую яхту, и как бывает у выехавшей на отдых знати, один имел глупость напроситься, другой — пригласить, и вдруг все пропустили момент, когда две компании объединились в одну и не различишь, кто с кем приехал. Говорили, на Адриатику княжну повёз корнет из того самого полка, где когда-то служил сам Ваня, лицо корнета, по крайней мере, было ему знакомо. Так они и не поговорили тогда, а может быть и кстати, потому что Ваня, конечно, завёл бы свою неизменную с позднего отрочества песню, позвал бы бежать с собой в Бостон или в Милан, прельстившись тем, что в его присутствии на корнета Александра Николаевна не смотрела ни разу. Говорят, с лета их и вообще вместе не видели, как приклеился, так и отлетел, банным листом, зато дальше по службе пошёл хорошо, по какой причине — ни у кого разночтений во мнениях не возникало. Но если сотню раз подряд получаешь отказы, зачем нарываться на сто первый? *** Валентин Абрамович говорит, что женился сам примерно в те же года, что и Ваня собирается, шутит про одинаковые с жёнами разницы в возрасте; Ваня безучастно разглядывает эскизы, усмехается, когда надо. Чудо какое, что Валентин Абрамович согласился — три недели до даты-дедлайна и, соответственно, меньше трёх недель на работу. Дверь в кабинет распахивается, может, кофе принесли? Надежда чем-то занять руки у Вани в глазах меняется на боль. Графа Юдашкина княжна приветственно расцеловывает, как старого знакомого, на бумаги с эскизами обращает внимания больше, чем на самого Ваню, даёт какие-то советы, у него не остаётся никаких слов, кроме грязной ругани, потому — молчит, и совершенно забывает про кофе. — Моё, — спрашивает княжна. — Уже готово? А покажите, что есть. У них, оставленных вдвоём, тишина становится зловещей, может, нужно достать телефон, чтобы сделать вид, насколько ему интересна лента инстаграма, а не продолжать сверлить её взглядом. — Так хорошо, когда есть, кому помочь, — тянет Александра Николаевна нараспев, продолжая рассматривать бумагу с несколькими набросками его свадебного костюма. Ему этих разговоров не хочется... — Я ничьей помощи не просил. — А это не значит, что не нужна. Или правда думаешь, что благодаря своей графине без очереди попал туда, где на два года вперёд расписано? ...Ему хочется опрокинуть стол и отказаться от всего, какая разница, что за пиджак будет на нём в один единственный день? Уж чтобы к этому пиджаку руку прикладывала княжна, хочется в последнюю очередь. — Я пришлю приглашение, — он язвит в ответ, презирая себя сам, столов никаких не роняет, но идёт на выход. — Скажу ему работать над третьим вариантом, — продолжает княжна, будто не обращает никакого внимания. Боже упаси его слать приглашения — такими темпами, гулять им с Алёной свадьбу в тайном месте, с десятью проверенными гостями, которые никому не заложат. *** Масть у зверюги сказочно редкая, песочная, но всё-таки с разводами яблок; игнорируя всадницу, Ваня оглаживает мощную шею по росту шерсти, запускает пальцы в гриву и улыбается, когда на взгляд проверяет состояние ног. Вот он, хоть бы даже был единственный из целого племени. Рысак, расположением на расположение отвечающий, пытается пожевать его расстёгнутый тулуп. — Представляешь, он уже сметы готовил, — рассказывает княжна. — Место для торгового центра, говорил, ну прямо идеальное. У отца про покупателя завода Ваня не спрашивал, новостей по тегам не читал, и так понятно было, зачем себя ещё больше расстраивать. — Во банальщина, — он досадливо качает головой. — А с лошадками что? — Кого с аукционов не продал бы, того бы на колбасу, как ещё-то. Почти через две недели у него свадьба. В усадьбе он безвылазно сидит уже четыре дня, а в пятый день говорят — гости приехали, Ваше Сиятельство, гости те самые, из-за которых он насовсем отказался от поездок в Москву. Встрёпанная из-за езды, румяная от мороза, княжна похожа на себя прежнюю, он за все издевательства прощает её сразу, когда видит. — А ты, Саш, что с ними будешь делать? — и ей улыбается тоже, конечно, чуть грустнее. — Собиралась спросить у тебя. Доля в собственности на завод — хорошее приданое, Вань? Выглядит серьёзной, говорит глупости. Он смеётся с горечью, опустив глаза — рушить себе жизнь или твёрдо данное обещание? Рысака он берёт под уздцы, кивает, чтоб спешивалась, а она всё говорит, что к императору на аудиенцию можно хоть завтра, что контракт им составят за пару дней, будущий костюм её, в принципе, вполне устраивает, всё в таком духе. Ваня отворачивается, качает головой, да кричит дворецкому, чтобы провожал княжну в гостиную и готовил горячего чая на двоих, а сам к пустым конюшням ведёт рысака. Он ещё правда не решил ничего, а всё-таки... — Думаешь, — спрашивает Ваня, внутри денника с наспех накинутыми внутрь опилками. — Стал бы я собираться разговаривать о чём-то, если бы впервые в жизни ей решил отказать?