Та, кто делает пожар, не зажигая спичек

И терять голову, может, не стоит Но я потерял её в самом начале истории Скриптонит- Оставь их Аккуратно бросаю на неё взгляды… Сегодня на ней этот короткий кардиган, и эта верхняя пуговица, которая так и стремиться освободиться от оков, оголить при этом кусочек её чёрного бюстгальтера, груди. Ещё она иногда так подпирает грудь рукой, что у меня всё замирает в груди — от зрелища. Сейчас я даже не пытаюсь встать со стула, слишком очевидным станет моё возбуждение. При моём рассказе, она всегда смотрит в мои глаза. Я стараюсь не смотреть в них так часто, ведь вижу лишь то, как она изгибается, стонет подо мной, на мне. Даже в этих джинсах, я вижу длину её ног, гадаю, насколько сильно они смогут охватить меня за талию, прижать к себе. Когда всё это началось? Наверное, в конце прошлого года, её 10 класса. Не помню, что так именно меня зацепило, но я вдруг начал обращать внимание на ВСЁ в ней. Я всегда питал к ней симпатию — как к серьёзной, ответственной ученице, так и к хорошему человеку. Я видел эту скромность в ней, неуверенность, хотя она абсолютно открытый человек, с лёгкостью может повести за собой народ, организовать любое приключение. Её уважают, ей завидуют, её слушают. Но я видел, как она резко повзрослела. Теперь она не боялась высказать своё мнение, хоть это было и громко, резко, не щадя чьего-то мнения о себе; не боялась громко, заливисто смеяться. Эти платья, что она надевала… Нет, они не были вульгарными, она всегда прилично одевалась, и длина их была абсолютно нормальной. Но иногда они так задирались, что можно было с лёгкостью увидеть её чулки, а иногда и больше… И было видно, что она не специально это делает- не заставляет меня идти за ней, держа перед собой телефон, но кого обманывать, я точно не на экран смартфона смотрел. Что-то я отошёл от реальности.… Напоминаю одиннадцатому классу, что до окончания самостоятельной работы у них осталось 3 минуты, замечаю, как она резко вздыхает, закусывает губу ещё сильнее, и начинает строчить ещё быстрее. Меня всегда удивлял процесс написания ею каких-либо работ. Она может закрыть глаза, как будто закрывается ото всех, и начать о чем-то серьёзно думать, вспоминать. Я могу видеть, как работают её шестерёнки, пытаясь выловить нужную информацию с памяти, составить предложение. Но что удивительно, сколько бы она не пропустила материала, не не повторяла его, а я вижу эту неуверенность в ней, скрытый страх, но она никогда не пишет самостоятельные на плохую отметку. Такая вот она удивительная. И так хочется сказать, что моя… Но ещё нет. -Так, сдавайтесь, — встаю, иду к самому крайнему ряду, собираю работы, стараюсь дать ей больше времени, чтобы она закончила; подхожу к ней: — Сдавайся, Ада! -Нуу, Евгений Денисович, ещё чуть-чуть, два слова… Забираю у неё листок, вижу, как смазываются её последние буквы: -Время вышло. Вижу её недовольный взгляд, немного скривившуюся мимику, и улыбаюсь себе: я вызвал у неё хоть какую-то реакцию. -Блин, Евгений Денисович, что вы сегодня такой злой? — спрашивает Виолетта -Да ничего я не злой, просто есть некоторые ученики-скотины, которые портят настроение своими неблагодарными поступками. Ну, ничего, сейчас у меня окно, можно хоть кофе выпить. Тут звенит звонок, и я отпускаю этих лоботрясов, все равно через урок увидимся.