Научитесь дышать счастьем. Оно в воздухе. Оно в мелочах.
Топаз никогда не любил ходить в школу. Он прогуливал уроки, проворачивал всякие трюки и вечно язвил учителям. Одним словом — был хулиганом. Пару раз в школу вызывали его мать, но ей было плевать. Она пропивала последние деньги, да и её вечно не было дома, потому что она где-то тусила со своим очередным хахалем. Подростку он никогда не нравился. И это была взаимная неприязнь. Юноша постоянно пытался забыться, на вписках напивался до беспамятства, не ночевал дома. Он понимал, что это неправильно, но он не хотел что-либо менять в себе. Он был таким, каким и хотел быть. И нельзя не сказать, что алкоголь и трава всё же помогали ему забыть о своих проблемах. Популярные парни и хулиганы всегда ненавидели «пай-мальчиков». Не любил их и Топаз. Однажды он даже избил одного из таких. К «пай-мальчикам» относили и Эйса. Он постоянно сидел один на последней парте и ни с кем не разговаривал. Взгляд у него был такой, что казалось, будто он ненавидел весь мир, презирал всех, кто только попадался ему на глаза. Никто не хотел с ним разговаривать, а если приходилось, то разговор был очень тяжёлым. Эмоционально тяжёлым. Подросток давил на собеседника, язвил. Но как только в классе появлялся учитель или кто-то из взрослых, Эйс сразу же натягивал улыбку и пытался показать себя лишь в лучшем свете. Он был лицемером. И считал это абсолютно нормальным. Он увлекался живописью. Постоянно что-то рисовал, но никому не показывал свои рисунки. И ещё не ходил в художественный клуб. Но, несмотря на это, его картины были хороши. Чертовски хороши. И Эйс знал это.***
В первый день недели — понедельник, Топаз всё же решил показаться на первом уроке. Привычка опаздывать осталась. Учитель даже не стал его ругать — он уже привык к этому. Не спеша юноша прошёл до своей парты и увидел, что рядом сидел сам Эйс. Видимо, пересадили. Эта новость вовсе не радовала, поэтому, глянув на учителя, Топаз сел за стол и злобно посмотрел на соседа. — И что ты тут делаешь? — Это я хочу у тебя спросить. Неужто решил всё же начать учиться? Не поздновато? — Эйс привычно улыбнулся, с неким призрением и нотками сарказма. Топаз не стал отвечать, достав мобильник и начав играть в какую-то «супер интересную» игру. Слова учителя пролетали мимо его ушей, окружение не имело значения, но кое-что напрягало. Хотя, скорее «кое-кто». Эйс сегодня тоже не мог сконцентрироваться на занятии, поэтому решил рассмотреть своего нового соседа по парте. Ярко-рыжие волосы, отливающие светло-бордовым цветом, шрам на щеке, цвет глаз. Одежда, которая, кажется, уже мала своему хозяину, пластыри на худощавых пальцах. Всё это было до безумия эстетичным, мечтой фетишиста, фотографа или художника. И вся эта эстетика с треском разваливается, когда Топаз безжалостно начинает избивать кого-то или бить кулаками по стене от злости. Красные пятна на разбитых в кровь костяшках пальцев сочетаются с бледной кожей, но если замарать эти пальцы чьей-то (кроме самого юноши) кровью, то они уже не будут так прекрасны. Рука подростка предательски нервно дрогнула, и он проиграл. Но проиграл он не только в игре. Жизнь — и есть игра. Юноша понимал это.***
Урок закончился. Топаз предложил своему новому «знакомому» подняться на крышу, дабы обсудить кое-что. — Как тебя зовут? — Мы попадаем в один и тот же класс уже третий год подряд, ты мог бы и запомнить. — Я… Видел тебя раньше. За стенами школы, — Топаз нахмурился и поближе подошёл к Эйсу, смотря на него снизу вверх и, кажется, вовсе не чувствуя неудобств. Пусть их разница в росте была и невелика, но Топазу всё же приходилось поднимать голову вверх. Честно говоря, он не любил это делать. Чаще всего он смотрел на людей исподлобья. — И где же ты меня видел? — Эйс изогнул бровь и усмехнулся. — Не ты ли был на последней вписке, которую устраивал Мори? — у Топаза была плохая память на лица и имена, но в тот вечер он смог узнать своего одноклассника. — Даже если и я, то какое тебе-то дело? — он нахмурился, не проявляя больше той язвительности. — Разве ты не «пай-мальчик»? А что если твои родители об этом узнают? — рыжик подошёл к Эйсу уже почти вплотную. Последний улыбнулся, схватив Топаза за волосы и, притянув к себе, поцеловал его. Мальчишка такого не ожидал, распахнул глаза и покраснел. Только через некоторое время он пришёл в себя и отпрянул от чужих губ. — А что если твои родители узнают, что ты гей? — Эйс склонил голову вбок, не переставая улыбаться. — Ты ведь сам меня только что поцеловал.***
Оба сидели на полу, рассматривая пакетик. О том, что лежит внутри, было известно им обоим. Но никто не решался сказать и слова. Через некоторое время Топаз всё же не выдержал: — Может ты уже уберёшь её? — Я же сказал, что ты должен закурить. — Ты серьёзно? То есть… Ты будешь молчать, если я позволю тебе нарисовать одну картину? Эйс мысленно чертыхнулся, прошипел что-то вроде «написать, а не нарисовать», но претензии по этому поводу предъявлять не стал. — Да, ты всё правильно понял. — Тогда зачем это? — рыжик вновь покосился на пакетик с травкой. — Мне больше некуда девать это, кроме как в тебя, — художник ухмыльнулся, прикинув что-то у себя в голове. Через десяток минут Топаз всё же согласился, приняв её. Мольберт уже был готов, ватман натянут на… а юноша уже лежал на футоне, сжимая края футболки в кулаке и что-то мыча. Художник уже был готов рисовать, но не начинал. Он медлил, долго рассматривая свою сегодняшнюю «жертву»: её телосложение слишком привлекало, манило к себе, грудь поднималась, позже вновь опускаясь. Топаз тяжело дышал, томно вздыхая и набирая в лёгкие довольно большое количество воздуха. — Знаешь… Я передумал. Вместо бумаги я буду «рисовать» на тебе, — Эйс развёл в стороны ноги Топаза, «вклинившись» меж них. В эту ночь они оба не спали. Художник уже закончил работу, но ни он, ни его новая муза не могли заснуть.