Любовь

Сонно потягиваясь, открываю глаза. Сквозь занавески пробиваются лучи солнца, далеко не первые, но от того не менее желанные — в последние дни без перерыва шел дождь. Сейчас бы выйти на улицу и бежать — далеко, куда глаза глядят, прочь от душных стен однокомнатной квартиры. Вдыхать свежий воздух полной грудью и радоваться новому дню. Из кухни доносится приглушенная музыка и восхитительный запах яичницы — по утрам я предпочитаю именно ее, и Денис это знает. Непроизвольно улыбаюсь и устраиваюсь на кровати поудобнее. Слышу шаги и через пару секунд вижу их обладателя — он входит в спальню с подносом в руках. — Доброе утро, — он улыбается и садится на кровать, поджимая ногу, а затем, перехватив поднос одной рукой, второй достает из пространства между кроватью и шкафом складной столик, который тут же раскладывает, приведя в надлежащее положение, и ставит передо мной. Поднос опускается сверху, и я вижу на нем обожаемую яичницу, приготовленную как я люблю, с недожаренным желтком, кусочки бекона, тост и чашечку латте. — Завтрак в постель — как мило! — я притворно улыбаюсь. — И какая неожиданность! — Приятного аппетита! — словно не замечая притворства, произносит он. — Я составлю тебе компанию. Откусываю кусочек хрустящего тоста, перед этим положив на него бекон, и жмурюсь от удовольствия — мне кажется, я готов питаться одним только беконом, до того я его обожаю. Отпиваю кофе и, поставив чашечку обратно в блюдце, вздыхаю. — Эх, сейчас бы сигаретку, — мечтательно прикрываю глаза, из-под ресниц наблюдая за его реакцией. Хмурится и произносит: — Курить вредно. — Хуедно, — отвечаю, а он только стискивает зубы и едва заметно качает головой, слыша мою грубость. Как ни в чем не бывало, беру вилку и принимаюсь за яичницу. Все-таки, у него талант — зря он пошел на программиста, из него вышел бы отличный шеф-повар. Пока я ем, посматривает на меня, а потом, взяв с тумбочки салфетку, промокает уголок моих губ. Поворачиваюсь к нему. — У меня вроде не отказали руки — я вполне способен справиться с салфеткой сам. Молча кладет салфетку на поднос и отводит взгляд — честное слово, как побитая собака! Доедаю яичницу и допиваю кофе. Тостом вымакиваю последние капли желтка и кладу в рот — божественно, просто божественно. — Все, — говорю я и отставляю поднос. — Можешь идти. Молча забирает поднос и уходит в кухню. Через секунду включает воду и начинает мыть посуду — все-таки, он у меня настоящая хозяюшка! *** — Идем гулять! Вздыхаю и молча переворачиваю страницу книги. Главный герой как раз собирается спасти главную героиню от позора, а потом жениться на ней и обзавестись парой-тройкой нахлебников. — Саша, идем гулять! Перечитываю последний абзац второй раз, но его фигура маячит прямо рядом с кроватью, и я так и не улавливаю смысла. Чертов придурок, даже почитать нормально не дает! Впрочем, просто игнорю его, читая отрывок уже в третий раз. Однако в этот раз так легко мне не отделаться. Кровать прогибается под тяжестью его тела, и он кладет руку на мою книгу, заставляя меня опустить ее на колени и обратить на него внимание. — Саша, гулять полезно. — Хуезно, — отвечаю я, выгнув бровь и страстно желая, чтобы он свалил куда-нибудь в туман со своими вечными нотациями. — Когда-нибудь я помою тебе рот с мылом, — только улыбается он и резко захлопывает мою книгу. — Эй! — громко кричу на него. — Что за хуйня?! Я же даже не запомнил страницу! — Я не виноват, что ты такой невнимательный, — да, когда я его совсем достану, он тоже может стать язвой. — И, кроме того, мы идем гулять. — Идешь ты, — складываю руки на груди, показывая всем своим видом, что ему не преодолеть моего сопротивления. — На хуй. — Ясно, — он встает, и я даже немного расстраиваюсь — неужели он действительно от меня отстанет? Но он просто обходит кровать и подходит к ней с моей стороны. Книга летит на пол, а я оказываюсь в воздухе, точнее, у него на руках. — Ты не охуел, мудак?! — кричу я, безбожно колотя его по плечам. — А ну положи, где взял! Мне очень неловко, когда он так делает. После аварии прошло уже три года, а я все никак не могу свыкнуться с тем, что он видит меня таким — слабым и беспомощным. А кроме того — что я не могу больше чувствовать его прикосновений, как раньше, когда все было так просто. Он садит меня в кресло и накрывает мне ноги пледом. Отворачиваюсь, но тут же жалею об этом: взгляд натыкается на зеркало в трюмо, и я, против воли, разглядываю то, что от меня осталось. Когда-то густые светлые волосы завязаны в небрежный пучок, голубые глаза потускнели, а лицо от переносицы до правого уха пересекает уродливый белый шрам, деформируя разрез правого глаза. Не выдерживаю и перевожу взгляд на клетчатый плед на собственных коленях. — Когда ты уже съебешь от меня, Смирнов? Задаю один и тот же вопрос каждый день вот уже на протяжении трех лет, и каждый раз получаю один и тот же ответ. — Никогда.