Последняя ночь

Джон Кин. Убийца детей, звезда этого захолустья. Его кукольная пассия даже не дотягивала до такой популярности. Тошно смотреть, как девочка изголяется, чтобы попасть на обложку или хотя бы в жалкую цитату на последней странице. И познакомившись с местным «маньяком» лично, Камилла даже удивилась, как такого парня угораздило вляпаться во всё это дерьмо. «Скажи, что ты не убивал. Ты ещё ни разу не говорил этого вслух…» Но Джону и не нужно было говорить. Этот хрустальный сладостный взгляд, незаметно соскользнувший ей в душу в один из тех жарких бесконечных дней, не способен ни на что дурное. В Джоне не было тьмы. Лишь бездна чёрной боли. Которую она хотела разделить вместе с ним. Забрать часть его страданий, отдавая саму себя без остатка. Взрослый мальчик, потерявший сестру. Взрослая девочка, потерянная во всех своих сестрах. «Ты читаешь меня…» «А ты прочитала меня давно, Камилла». Жара прожигала дешёвый мотель адским пеклом надвигающегося конца. Но Камилла чувствовала лишь лёгкость. Он словно снял с неё оковы, в которые она сама себя заключила. «Нет. Прекрати». Но Джон не слышал её слов, он слышал крик её души. «Доверься мне». И она сдалась. Мурашками по израненной ею же (жизнью) коже, стыдом по краю сознания… Доверилась тому, кого все в этом проклятом городе считали убийцей. Слезы жгли ей душу, боль вытекала раскаленной лавой с каждого шрама, к которому прикасались его прохладные пальцы. «Мы оба познали эту сторону смерти». Джон знал, кто она. Видел, чувствовал. И хотел, чтобы она тоже увидела. Вжимая такое знакомое новое тело в почти белоснежные простыни дешёвого мотеля, целуя все буквы на её душе теле, вырисовывая поцелуями другие слова, которых она никогда не знала… Камилла в ту ночь стала собой. Впервые в жизни. Не убегая, а возвращаясь к себе вместе с его сладким «Мы с тобой одинаковые, Прикер…» Они уплывали в забытье исцеления. Джон окутывал настоящим принятием — она тогда утонула в посыпанном стыдом и болью счастье. Камилла дала парню почувствовать, что он не один и способен облегчить хоть чьи-то страдания, — Кин тогда наконец-то стал мужчиной. Вместе забываясь в последних минутах перед началом конца. Вместе утопая в одном горе на двоих. Под навязчивый вой полицейских сирен в голове, который был ещё слишком далеко, чтобы его услышать. Он был в следующем дне. Но оба его уже слышали. Знали, что это их первая и последняя ночь вместе. Завтра Кина закуют в наручники, как только он наденет чёртовы штаны, а её назовут шлюхой-алкоголичкой. Потом Джона оправдают, а Камилла узнает страшную правду о настоящем убийце… Но сирены ещё далеко. И ночь застилает их души в томном мягком покое. «Теперь ты для меня не загадка, Камилла Прикер,» — его пальцы вновь на её шрамах, которые уже перестали гореть. «А ты для меня никогда ею и не был, Джон,» — как банально, но достаточно, чтобы он поднялся с пыльных простыней и в сумерках тусклой настольной лампы с детским смехом зацеловал её шею и мочки ушей. Только сейчас. Их мимолётное счастье погружает номер в повседневный уют. Словно банальный запретный роман: юный выпускник и взрослая подруга его мамаши, а вовсе не брат убитой девочки и городская журналистка с вопиющим селф-хармом. Сегодня они нормальные. А завтра реальность встретит их в объятия жестокого мира. Но затем ещё один день. И ещё. И справедливость восторжествует. Ведь они оба хорошие люди, оказавшиеся в лапах стервозной жизни. Прикер, загнанная страхом за ширму самоистязания, в одиноком неведении и нежелании смотреть правде в глаза. Кин, застрявший в тошнотворных отношениях и не способный на самозащиту из-за того, что лучшая половина его уже умерла… Две одинокие души, брошенные на произвол судьбы. Но отныне Камилла знает, что её задержка в развитии на уровне подростка возможно спасла ей жизнь, а открываться людям не так уж и страшно. Джон теперь знает, что существуют люди, способные понять его, существуют женщины, способные оценить его по достоинству… «Ты читаешь меня…» «Ты прочитала меня давно, Камилла».