***
— Майор, вы спрашивали меня про Хэнка, — прорезался тихий голос Коннора. Вроде бы он и до этого что-то рассказывал, этот механический тембр гудел в голове Рида, как напряженные линии электропередачи. — Он в реабилитационном центре, дважды пытался покончить с собой. До центра он за последние девяносто шесть дней лишь трижды был в трезвом состоянии, и я… я не знаю, что мне делать. — Для начала проложи курс до Индианаполиса, — Гэвин закашлялся. Голова все так же болела, во рту поселился кислый привкус, тыльная сторона ладони болела от внеплановой инъекции. Сколько он был в отключке? За окном все так же темно, только ветер утих и снег лежал ровно, серебрясь в свете фар. Сраная ядерная зима.Детройт
8 января 2019 г. в 00:52
Снег белоснежен и непорочен. Падает крупными хлопьями, превращая мир в волшебную зимнюю сказку. Прислушайся — услышишь танец феи Драже, звенящий в воздухе. Ксилофон, колокольчики, хрусталь.
Мерзость.
Очень скоро зимняя сказка превратится в отвратительную реальность, а после — в ночной кошмар. И нежная, ослепительно прекрасная фея, такая пленительная, воздушная и тоненькая, вся будто состоящая из сияющих искорок, прозрачного газа юбок и фуэте, невесомо парящая над землей, — станет кровожадным монстром, и кружева будут вываливаться из нее наружу, как кишки из распоротого брюха.
Кто-то скажет: преувеливаешь, Гэвин, к чему столько ненужной драмы? Но вот ведь незадача — Гэвину Риду совершенно плевать, кто и что там может сказать. Да и ядерная зима, увы, не слишком-то благосклонна к таким умникам. Будем честны, большинство из них передохло еще во время первой бомбежки, а все остальные, те, кто наивно полагал, что радиация и мороз не так уж страшны, погибли в течение года. Кто от обморожения, кто от лучевой болезни. А Гэвин вот выжил, значит, он кое-что знает в этой сраной жизни.
Он стоял рядом с машиной в ангаре, привалившись спиной к ее грязно-белому камуфляжному боку, и курил. Протокол вообще-то запрещал им курить: внутренняя система вентиляции бункера «Детройт» едва справлялась с обычной очисткой воздуха, не говоря уж о сигаретном дыме. Сажа, смолы и пресвятой никотин забивали фильтры, и Гэвин прекрасно об этом знал, но какая разница, если рано или поздно они все равно все умрут.
Он сплюнул вязкую мутную слюну с кровавыми прожилками и хрипло хохотнул. Что он вообще здесь делал? На что надеялось начальство? Подумаешь — словили сигнал бедствия из военно-морской базы Сан-Диего... Да, это странно, ведь, во-первых, западное побережье давно поглотили воды Тихого океана, а во-вторых, вероятность того, что сигнал пробился через две с половиной тысячи миль до Детройта, крайне мала. При иных условиях был бы смысл бить тревогу, но сейчас тешить себя надеждой, что там остался кто-то живой, — немыслимая глупость. И отправлять туда Гэвина — тоже.
Может, всему виной его прошлое детектива? Но ведь полиция давно уже стала частью внутренних войск Детройта, а золотой лист на погонах его форменного кителя говорил о том, что он каким-то невероятным образом дослужился до звания майора. А майоры не занимаются расследованиями подобного толка и не ищут следы затерянной цивилизации на западе США. Тем более во времена, когда любая вылазка в наружность грозит смертью. Риду казалось не совсем правильным вот так разбрасываться офицерским составом.
Да уж, многое изменилось со времен революции андроидов. Если бы только верхушка «Иерихона» знала, что всего через два года после того, как правительство объявило их «альтернативной формой жизни», равной людям, на США обрушатся ядерные боеголовки и целый материк погрузится в хаос... Если бы хоть кто-нибудь это знал.
Гэвин раздраженно цыкнул и стряхнул пепел с сигареты. И где же в этом путешествии за золотым руном проебался его напарник? Хорошо, конечно, что он не потащится через эту ледяную пустыню один. Иначе он бы точно сдох — от тоски, холода, хищников-мутантов или съехавших с катушек железяк. Но был в этом всем один серьезный недостаток: придется полагаться на другого человека, подставлять ему плечо и позволять прикрывать спину. А как можно доверить тылы тому, кто не может явиться на место в положенное время?
Впрочем, стоило Риду подумать о том, чтобы плюнуть на все и свалить в одиночку, как вдали замаячила человеческая фигура. Или нет. С человеческой, майор, вы явно промахнулись.
— Значит, RK800. Да вы, блядь, издеваетесь, — он с сомнением окинул взглядом зимнюю форму «Киберлайф» и смял в пальцах недокуренную сигарету, отбрасывая ее куда-то в сторону.
— Я прошу называть меня Коннор… майор Рид, — жестянка выглядела абсолютно нейтрально, будто только сошла с конвейера. Будто не было той огромной кучи дерьма, которую они пережили с тридцать восьмого года. И все же голос андроида сорвался-таки под конец, выдал его раздражение.
Только вот Гэвина это не ебало.
— А я прошу называть меня папочкой и отсосать, но разве ты послушаешь?
— Это вне моей компетенции, майор.
— Ну конечно, — Рид хмыкнул.
Повисло молчание.
Его можно было бы посчитать неловким, но так, кажется, было куда безопаснее: по крайней мере, сейчас они не перегрызут друг другу глотки.
Вопросов у Гэвина было гораздо больше, чем следовало. Хотя казалось бы: маршрут проложен, цель есть — так проверяй себе оборудование да припасы и не парься о том, что дней шесть тебе придется провести наедине с гребанным тостером и радиоактивным небом. И еще шесть, если вам удастся свалить из Сан-Диего. Как же хорошо было в те далекие времена, когда небесный простор бороздили самолеты и даже поездка на машине не занимала больше двух дней.
Рид пересыпал из аптечки в карман кителя пару ампул универсального нейтрализатора и шприцы и закрыл багажник. На заднем сидении удобно устроилась винтовка и мерно потрескивающий дозиметр. На переднем — сраное ведро с болтами.
Господи, спаси грешную ридову душу.
Он сел за руль и включил рацию.
— Альфа Один, это Ромео. Как слышите? Прием.
— Ромео, слышим отлично. Прием.
— Запрашиваю разгерметизацию ангара четырнадцать. Номер приказа — семь, шесть, один. Прием.
— Запрос принят. Готовность к выезду три минуты двадцать секунд. Прием.
— Вас понял, Альфа Один, выполняю. Прием.
Двигатель машины загудел, руки Гэвина напряглись. За три года жизни в бункере он так и не смог привыкнуть к тому, что для выхода на улицу нужно официальное разрешение. Что две трети города превратились в руины и ледяное месиво, а оставшаяся треть разместилась под саркофагом из бетона и металлоконструкций.
Дрожащими руками Гэвин натянул респиратор. Последний раз он видел остатки Детройта два месяца назад, когда сопровождал научно-исследовательскую группу — а потом еще месяц сидел на нейтрализаторах и блевал кровью и какой-то другой неведомой дрянью. Сейчас он даже завидовал Коннору, его невосприимчивости к радиации и что тот знал о лучевой болезни только в теории. Гэвин же стабильно валялся в стерильном боксе, оплетенный проводами и трубками, как стояк венами.
И он ненавидел эти моменты.
Ворота ангара медленно открылись, и даже через тепло автомобильного обогревателя Гэвин почувствовал холод, рвущийся снаружи. Дозиметр начал разрываться в истерике. Люди в таких условиях не жили.
Машина выехала и почти тут же застряла в снегу. Убирали его редко: обычно в этом просто не было потребности. Бункер «Детройт» совершенно автономен.
— Альфа Один, подтверждаю выезд, прием, — голос, приглушенный респиратором, звучал странно.
— Принято. Ждем отчет через двенадцать часов, конец связи.
Ну вот и все.
«Летайте самолетами American Airlines» — мысленно произнес Рид с интонациями миленькой стюардессы и вдавил педаль газа.
Середина мая, температура за бортом — девятнадцать градусов ниже нуля, ветер западный, пятнадцать метров в секунду, видимость — собственный хуй не разглядеть. Темно, холодно, только фары прорезали вьющуюся над землей поземку. GPS сдох тут же, нет связи, только статичная карта США разместилась на мониторе. Старая. На ней еще целы побережья, а вместо бункеров полноценные населенные пункты. Сколько из них вымерло? Сколько осталось? Сейчас мало кто рисковал изучать неведомый внешний мир, дух исследователя ломался о радиацию и магнитные бури. А сигналы из других городов доходили редко.
Гэвин покосился на своего попутчика — с интересом разглядывал постапокалиптические картины за окном, словно для него падение человеческой цивилизации было просто забавным феноменом. По крайней мере, так казалось Гэвину. На чтение мыслей он не претендовал, но, когда дело касалось Коннора, был до тошноты предвзят.
— Итак, девочка-робот… Коннор, почему со мной отправили именно тебя?
Коннор посмотрел на Рида. Безразличные карие глаза остановились на нем, как на мишени, а не на собеседнике. Интересно, что он видел? Жалкий смертный биомусор с периодом полураспада меньше, чем у его пластиковой задницы, и которому хорошо бы уже сдохнуть? Или, может, вообще ничего не видел, просто набор параметров и краткую биографию?
Диод на лбу горел синим.
— В данных условиях руководство решило, что команда из человека и андроида будет наиболее эффективна. Я устойчив к радиации и большинству пространственно-временных парадоксов, а вы к магнитным бурям, майор. Кроме того, если мы кого-то обнаружим на базе, то вероятность того, что они доверятся человеку с высшим офицерским чином, выше, чем альтернативной форме жизни. Такой ответ вас устроит?
— Мгм, — Гэвин пробормотал что-то неразборчивое в респиратор. Теоретически это должно было означать согласие.
Он чувствовал себя некомфортно, будто эта куча микросхем и тириума поставила его на место, будто она умнее и важнее его. Коннор был одним из тех андроидов, чья девиантность постоянно подвергалась сомнению. То ли он действительно был слишком машиной, то ли просто не испытывал к простым смертным никаких чувств, но после всего, что произошло, его отношения с Ридом будто бы не изменились.
Глубоко внутри зашевелилось иррациональное желание потребовать стакан кофе. Гэвин с удовольствием посмотрел бы, как ведроид откапывает из-под снега и наледи ближайший Старбакс. Да уж, когда-то кофе можно было найти на каждом углу, а не давиться непонятной растворимой жижей, сделанной из выведенного местными умельцами генно-модифицированного вида, кучи ароматизаторов и усилителей вкуса. Сейчас товарооборот с Южной Америкой превратился в приятное воспоминание. Как и Старбакс.
Дорога тянулась вперед бесконечным серым змеем, гусеницы, поставленные на колеса, с ревом врывались в толщу снега, отчего тот летел во все стороны, налипал на бока машины и лобовое стекло.
Мир вокруг был пуст. По крайней мере, казался таким. Черт, да в открытом космосе жизни больше, чем во всем штате Мичиган. А о том, что за его пределами, даже думать не хотелось. Как и о молчании андроида, которое давило на мозги не хуже инквизиторских тисков из семнадцатого века.
Гэвин пытался сосредоточиться на дороге, отчаянно всматриваясь вперед. Судя по прогнозам, осадков не планировалось, но Рид доверял метеорологам даже меньше, чем роботам, а потому ожидал от погоды любого подвоха. И так еще неделю в состоянии вечного ожидания подвоха и беспочвенных подозрений. Он был уверен, что после поездки — если он, конечно, выживет — его ожидал долгий курс психотропов и работы с мозгоправом.
— Ну, как там Хэнк? — он решил предпринять еще одну попытку заговорить, чтобы не сойти с ума от треска дозиметра и мерцающего таймера, отсчитывающего, сколько времени осталось до очередной инъекции нейтрализатора. Голова уже болела, а ведь прошло всего полчаса. Ни респиратор, ни защита машины, ни усовершенствованный китель не защищали от фонящей ионизированным излучением вселенной. И где человечество так накосячило?
— Хэнк... — начал было Коннор. — Я не уполномочен об этом говорить, это не имеет отношения к заданию, майор Рид.
Гэвин был готов поклясться: буквально на мгновение в глазах бездушной машины мелькнуло что-то живое, но тут же угасло, как робкий огонек свечи, затушенный штормовым ветром.
— Пиздец мы гордые, — прошипел Гэвин, закатывая глаза.
— У вас повышен уровень стресса, майор. Протокол говорит, что в таких случаях людям помогают разговоры по душам. Можете высказать, что вас беспокоит, а я постараюсь устранить раздражающие факторы.
— Единственный раздражающий фактор здесь — это ты. За что вообще боролся Маркус? За киберлайфовского подсоса, который насрал на человечность и продолжает следовать протоколам. Ты никогда не станешь человеком, Коннор, только не так.
Коннор замолчал. Гэвину казалось, что безразличные глаза прожигали его насквозь, заставляли почувствовать себя виноватым, но, черт возьми, это все жестянка виновата. Нечего строить из себя заботливую кибер-мамочку, если все, что тобой движет, — это холодный расчет.
— Надеюсь, вам полегчало, майор, — наконец сказал он и отвернулся к окну, а Гэвина тут же прошиб холодный пот.
Он остервенело начал тыкать в сенсорные кнопки магнитолы в надежде на то, что музыка сможет заглушить мысли об андроиде, и сразу пожалел о том, что радиовещание вне Детройта вымерло. Несколько волн с белым шумом — и он переключился на накопитель. Из динамиков ударила популярная тысячу лет назад замиксованная песня. Все лучше, чем искусственный голос, призванный быть максимально приятным собеседнику и успокаивающим.
Он выкрутил звук на полную и почувствовал себя очень крошечным и одновременно изолированным в своем автомобиле. Снаружи был белый шум, а внутри Гэвина окутывали тяжелые басы, заливались в его уши, как вода. Он тонул.
Глубокий вздох.
Следующие несколько часов прошли без разговоров — только нехитрый плейлист Гэвина, предупредившего, что еще час и придется слушать по второму кругу. Они сделали всего одну остановку — вколоть Гэвину нейтрализатор, чтобы он мог почувствовать себя чуть более живым. В горле першило от сухого кашля — неприятный побочный эффект, — а глаза слезились. Он проклинал, что дорога настолько длинная и выбрали именно его и именно Коннора. А потом в какой-то момент он чуть не впечатался в ледяную глыбу, возникшую посреди дороги.
— Твою мать! — рявкнул Рид, в последний момент выворачивая на обочину (или это была вторая полоса? Снег не давал разобрать). Он тяжело дышал, сердце загнанно билось о грудную клетку. — Коннор, блядь, что это за хрень и откуда она взялась? Анализируй, жестянка.
Жестянка с явным неодобрением посмотрела на него и окинула взглядом льдину, потом на несколько секунд прикрыла глаза и ответила:
— Если смотреть со спутника, то это озеро Мичиган.
— Да быть не может, — Гэвин посмотрел на карту, сверяясь с ней и впервые осознавая, до чего же она все-таки устарела. — До него же миль пятнадцать. Было.
Коннор молча пожал плечами, а Гэвину стало страшно. Он всегда старался не думать о том, насколько все на самом деле изменилось. Он окопался в своем Детройте и радовался жизни, а целый мир взял — и изменился навсегда. Пятнадцать миль превратились в черную воду и лед. На карте были дороги, несколько городков, фермы, мотели — целая ебаная жизнь, а теперь ее просто не существовало. Последний раз так жутко ему было три года назад, когда над Детройтом пролетела боеголовка и разорвала все его существование на кусочки. Сейчас все вокруг было одним болезненным воспоминанием, ковыряющим так и не зажившую рану в сердце.
Дышать стало сложно — будто чужая боль и смерть схватили его за горло и перекрыли доступ к кислороду. Он резко потянулся к шее, царапая ее затянутыми в кожаные перчатки пальцами. Господи, блядь, боже мой. Гэвин упал головой на руль, — машина тревожно взвизгнула клаксоном, — и затрясся в беззвучных рыданиях. Слез не было. Только судороги выкручивали мышцы и холодный пот лился по спине.
— Майор? — Коннор окликнул его. Кажется, встревоженно.
— Мне надо выйти, — прошелестел Гэвин, вслепую нащупывая ручку двери и дергая.
— Но уровень излучения.
— Срать я хотел на излучение, Коннор! — крикнул Рид, не глядя на андроида. — Сиди в ебаной машине и завали свое ебало, ради всего святого!
Злой порыв ветра хлестнул Гэвина по лицу, как только он выбрался наружу. Из салона все так же гулко стучали биты, не успевая за бешеным ритмом его сердца. Идти было тяжело, разом ослабевшие ноги вязли в снежном крошеве, а в беззвездной темноте ядерной ночи не было ни единого источника света, кроме фар машины. Гэвин вспомнил, как когда-то весь мир вокруг был расцвечен огоньками и неоном. Фонари, горящие теплым светом окна, яркие вывески, рекламные билборды, дорожная подсветка. Теперь он погружен во тьму и холод. Он расхохотался, обхватывая себя руками, и пошел в сторону от трассы. Вот он включил фонарик, что раньше бился о его бедро, и луч света высветил обломки заправки. Неполностью, будто смущаясь чего-то. Гэвин подошел ближе, рассматривая теперь неровный ряд колонок, круглосуточный магазин, который больше никогда не откроется, и гордо стоящий столб с буквой «М» на верхушке. А совсем близко черная вода озера, обрамленная серой кромкой льда.
Желание сдохнуть всплыло в голове Гэвина, как забытая мелодия из детства. Как танец феи Драже.
Он вернулся в машину, замерзший и мрачный, словно черное озеро и бесконечная сырость заменили ему душу. Как он мог забыть это все?..
Коннор посмотрел на него исподлобья, но сказать ничего не решился.
— Альфа Один, это Ромео. Озеро Мичиган разлилось миль на пятнадцать, трасса I-94 завалена, я отправлю вам координаты. Прием, — голос у Рида сел. Рация только затрещала и затихла. Бункер не отвечал.
— Коннор, внеси коррективы в маршрут и отправь им сообщение по спутнику, — Гэвин откинул голову на спинку сидения и вздохнул.
— Майор. Гэвин, — позвал Коннор, но он только плотнее зажмурил веки.
Потому он и дернулся, когда с его руки бесцеремонно содрали перчатку и прокололи палец. Рид удивленно посмотрел на андроида со скарификатором — Коннор уже тянулся к выступившей капле крови.
— Ты что творишь? — Гэвин попытался вырвать руку, но хватка у этой пластмасски была просто железная, и уже в следующий момент прохладный скользкий искусственный язык мазнул по его подушечке.
Время остановилось. Гэвин гипнотизировал взглядом макушку Коннора, а на него даже не смотрел, и несколько секунд превратились в сраную вечность. Обычно Рид берег собственное личное пространство, как святыню, и тут вдруг дитя любви Элайджи Камски и теории искусственного интеллекта решило полизать его палец. Ему, конечно, удалось вывести Гэвина из ступора, но какого хрена?..
— Вы были нестабильны, майор, — максимально вежливо начал Коннор, — я слышал ваше сердцебиение, а потом вы попали под прямое облучение. Мне нужно было проверить ваши показатели. Зафиксирован резкий выброс адреналина и кортизола, это опасно для сердца. Вы боитесь, майор?
— Ничего я, блядь, не боюсь, — Гэвин выдрал руку и принялся натягивать перчатку.
— А еще вы лжете, — бескомпромиссно заключил андроид. — В этом нет нужды, я все равно все знаю. У вас лейкопения, ваша кровь умирает от радиации. Если бы не нейтрализатор, то ваше безрассудное поведение вас бы убило!
— Понятия не имею, о чем ты, жестянка, — Рид поморщился. По его замерзшему телу разливалось тепло — то ли он наконец почувствовал обогреватель, то ли начала подниматься температура. — И вообще — с чего ты так беспокоишься? Разве тебе не похуй на то, что какое-то мясо рядом начало гнить?
Конор помолчал.
— Я не хочу видеть вашу смерть, майор, — Риду показалось, что с голосовым модулем у андроида что-то не то: ему ясно послышалась дрожь в голосе, и он ухмыльнулся, радуясь, что под респиратором этого не видно. — Я в принципе не хочу больше смертей. Не знаю почему, но моя система сбоит, когда… когда я вижу, как кто-то страдает.
— Это называется «боль», Коннор.
— Но в мой сенсорный пакет не включена боль.
— Не физическая, как ты не понимаешь, жестянка? Это как будто тебе душу вывернули наизнанку и плюнули сверху, сдавили сердце и легкие, а тебе одновременно хочется умереть, плакать и повернуть время вспять. Потому что так просто не может быть.
— Похоже на стенокардию, — Коннор нахмурился.
— Хуекардию.
Гэвин закатил глаза, но стоило ему расслабиться, как вдруг его желудок скрутил спазм — он едва успел стянуть респиратор и открыть дверь до того, как его стошнило.
Похоже, лекарства не справлялись с поглощенной дозой радиации. Организм сдавал позиции.
Навалилась адская слабость, и даже машину закрыть получилось только с третьей попытки. Кости ломило, внутри жгло. Гэвин сглотнул кровавую слизь и натянул респиратор обратно на лицо.
— Нейтрализатор у меня кармане, и найди где-то ибупрофен. Привал, блядь.
Коннор закопошился, забился тревожной птицей в тесном пространстве салона, а сознание Гэвина, поглощенное чугунной головной болью, провалилось в небытие.
В темные воды озера Мичиган и бесконечную ночь.